Страница 22 из 32
— Ну, Балчи! Будь добрый, не отказывайся. Она так хорошо со мной обошлась...
Маруся посмотрела на него таким взглядом, что монгол не смог отказаться.
— Ладно, Марусья.
Перед концом акта к садовой скамье подошла Одетта в костюме лебедя и запыхавшаяся, возбужденная девушка, танцевавшая падекатр. Все встали, и Маруся сказала:
— Вот мои кавалеры, девочки.
Они познакомились. Одетту звали Светланой, вторую девушку — Еленой. Светлана быстро оглядела парней:
— Вот это — ваш муж, Маруся? Я угадала? — Она кивнула на Семена.
Маруся засмеялась радостно и польщенно:
— Видишь, Семен, какой ты у меня ладный. Даже со стороны видно, что ты мой муж.
Елена, уперев руки в бока, веселыми глазами рассматривала Балчинжава:
— Вы — иностранец, да? Из Монголии, да? Монголия наш ближайший друг, так сказать.
Балчи, не улыбаясь в ответ, неприветливо рассматривал ярко блестевшие драгоценности придворной дамы. Елена была во всем артистическом великолепии — средневековом шуршащем туалете, изрядно раскрашена, в пудре, с наклеенными ресницами, высокой белокурой прической.
— Друг — плохо? Так думаешь? — резко сказал Балчи.
— Да нет, что вы! Дружба — очень хорошо. Пожалуйста, не обижайтесь! — Она помолчала. — Как вам понравилось в Советском Союзе? — И, вероятно, неожиданно для самой себя, спросила: — А девушки в Монголии лучше наших?
— Фу, Ленка! По́шло! Перестань! — попробовала унять ее Светлана.
— Какая ты, Светка! — Елена нетерпеливо притопнула ногой и упрямо продолжала: — Так как же, Балчи? Какие девушки в Монголии?
— Всякие девушки есть — хорошие, плохие...
— А у вас девушка есть?
— Ленка!
— Молчи. Дай поговорить с человеком!
— Есть! — Балчинжав тоже упрямо сдвинул брови. Она хочет знать, что у него на сердце? Хорошо, пусть знает, он скажет все.
— Есть девушка. Хочешь знать, как зовут? Дулма зовут. Лучше всех.
— Слышишь, Светка? У него есть невеста. Какая она? Красивая? Похожа на меня? Рассказывайте же, наконец!
— Ты — как день, она — как ночь. Темный, темный. Ночью небо видала? Вот такой моя Дулма.
— И звезда во лбу блестит?
Откуда знает белая девушка? Дулма в самом деле любит украшать головку разными безделками...
— Верно! И звезда, — засмеялся Балчинжав.
— Совсем как в сказке! — откликнулась Лена весело и звонко. — Но, между прочим, я не совсем такая блондинка, как вам кажется. — Она сдернула с головы парик и открыла каштановые, по-мальчишески подстриженные кудряшки. — А в третьем акте буду совсем черная, как ваша Дулма. Вот увидите! Светка, пошли переодеваться!
Балерины ушли, упруго и четко ступая сильными ногами, туго обтянутыми розовым трико. Светлана отчитывала Елену, та слушала беспечно, то и дело оглядываясь назад.
Разговор длился две-три минуты, никто не успел и слова вставить в стремительную беседу. Все казались немного озадаченными и растерянными. Семен неодобрительно пробурчал:
— Нахалка какая-то. Ты не обижайся на нее, Балчи!
— Обижаться не надо, зачем? Хороший девушка — смелый. Дулма такой у меня. — Балчи улыбался задумчиво и ласково. — Хороший девушка — даже родина вспомнил.
— А еще артистка! — усмехнулся Гриша, все еще глядя в ту сторону, куда ушли балерины. — Девчонки, как и все. Ничем не отличаются.
— Ты думал, артисты не такие люди, как все? — насмешливо спросила Маруся.
— Ничего я не думал.
— Оно и видно.
— Вторая-то лебедиха серьезная, — заметил Семен. — Таких я уважаю.
— Жену ты должен уважать. И никого больше.
Тут появился Веньяминов.
— Два места в ложе, больше ничего не имею. Кто хочет смотреть спектакль из зала, дети мои?
Решили, что в зал пойдут Маруся и Балчинжав.
— Вы мудры, как тысяча Соломонов, вместе взятых. Правильный выбор — представительница прекрасного пола и дорогой наш гость из далекой Монголии, — похвалил Веньяминов и увел Марусю с Балчинжавом в зрительный зал. На садовой скамейке остались Семен и Гриша.
Начался второй акт. На берегу озера плавно кружилась стайка заколдованных лебедей. Пышные пачки колыхались и вздрагивали на бедрах балерин. Принц в короткой, расшитой золотом куртке упругой походкой ходил среди лебедей, пытаясь узнать любимую Одетту.
Неожиданно Семен зевнул, поспешно прикрыл рот И испуганно глянул на Зою Петровну. Уж ее-то обижать Семену никак не хотелось: такая хорошая, ласковая женщина. Семен стряхнул дрему и стал старательно смотреть на сцену. Но чем усерднее он смотрел, тем сильнее смыкались глаза.
— Гриш, знаешь что? Слазим туда, на верхотурье, а? Посмотрим, как там трудится рабочий класс...
Колосники уже давно привлекали внимание Семена: казалось, что именно там свершались все закулисные тайны, там сосредоточилось все самое интересное, вся новая техника, какая только могла быть в этом новеньком, с иголочки театре. Но техника не соблазнила Гришу.
— Неохота, — сказал он, и Семен отправился один в театральное поднебесье.
Гриша предался размышлениям. Конечно, она была наряжена, как кукла. И раскрашена, как кукла. И все же сквозь эти тряпки, краску и мишуру Гриша отчетливо видел ее настоящую, живую. И она была прекрасна! Впервые Гриша ощутил великое значение примелькавшегося слова «прекрасна». Хороша, великолепна, красива — одним словом, прекрасна! И прекрасна, необыкновенна не только внешностью — характер у нее тоже необыкновенный.
Как она взяла в оборот Балчинжава! Семен зря сказал, что она нахалка. Вовсе нет. Просто смелая, задиристая девчонка. Вот бы с такой подружиться! Гриша с огорчением посмотрел на свои кирзовые сапоги. Видик! Только и знакомиться с артистками. А впрочем... Похоже, она неглупая девчонка, неказистый вид для нее большого значения не должен иметь.
Так-то оно так, но при встрече она не обратила на него никакого внимания. Абсолютно! На Семена посмотрела, с Балчи поболтала, а ему сунула свою раздушенную лапку и даже не взглянула. Ничего, он заставит посмотреть на себя! Только бы улучить минуту! Только бы появилась на сцене! Может быть, она уже здесь? Она же сказала — пойдет переодеваться. Переоделась лебедем и теперь танцует.
И Гриша стал внимательно рассматривать одну за другой балерин, танцевавших на сцене. Елены не было. А может быть, она больше не появится? У Гриши даже дыхание перехватило от такой мысли. Ну да, выполнила свою танцевальную норму и пошла домой. Черт их знает, как они тут работают! «Переодеваться» — можно всяко понять. Пройти в вестибюль, туда, где старец с газетой сидит, и покараулить ее там? А Маруся с ребятами? Бросить их? Невозможно. Что же делать? Ведь если он ее сейчас прозевает, то больше уже не увидит. Никогда! Гриша покрылся испариной — таким непереносимо тяжким показалось гулкое слово «никогда». Вместе с кровью оно стучало в висках: ни-ког-да, ни-ког-да!
Он разволновался и с недоумением смотрел, как закулисье снова заполняется толпами нарядных придворных — начинался третий акт. В толпе придворных была и она, Елена! В костюме испанки, взволнованно потирая ладонью кулачок, она стояла у кулисы, прислушивалась к музыке, ожидая нужного такта. Такт прозвучал, Елена лихо топнула ногой и унеслась на сцену, словно ее подхватил крепчайшей силы вихрь.
Окружающее перестало существовать для Гриши. В какой-то прозрачной мгле он неясно видел склонившуюся к микрофону Зою Петровну, различал оркестр на дне ямы, послушный мановениям палочки пышногривого дирижера, в зрительном зале белели неподвижные ряды людских лиц — теперь все это не имело никакого значения, виделось и не виделось в одно и то же время.
Для него существовала одна только Елена, испанка в черно-красном длинном платье. Когда она стояла у кулисы, платье показалось Грише очень тяжелым, сшитым из бархата. Но теперь оно почему-то очень легко кружилось, вздымалось и извивалось вокруг тоненькой Елениной фигурки.
— Да это просто кисея или даже крашеная марля, — удивился Гриша. — Вот какой у них порядок, такую девушку и нарядили в марлю!