Страница 47 из 111
– На гальке.
– Шли бы вы отдыхать, – предлагает Лазарев. – Денек постоим, а к вечеру начнем трудиться.
– Значит, командование правым флангом гребных судов за мною, Михаил Петрович?
– Если не передумали, я сейчас отдам приказание. Адмирал открывает дверь в салон, и оттуда вырывается на галерею гул возбужденных голосов.
– Есть два вида управления колониями…
– Да, батенька, какие у нас могут быть колонии…
– А верность черкесов и абзыхов русским?!
– Казачество здесь распространится…
– Мужиков из голодных северных мест поселить…
– И ничего с крепостными вы не сделаете. Сравните нищету Испании с благоденствием Южной Франции. Свободный труд…
Павел Степанович закрывает дверь и кладет локти на перила. Нужно побыть в тишине после насыщенного впечатлениями дня. Утром, когда шхуна "Гонец" дала сигнал, что на борту ее командир "Силистрии", со всех кораблей его приветствовали капитаны. А на "Силистрии", несмотря на присутствие Лазарева, команду построили на реях и верхней палубе. И громкое "ура" катилось по морю, когда шлюпка подходила к парадному трапу. А уж когда он поднялся и взволнованно скомандовал после рапорта: "Вольно", – все матросы сгрудились, по-детски смотрели, как он пожимает руки офицеров и целует старого соплавателя Сатина, и – куда ни оглянись – были приветливые, открытые взоры, сердечные улыбки.
"Конечно, я поведу гребные суда. Под пулями черкесов по крайности буду в своей семье моряков. Покажу, что не отстал от них…"
Отрадно проснуться утром на корабле. Солнце за горами, и на стылой воде лежат тени до дальнего горизонта, Слышно, как скатывают из брандспойта палубу, шлепают крепкие босые ноги матросов и сурово покрикивают боцманматы.
– За такую драйку под килем протянуть.
– Почему брасы не выбраны?!
Скоро будут играть зорю и раздастся выстрел с адмиральского корабля, с его корабля… Надо вставать.
Насвистывая, Павел Степанович окатывается до пояса холодной водой, бреется, надевает белые брюки и туго накрахмаленную белую рубашку, повязывает широкий черный галстук и выпускает длинные концы воротничка. Остается набросить короткую тужурку, по-летнему, не застегивая ее, и взять фуражку.
"Та-та-та-а", – заливается горнист.
"Ба-бах!" – выстрелила сигнальная пушка.
Сразу после молитвы он окунается в будни корабельной жизни. Осматривает брот-камеру и камбуз, шкиперскую и крюйт-камеры, лазарет и нижние деки. Пропасть мелочей занимает командира "Силистрии". В его отсутствие о многом не заботились бы, но, видно, часто вмешивается адмирал. С полудня, однако, он занят лишь подготовкою к высадке.
Зовут на совещание сразу после обеда. Лазарев предоставляет слово Корнилову и вместе с Раевским благосклонно смотрит на своего нового начальника походного штаба, раскладывающего карту, списки с числом гребных судов от кораблей и фрегатов и расписанием по судам назначенных в десант солдат.
Красивое худощавое лицо Корнилова уверенно, и докладывает он свободно, будто много лет состоял в роли штабного начальника.
Невольно и Нахимов любуется своим молодым сослуживцем. Но настораживается при чтении инструкции правофланговому отряду. Что-то чересчур детализовано, и одинаковые указания даны левому флангу. А ведь береговая линия неодинакова. Мысленно он решает: более легкие гребные суда выдвинуть вперед, выбросить без замедления застрельщиков, а с барказов, на которых есть фальконеты, сначала обстрелять устье реки и рощицы, в которых могут сидеть стрелки неприятеля. Впрочем, такое решение надо проверить на местности.
Лазарев спрашивает:
– Против инструкции, составленной штабом, нет возражений?
– Я должен предупредить, что место высадки левого фланга мне знакомо, быстро взглянув на Нахимова, говорит Корнилов. – Что касаемо правого фланга, точное направление с наибольшими удобствами никому не известно. Мы можем рассчитывать лишь на морской глаз Павла Степановича.
Нахимов наклоняет голову к окну:
– Ничего-с, промерим. Попрошу внести в инструкцию для господ командиров, чтобы суда были обеспечены сигнальщиками с принадлежностью, шлюпочными лотами и надежными верпами. Потом, извините, Владимир Алексеевич, я, может быть, пропустил – относительно саперного инструмента: лопат, топоров и пил. Полезно сразу устраивать завалы.
– Это, пожалуй, армейская часть, – сдержанно возражает Корнилов, скатывая в трубку карту.
– Наша часть, наша, а капитан прав – командиры рот часто забывают снабдить первый бросок десанта, – вмешивается Раевский, – запишите, полковник.
Нахимов делает еще несколько замечаний и покойно устраивается в кресле.
– Теперь, кажется, все. Командиров кораблей я вызывать не буду, заключает Лазарев. – Вы, Павел Степанович, и вы, Владимир Алексеевич, обойдете гребные суда и лично проверите, чтобы все подготовлялось по правилам.
Капитанскому катеру "Силистрии" Нахимов приказывает идти к корвету "Пилад" и дожидаться его к ночи, когда соберутся все гребные суда. А сам садится в легкий ял и велит идти к мыску, намытому течением горной речки.
Сначала матросы гребут весело и с любопытством поглядывают на молчаливый берег. Он казался крутым увалом одной горы. Но, подвигаясь к берегу, на яле видят, что горы раздвигаются и вглубь уходит долина, начинаясь грядой камней у берега, где глубина до трех – пяти сажен. Сидя на руле, Нахимов рисует рельеф легкими штрихами в книжке, развернутой на коленях. Сатину кажется, что увлеченный командир забыл о близости врага.
Так и есть. Над берегом в разных местах взвиваются дымки. Эхо разносит ружейные выстрелы по ущельям. Плеснула пуля под веслом в воду. И еще жужжанье в воздухе. В лицах матросов любопытство сменилось напряженным ожиданием.
Нахимов видит расщепленное весло; но, не дожидаясь, пока загребной торопливо вставит в уключину запасное, командует:
– Навались! Не больно кусаются эти мухи!
Его левая рука не выпускает румпеля, а правая продолжает зарисовку. Матросы было пригнулись и потеряли темп, но теперь снова дружно наваливаются и гонят ял к самому устью речки.
Нет, не ошибка: за речкою скалы круто обрываются в воду и всюду осыпи камней, недоступные для высадки. Можно поворачивать в море.
Павел Степанович прячет книжку в карман и снимает фуражку. Сатину хорошо знаком этот жест – всегда он означал, что с командиром можно беседовать не чинясь.
– Полную поправку дали вам лекаря, Павел Степанович, или еще сидит болезнь?
– Отболел, хватит. Нынче самочувствие как на "Наварине" до Балтики. А немцы мне не помогли, старик. Какие они моряки, такие и лекари…
Довольные избавлением от опасности и простым обращением командира, матросы перестают смущаться. Рассказывают о свадьбах старослужащих. О крестинах и смертях. О новых кораблях. О Севастополе. И невыразимое чувство гордости любовью матросов к флоту охватывает Нахимова.
"Да, главное сделано, дух ушаковской поры восстановлен. Еще пять десять лет, и программа Лазарева будет выполнена. Черноморский флот составят две дивизии линейных кораблей. Изрядным станет число крейсеров – фрегатов и корветов. И тогда флот обеспечит процветание России на Черном море".
К ночи в погоде небольшие перемены, Слабый ветер поможет гребным судам идти к берегу, а кораблям не помешает покойно стоять на якорях. Все на том же яле, переменив гребцов, Павел Степанович обходит суда своего отряда и подолгу беседует с командующими в барказах и катерах лейтенантами и мичманами. Койкого без жалости отсылает обратно на корабли за положенным снаряжением.
– Обидно тратить силы на двойной путь? Разумеется. Да вы сами виноваты. Легкомыслие в службе непристойно, ведет к лишним жертвам, а то и к потере чести. Потрудитесь нынче больше, зато запомните впредь обязанности офицера и правильно других молодых людей будете учить. Ну-с, выполняйте.
– Есть, выполнять, – басит молодой человек и отчаянно командует: – На воду!
Уже солнце закатилось в море и высыпали звезды, когда вокруг корвета прерывается гул голосов и стук весел в уключинах. Собранный и проверенный отряд засыпает до утренних сумерек.