Страница 50 из 54
— Так где же Сергей, Эрик? — спросил Ермолов,
— Нет больше Сергея, Иван Иванович. Вот все, что осталось от Сергея. — Эрик достал из кармана небольшой ролик магнитной проволоки.
МАГНИТНАЯ ЗАПИСЬ ГОЛОСА СЕРГЕЯ АРЕФЬЕВА
Две или три недели я не был дома. Сначала я ночевал на скамейках парков и в ожидальных залах аэропорта. Затем я уехал за город. Это спасло меня. Если б я остался еще некоторое время в городе, не знаю, что бы со мной было…
Я сошел на станции Светлое. Удачное имя придумали для этого места. Ровное зеленое поле с редкими березками открыто солнцу и ветру. На горизонте — веселый лес, подернутый осенней рыжинкой.
Я спрыгнул в наполненный бурой сырой листвой кювет, выбрался из него и зашагал к лесу. Я шел быстро и энергично, хотя торопиться мне было некуда.
Почувствовав усталость, я улегся на траве. Пахло свежескошенным сеном. Воздух был по-осеннему прозрачен и легок. Я смотрел вверх. Небо казалось мне ситцевым шатром, а солнце черной дырой. Я думал: почему солнце освещает землю, зачем оно это делает?
Я услышал треньканье какой-то певчей птички. Простенькая мелодия растворялась в солнечных лучах и пропадала. Ветер, прибегавший из леса, ласкал меня и что-то нашептывал. Напрягаясь, я пытался понять его язык, но он все время сбивался на невнятное доброжелательное бормотание. Я обессилел и заснул, и на лице моем было тепло солнца. Я спал долго и крепко и проснулся только под утро, когда небо стало едва заметно бледнеть и звезды растворились в нем, как сахар в молоке. Я продрог и долго не мог согреться, бегая по лужайке и хлопая себя руками.
Все, что происходило со мной потом, я помню плохо. Было много ярких минут и острых ощущений, но последовательность их была стерта из моей памяти, и я никак не мог разобраться, что было сначала, а что потом.
Помню себя в лесу, где царило грибное изобилие. Шляпки подосиновиков краснели на полянке, как капли крови, оброненные сказочным чудовищем. Я разрезал их толстые упругие тела и следил, как медленно синеет на воздухе белоснежная мякоть. Скромные коричневые подберезовики на рябых ножках росли группами по двое, по трое. Я находил их в тени старых сосен, в густой траве, на обочинах оврагов. У этих грибов, казалось, не было излюбленного местожительства. На открытых местах, заросших мелколесьем и влажной густой травой, прятались маслята. Липкая лиловая кожица на их головках скрывала нежно-желтую упругую ткань, напоминавшую пух только что вылупившегося цыпленка. Сановитые беляки были эластичны и тверды, как мокрая древесина.
Особенно мне нравились опята, гроздьями облепившие старые пни в местах порубок и пожогов. Их тонкие стебли легко ломались, источая неповторимый грибной дух. Когда мне очень хотелось есть, я готовил себе грибное ассорти. Очищенные и мелко нарезанные грибы я заворачивал в листья, облеплял сырой глиной и закапывал в яму. Потом я разжигал над ней костер. Минут через тридцать-сорок, разломив глиняную скорлупу, я извлекал дымящиеся куски грибного мяса.
Однажды я наткнулся на старый-престарый подберезовик, мшистая шляпка которого выгнулась вазой. В ней скопилась дождевая вода, на ее ртутной поверхности плавали хвоинки и листья. Я пил воду и видел-облака у своих губ. Мне казалось, что я пью само небо. Оно было безвкусным и прохладным.
Время для меня остановилось. Оно растворилось в темном вечернем воздухе, в блеске звезд, в сладком запахе лесных полян. Я часами наблюдал, как раскачиваются верхушки двадцатиметровых сосен, как прокладывают себе дорогу кристальные ручьи леса, как поднимается веселое теплое солнце, чтобы согреть и напоить землю радостью…
Потом в моей памяти наступали мучительные провалы, когда не хотелось ничего…
Однажды я вышел к реке. Как завороженный, смотрел я в ее нахмуренное лицо. Была в ней тихая и чарующая раздумчивость. Я спустился к воде и увидел себя. Страшная физиономия с бородой. Безумные тоскующие глаза. Помню, что с отвращением отвернулся.
Я стал осматриваться по сторонам. Я задумался над тем, кто я и что я здесь делаю. Мое прошлое, мои злоключения замелькали передо мной, как кадры в кино. Я увидел себя со стороны, увидел Эрика, Ружену, биотозу, совет, конгресс… Припомнил все, и мне стало стыдно. Мне было стыдно не за себя, обычного, слабого, не очень хорошего человека. Мне стало стыдно за свои мысли, за свой интеллект. Высокие идеи, которым я поклонялся, красивые идеалы, о которых мечтал, рассыпались в прах от прикосновения корыстолюбивого эгоистичного желания. Я ничего не добился. Я сдал в самый ответственный момент, сбежал, как мальчишка, от упорной, тяжелой борьбы за наше детище — за Душу Мира. Случилось это потому, что все мои силы были уже израсходованы ранее в многочисленных воображаемых битвах. Они думают, что меня подкосила смерть Ружены. В томто и беда, что нет! Гибель Ружены — это тот камень, который обрушивает лавину. Но вначале лавина должна скопиться, иначе нечему будет падать…
Постепенно я превратился в заурядного бродягу. Несложные материальные потребности мои легко удовлетворялись. Я понимал, что продолжаю катиться по дорожке одиночества и — отречения. Мне сладко было катиться по этой дорожке…
Но вот словно спала пелена с моих глаз. Унылое безразличие исчезло из моего тела. Я понял, чем мне надо заниматься. Пройдя километров пятнадцать по берегу реки, я пришел в порт. На маленький пароходный буксир набиралась новая команда. Я стал Капитаном. Работа у меня была несложная и нетрудная: я перевозил небольшие баржи, груженные стройматериалами или горючим, в пределах своего района. Однако работал я усердно и аккуратно. Я был классным Капитаном, хотя обо мне не писали в газетах.
Все это продолжалось до знакомства с «Сардинкой». Как-то я гулял по Кунцеву и случайно наткнулся на старинную дверь. Я долго стоял перед ней, раздумывая, войти или не войти. Какое-то воспоминание, намек на что-то очень далекое и теплое, шевельнулось во мне, и я вошел. С тех пор каждый приезд в Кунцево сопровождался основательным возлиянием в «Сардинке». Прошлое возвращалось ко мне, я становился прежним Серегой Арефьевым. Капитанская личина спадала с меня, как карнавальная маска.
Иногда в кафе бывали другие люди, но, как правило, они больше не приходили.
Однажды вечером там оказался один парень. Мы познакомились с ним. Когда я сильно опьянел, я узнал его и он узнал меня. Это был Эрик. Нас охватил такой ужас, что мы мгновенно протрезвели. И сразу разбежались. Я — на буксир, он — в свою больницу.
Но на другой день мы снова встретились в «Сардинке», Так продолжалось до тех пор, — пока мы не научились управлять своим сознанием, пока мы не стали уверенно держать память в своих руках. Вскоре мы отказались от помощи «Сардинки». Нам уже достаточно было одного усилия воли, чтобы наше «я» не ускользало от нас. Нелегкая работа, но мы ее сделали. Никогда бы мне не вырваться из плена, если бы не Эрик. Эрик! Только тогда я понял, кто такой Эрик! Все это время не он, а я светил отраженным светом…
Особенно опасна была ночь. Биотоза побеждала нас ночью. Приходилось с вечера заготавливать на утро список напоминаний и дел, которые возвращали нам память. Хорошо, что нас было двое.
Когда Эрик несколько дней не появлялся, я приходил к нему домой или в больницу. Он смотрел отсутствующим взглядом на меня и не узнавал. Дьявольская сила разъединяла нас. В его жизни, запланированной биотозой, не было места для меня, и он не помнил обо мне. Это была отличительная черта того страшного времени. Мозг перерабатывал только «полезную» информацию, то есть то, что относилось к области непосредственного «функционирования». Потеряв интерес к бесполезному, исключив его из сферы своего внимания, люди превращались в бездумных киберов.
Я выволакивал Эрика из психического омута, в который его погружала Душа Мира, и мы опять принимались за тренировки. В конце концов нам удалось разработать целый комплекс мыслей, ассоциаций и простых физических движений, обеспечивающих нормальное состояние.