Страница 92 из 155
— Ну, смотри же, скорее.
— Сейчас.
— Фу! перепугался! — проговорил Трифон.
— Я тебе говорил, что ты и мерзавец и трус!
— Полноте уж браниться-то, лучше подумаем, что делать I с Прохором Васильевичем.
— Где ты его отыскал?
— Сам нашелся, — отвечал Исаев и рассказал встречу свою с ним.
— Так он не в своем виде?
— Уж так-то не в своем.
— Иначе и быть не может; потому что я принял его вид… Ну, подавай его сюда.
— Это как?
— А так, просто: пусть его занимает свое место и у «тятеньки» и у Селифонтовны… надоело! Не хочу быть Прохором Васильевичем!
— Нет, уж это не приходится, — сказал Трифон Исаев, пожав плечами, — взявшись за гуж, не говори, что не дюж… Her, уж извините, я хлопотал недаром!
— Послушай, брат, если мне что надоело, так ты со мной недолго разговаривай!.. Ты мошенник; а я помню заповедь и не желаю ни дома Прохора Васильевича, ни отца его, ни Авдотьи Селифонтовны, бог с ними! Покуда не было настоящего налицо, отчего не заменить; а если явился, так кончено!
— Эх, господин! Свяжешься и не рад: и видно, что не наш брат…
— Ну, не рассуждать! Ни слова! Видишь!
Дмитрицкий отпер бюро, выдвинул ящик и показал Трифону Исаеву пук ассигнаций.
— Ой ли? Так приданое-то за нами?
— Видел? Ну, и довольно; пошел же. Когда пришлю Конона, — привести моего двойника сюда, да снарядить как следует.
— Уж это-то пусть так, мы его поставим на место, да чур без меня ни шагу, — сказал Трифон Исаев, взглянув хищным ястребом на бюро, а потом на Дмитрицкого.
— Ступай, ступай!
— Все это комедия, господин; а уж куда комедии-то я ломать не мастер!
— Врешь, мошенник: недаром на тебе вместо человеческого лица плутовская рожа.
— Нет, право, не мастер: по-нашему бы… Э! да и квит с Дубинкой! — сказал Трифон Исаев, выходя.
— Ну, счастлив, что ушел, каналья! — крикнул Дмитрицкий вслед ему.
— Виноват, виноват, не буду!.. «Да, не буду, — продолжал про себя Трифон Исаев, пробираясь на улицу. — Голова, да словно как будто недоделан, не выдерживает, то есть, характера… Уж я знаю, что он все равно, так или не так, а накутил бы… Оно будет лучше попридержаться настоящаго-то… обязать его, то есть, чтоб век добро помнил…»
Прохор Васильевич в каком-то бреду сидел на нарах, уставив глаза на нагоревший шапкой огарок, и разговаривал сам с собою. Он вздрогнул, когда вошел Трифон Исаев и крикнул:
Прохор Васильевич! батюшко!
— Триша, это ты? — проговорил он, подняв на него мутный взор.
— Прохор Васильевич! Что это за чудеса такие на свете бывают!
— Что, Триша?
— Ох, дайте опомниться!.. своими глазами видел!.. Ей-ей, видел вас же… И там вы, и здесь вы же!.. Так я и ахнул… Господи, думаю, что это такое: два Прохора Васильевича!..
— Что ж это такое, Триша? — спросил Прохор Васильевич, дрожа всем телом.
— Прибегаю в дом к тятеньке вашему, пробился сквозь народ, к дверям… Возможное ли это дело, думаю, какой же еще Прохор Васильевич взялся? Верно, неправду говорят люди…
— Ох, Триша, Триша, верно правду говорят люди… верно, это божие наказание…
— То-то и беда, что правда, — прервал Трифон Исаев, — не выдумывать же мне… Господи, думаю, чудится мне, или это тень Прохора Васильевича?…
— Ох, что-то страшное ты говоришь, Триша!..
— Ей-ей!.. Должно быть, тень ваша… говорят же, что двойники бывают… Уж что-нибудь, да не так, недаром!.. Верно, думаю, свахи перессорились за Прохора Васильевича; а сваха Авдотьи Селифонтовны, чтоб поставить на своем, взяла да и наступила на тень вашу, сдернула ее с вас, и вышел двойник… Подкинула его вместо вас в дом к тятеньке, да теперь и женит на Авдотье Селифонтовне…
— Ох, страшно что-то ты говоришь, Триша!.. — повторил Прохор Васильевич. — Что ж это будет такое, Триша, голубчик?… Что ж я-то буду делать?… Я-то так и пропал?…
— Избави бог, Прохор Васильевич, — отвечал Тришка, — уж чего я для вас не сделаю… Знаете ли что? Пойду я к ворожее да спрошу, как быть, нельзя ли извести вашего двойника… Право, пойду… а вы побудьте; да знаете, надо вам маленько покуражиться. И Трифон достал с полки полуштофик.
— Выпейте-ко, — сказал он, наливая в стакан и поднося Прохору Васильевичу, — это сладенькая.
Прохор Васильевич покачал головою.
— Выпейте, беспременно надо выпить; вишь совсем посоловели… Эх, да извольте пить!..
Прохор Васильевич выпил и потер голову.
— Пообождите же немножко, я сбегаю. Прилягте, поуспокойтесь…
Прохор Васильевич послушно прилег на нары, но не забылся сном. Смутные мысли бродили в его голове и воплощались в видения. С испугом приподнимая голову, он всматривался в них и снова ложился.
В час за полночь пришли Трифон Исаев и Конон.
— Прохор Васильевич, пойдемте скорей, — сказал Трифон, взяв его за руку.
— А? что такое? — спросил он, приподнимаясь.
— Пойдемте, сударь, уж чего я для вас не делал… если б вы знали, чего мне стоило…
— Ох, нет, Лукерьюшка, погоди, я подумаю, — отвечал Прохор Васильевич тихо, смотря неподвижными взорами на Трифона Исаева.
— Он что-то бредит! — сказал Конон на ухо Трифону.
— Ничего… Прохор Васильевич! очнитесь, сударь, да пойдемте…
— Ох, это ты, Триша?
— Порадуйтесь: ведь я выжил дьявольское-то наваждение из дому… ей-ей!.. вот уж теперь знаю, что двойники-то черти… Прибежал я к ворожее, говорю: бабушка, вот так и так, двойник явился, что делать? «Поймай, говорит, за хвост, да и стащи с него чужую-то шкуру — сгинет!» Я так и сделал: притаился за углом; только что он в двери, разряжен молодцом, во фраке, я и хвать за фалды. «Стой, друг! Сбрасывай-ко чужие перья! Вон из чужих хором!» Он туда-сюда: «Батюшка, говорит, что хочешь возьми, только пусти». — «Нет, брат, извини, ни за что… Полезай вон из кожи!» — «Возьми десять тысяч!..» — «Нет, проклятый, ничего мне от тебя не нужно; Прохор Васильевич наградит меня… двадцать даст…» Правда, Прохор Васильевич?
— Правда, Триша, — отвечал Прохор Васильевич.
— Вот, я как дерну его за хвост и сдернул, как сорочку, совсем с платьем. Вот оно; теперь надо на вас накинуть скорей… Эти лохмотья-то долой… Закройте глаза… Господи, благослови!
Трифон Исаев и Конон принялись одевать и холить Прохора Васильевича, который, закрыв глаза, дрожал, как под студеным водопадом, и ни слова.
— Ну, вот, — сказал, наконец, Трифон Исаев, причесывая всклокоченные кудри Прохора Васильевича, — недаром на вас лица не было; а теперь, смотрите-ко. Ах, жаль, зеркальца нет!.. Ну, с богом! пойдемте.
— Куда, Триша?
— К тятеньке в дом.
— Как же это, Триша: тятенька-то не убьет меня?
— Вот! он теперь спит; а завтра вы к нему придете: «Здравствуйте, тятенька!» — и как будто ни в чем не бывало.
— А он спросит — где я был? куда деньги девал?
— Не спросит, ей-ей не спросит, уж это дело кончено: чертов сын, двойник ваш, так славно все обработал… Ей-ей, уж не само ли счастье ваше наслало его: так укатал вам дорожку, что чудо! Вы уж о прошлом ни слова. Слышите, Прохор Васильевич?
— А как он скажет…
— Ах ты, господи! Да ничего не скажет, вы только ни слова не говорите.
— Да, тебе хорошо, Триша: ты не женился без воли родительской… Жену-то не бросишь…
— Ну кто… ну что, ну где вы женились без воли тятеньки? Уж об этом не беспокойтесь; все шито да крыто; извольте себе только жить да поживать, да детей наживать.
— Ой ли? Ты правду говоришь, Триша?
— Ну-ну-ну, пойдемте скорей!
— Как же это мне идти, Триша? — проговорил Прохор Васильевич, силясь приподняться с места. Он привстал; но ноги его подкосились. Трифон и Конон повели его под руки.
В доме Василия Игнатьевича все уже спало крепким сном после радостного дня. Не спал только мнимый Прохор Васильевич. Он сидел в своем кабинете, в потемках, и беседовал сам с собою.
«Прощай, любезный друг, Прохор Васильевич, — говорил он задумчиво, — служил я за тебя службу по мере сил и способностей; лез, как говорится, из кожи, чтоб не положить хулы на твою голову… Легко кажется быть не тем, что есть; а в сущности дьявольский труд!.. Всякое двуногое существо без перьев, от человека до ощипанного петуха, зритель без платы, судья без оффиции… Кто спорит с разумными людьми, что каждый человек должен быть человеком; да ведь те же разумные люди сочинят роль человека, как их душе угодно, и изволь ее разыгрывать!.. Людям ужасно как не хочется быть, тем, что есть: им хочется быть лучше. Прекрасное желание, истинно прекрасное желание! А все-таки из него следует, что бог не угодил на них. Вот и я вслед за другими не хочу быть тем, что есть, а хочу быть лучше, выхожу из себя, чтоб быть лучше. Быть Прохором Васильевичем действительно лучше: желаний мало, а средств тьма. А у меня черт знает сколько желаний!.. Да у меня ли?… Кто я, что я? Слуга двух господ: барина да барыни. Хорошо бы было им служить, если б эти супруги были в добром здоровье да жили в ладу; а то такая бестолочь, что из рук вон: барин — предобрая, беззаботная скотина, без всяких претензий, все съест, все наденет, что ни подай, везде ему ловко; зато барыня моя такая беспокойная душа, что ужас! Ничем не угодишь; совершенная коза.