Гюстав Флобер

На самом деле успех «ученика» для него важнее, нежели его собственный. Он давно перешагнул рубеж литературных амбиций. Думая о себе, он приходит к выводу, что он – странное существо, исполненное противоречий. Его отвращение к буржуа тем более сильно, что сам он чувствует себя буржуа до кончиков ногтей, признавая порядок, комфорт, различие в социальном положении. Осуждая любую власть, он тем не менее не переносит неподчинение черни, когда та смеет вызывающе вести себя с ней. Укрывшись в своем теплом гнездышке в Круассе, он мечтает о далеких странствиях и совершает их. Они свидетельствуют о его смелости и выдержке. Заклятый враг священников, он интересуется религиозными проблемами. Одержимый женским соблазном, он отказывается связать свою жизнь с женщиной. Революционер в искусстве, он – консерватор в быстротечной жизни. Он жаждет дружбы, однако большую часть времени живет в отдалении от всех. Эти непреодолимые противоречия делают его глубоко несчастным человеком. Когда он оборачивается на свое прошлое – что случается все чаще и чаще, – то видит только работу, печаль и одиночество. Не убил ли он себя, забывая жить ради того, чтобы лучше писать? Да нет, любовь к искусству извиняет все, оправдывает все. Судьба, пожертвованная литературной страсти, не может быть потерянной судьбой. Он не тратил попусту свои силы, ибо шел прямо начиная с самых ранних лет к цели, которую себе обозначил. Сомнения овладевают им лишь на мгновение, он тотчас отбрасывает их. Париж ждет его. Он должен немедленно поехать туда. Он будет жить в квартире в предместье Сент-Оноре и закончит там «Бувара и Пекюше». Он с радостью думает о новых встречах с друзьями, со своим дорогим Ги, с Каролиной, которая с некоторых пор увлечена священником отцом Дидоном, переписывается с ним. Флобер признает, что этот служитель культа, который является еще и духовником госпожи Роже де Женетт, не лишен эрудиции и высоких моральных качеств. Религия дает Каролине силы переносить невзгоды. Не критикуя ее открыто, дядя сожалеет, что она не умеет черпать силы в высокой практике скептицизма. Он равно обеспокоен неудачами племянницы в карьере художника.

В субботу 8 мая 1880 года он укладывает чемоданы – завтра в дорогу. Около половины десятого почувствовал недомогание после того, как принял очень горячую ванну. Перед глазами возникло хорошо знакомое желто-золотое, заполнило сознание. В лицо бросилась кровь. Встревоженный, он зовет служанку и, так как та не торопится, кричит ей, высунувшись в окно, прося сходить за доктором Фонтеном. «Боюсь упасть в обморок, – добавляет он. – Хорошо, что это случится со мной сегодня. Завтра в дороге было бы совсем некстати». Когда она уходит, он открывает бутылочку с одеколоном и протирает виски. Но ноги подкашиваются. Несмотря на шум в голове, он пытается говорить. Изо рта вырываются непонятные слова: «Руан… Мы недалеко от Руана… Эйло, пойдите… найдите улицу… я ее знаю…» Из письма Каролины, полученного утром, он узнал, что Виктор Гюго собирается поселиться на авеню д’Эйло. А может быть, он хотел позвать на помощь доктора Эло, врача руанской больницы? Мгновение спустя он теряет сознание. Доктора Фортена в Круассе нет, срочно едут в Руан за доктором Турне. Он приезжает только в полдень. Флобер недвижим. Сердце остановилось. Врач колеблется между двумя диагнозами: кровоизлияние в мозг или апоплексический удар. Ги де Мопассан, которого оповестили немедленно, приезжает в Круассе сразу после случившегося. «Я увидел вчера огромного мертвеца, простершегося на широком диване, с распухшей шеей и красным горлом, ужасного, словно поверженный колосс», – пишет он. Скульптор снимает маску с усопшего. «В гипсе застыли его ресницы, – помечает Ги де Мопассан. – Я никогда не забуду этот бледный муляж с торчащими из закрытых век длинными волосками, которые только что мелькали над его глазами». Ги де Мопассан совершает туалет умершего, сбрызгивает его одеколоном, надевает рубашку, кальсоны и белые шелковые носки. Кожаные перчатки, брюки а-ля гусар, жилет, пиджак, шейный платок дополняют одеяние. Флобер готов встретить своих друзей.

Новость сразила всех. «Я был настолько потрясен, что не знал, что делал и в какой город ехал в экипаже, – помечает Эдмон де Гонкур. – Я почувствовал, что узы, иногда слабеющие, но прочные, незримо связывали нас друг с другом. Я и сегодня вспоминаю с волнением дрожащую слезу на кончиках его ресниц, когда он обнял меня, прощаясь на пороге дома полтора месяца тому назад».[701] Когда проститься с покойным приезжает Лапорт, Ги де Мопассан, подготовленный Комманвилями, не позволяет ему войти в траурную комнату. Каролина ничего не забыла. Она не может простить того, что он отказался дать поручительство за долги ее мужа. Не проронив слезы, с озабоченным выражением лица, не считаясь с волей покойного, она решает сделать обряд религиозным. Только приехавший Эдмон де Гонкур разговаривает в аллее с Жоржем Пуше. «Он умер не от кровоизлияния, – говорит ему Пуше. – Он умер от приступа эпилепсии… В молодости, как вы знаете, у него бывали приступы… Путешествие на Восток исцелило, можно сказать, его… Их не было шестнадцать лет. Однако из-за осложнений в делах племянницы они возобновились… И в субботу он умер от приступа гиперемической эпилепсии… Да, судя по всем симптомам, с пеной у рта… Племянница хотела заказать муляж его руки, но это оказалось невозможно – ее нельзя было разжать…»[702]

Днем одиннадцатого мая траурный кортеж трогается в путь. Процессию ведут Эрнест Комманвиль и Ги де Мопассан. Вдоль узкого пыльного берега идут до церкви в Кантеле, очень похожей на ту, в которой госпожа Бовари собиралась исповедоваться аббату Бурнисьену. В пути друзья Флобера поочередно несут серебряные ленты погребального покрова. Ни Гюго, ни Тэн, ни Ренан, ни Дюма-отец, ни даже Максим Дюкан не побеспокоились. Но Золя, Доде, Гонкур, Жозе Мари де Гередиа, как всегда, приехали на встречу. Здесь присутствуют также представитель префекта, несколько журналистов, мэр Руана, муниципальные советники, студенты, изучающие фармакологию, и для воздания почестей – отряд второго фланга. Время от времени раздаются звуки барабана, нарушающие покой задремавшей под полуденным солнцем деревни.

После религиозной церемонии выходят на дорогу, ведущую к городскому руанскому кладбищу. В толпе, следующей за гробом, Эдмон де Гонкур возмущен, слушая разговоры об алкане по-нормандски, об утке с апельсинами и даже о борделе. Добираются до кладбища, «наполненного ароматом цветущего боярышника, которое находится на холме, над городом, погруженным в фиолетовую дымку».

Флобер будет похоронен рядом с могилами доктора Флобера, госпожи Флобер, Каролины Амар и других членов семьи. И вдруг зловещая неожиданность. Могильщики плохо рассчитали размеры ямы. Гроб с великаном не входит в могилу, которую они выкопали. Неловко манипулируют им и опускают наискось головой покойного вниз. Его невозможно ни поднять, ни опустить. То же странное, страшное злоключение, что на похоронах сестры Флобера тридцать шесть лет назад. Веревки скользят по боковым планкам гроба, могильщики выбиваются из сил, ругаются, Каролина стонет, Золя кричит: «Довольно, довольно!» Останавливаются. Необходимое будет сделано некоторое время спустя после того, как уйдет семья. Священник окропляет гроб святой водой в глухом молчании. Флобер не захотел бы этого. Обнимаются, выражая соболезнования, уходят. «Вся уставшая публика направляется к городу, забыв о трауре и повеселев, – пишет Эдмон де Гонкур. – Доде, Золя и я уходим, отказавшись от поминок, которые состоятся вечером, и возвращаемся, разговаривая об умершем».[703] Через три дня, вернувшись в Париж, он дополняет свои впечатления строгим суждением: «Муж племянницы, разоривший Флобера, не только бесчестный человек в коммерческих делах, он – настоящий жулик… Что касается племянницы, доставлявшей столько хлопот Флоберу, то Мопассан отказывается говорить о ней. Она была, есть и будет игрушкой в руках ее негодяя-мужа, который имеет над ней такую же власть, как пройдохи над честными женщинами. Наконец, вот что произошло после смерти Флобера. Комманвиль все время говорит о деньгах, которые можно получить от сочинений умершего, и проявляет странный интерес к любовной корреспонденции бедного друга, утверждая, что постарается заставить говорить живых любовниц Флобера». Вечером после погребения Эрнест Комманвиль с удовольствием ужинает, отрезает себе семь кусков ветчины и после ужина уводит Ги де Мопассана в небольшой павильон в парке, чтобы оправдаться перед ним и заручиться его симпатией. Что касается Каролины, то она пытается растрогать Жозе Марию де Гередиа безутешным видом. «Женщина сняла перчатки и положила руку на спинку скамейки так близко от рта Гередиа, что казалось, ждала поцелуя», – продолжает Эдмон де Гонкур. Для него это заигрывание в день похорон – «странная любовная комедия, которую разыгрывает жена по воле мужа ради того, чтобы склонить на свою сторону честного молодого человека, которого трепетная перспектива обладания заставила бы свидетельствовать против другой ветви наследников». Он напишет в заключение: «Ах, бедняга Флобер! Вот и вокруг твоего трупа интриги и человеческие страсти, которые послужили бы тебе материалом для прекрасного провинциального романа».[704]

701

Гонкур. «Дневник», 8 мая 1880 года.

702

На самом деле, судя по самым последним медицинским исследованиям, Флобер умер не от эпилептического припадка, а от кровоизлияния в мозг.

703

Гонкур. «Дневник», 11 мая 1880 года.

704

Гонкур. «Дневник», 14 мая 1880 года.