Должностные лица

— Спроса нет, — едко сказал Шибаев, намекая, что за Мельника остался все-таки не Голубь, а Шибаев.

Гриша сказал, конкретно он никого не рекомендует, но на любую кандидатуру он может дать деловую характеристику. Наступило молчание.

— У меня кое-что есть, — сказал Шибаев, — но сначала хочу послушать вас.

Молчание затягивалось, Вася ерзал, вытирал пот со лба рукавом нового костюма, смотрел на Шибаева, на Мельника, на Голубя, но ничего не видел, фортуна ему знаков не подавала. Слово взял Мельник:

— Есть у меня на примете человек нашего склада.

— А какие мы? — сразу перебил Шибаев. — Я вот, к примеру, не знаю, что у меня за склад такой.

— Человек этот деловой, ответственный, если обещал, сделает, хороший товарищ, не жлоб, не единоличник. Он знает Каратас, поскольку не один год здесь работал…

Дело шло к тому, что Мельник через секунду-другую предложит свою кандидатуру, и у Васи опять душа в пятки — никак тогда не отклонишь и ничем, никто тут не поможет, кроме, может быть, ОБХСС, и то не местный, а какой-нибудь международный.

— Он хорошо знает здешних людей, а контингент у нас сложный. Я предлагаю деловара высшей категории, рискового и денежного, какой нам нужен.

Сейчас Гриша поддержит Мишу, а Вася с Шибаевым вытянут пустой номер — остался всего миг, что можно предпринять? Нет у Васи опыта для таких встреч на высшем уровне, он совершенно не врубается. Если бы знал заранее, что будет несправедливость, подвел бы сюда с высоковольтной фермы нужные киловатты и разнес бы цех в мелкую крошку — если не мне, то никому.

— Небось Тыщенко? — спросил Шибаев с усмешкой.

— А что ты имеешь против?

Тыщенко работал здесь когда-то начальником трикотажного цеха, брал прилично, и земля под ним не горела, со всеми ладил, в высшей степени предусмотрительный деловар. Жил бы и работал еще сто лет, но прошла, начиная от Москвы, волна разоблачений по трикотажу, расстреляли двоих-троих во Фрунзе, Тыщенко ловко прикрыл свой цех и отбыл не то в Ялту, не то в Кишинев с полным, как сказал бы Вася, чумаданом. Делец он действительно первостатейный, надоело, видимо, сидеть без дела, и он зондирует почву через Мельника. Он мог бы и на проценты жить без нужды, но ему не сидится, натура просится к власти, чтобы ворочать деньгами, судьбами, рисковать, иначе гастрит, плеврит, нефрит и соболезнования семье покойного.

— Я предлагаю его ненадолго, на первый период. Отработать технологию, задать ритм.

Вася таким телячьим взором смотрел на Шибаева, что ему захотелось тарелкой с балыком закрыть Васину физиономию навсегда. На полчаса не может принять человеческий облик. Кандидатура. Что он значит в сравнении с акулой Тыщенко, этот мелкий пескарь с красными от похмелюги глазами?

По гримасе шефа Вася понял, что дело его труба, махнул рукой, нечаянно сбил бутылку шампанского, успел ее подхватить и спросил, можно ли ему закурить. И тут Мельник бросил ему шанс:

— Он надолго здесь оставаться не может, в Канаду собрался к родственникам. А на дорогу кое-какие средства не помешают.

— Собрался — пусть едет, — внушительно сказал Шибаев. — Кандидатура твоя очень подходящая, я с тобой, Миша, согласен целиком и полностью. Но в такой ситуации здесь ему работать не дадут. Ни ему, ни нам.

— Да об этом, Шибер, никто не знает, кроме нас.

— Он еще только подумал туда лыжи навострить, а об этом уже знают, где надо. Через полгода он нам тут всем срока обеспечит.

— В этом смысле Рома прав, — сказал Голубь.

— Не Рома, — поправил его Шибаев, — а Роман Захарович.

Мельник пожал плечами — было бы предложено. Риск есть, но за год-полтора Тыщенко взял бы здесь и другим дал бы ох как хорошо!

— Идея твоя насчет нового цеха, Миша, замечательная, приоритет твой, мы это ценим и продолжаем надеяться на твою помощь из Москвы в смысле поставок сырья. С пуском цеха выделки и крашения план комбината увеличивается на два миллиона рублей — не шутка. Делать план я должен с тем, кого мы назначим. Мне бы, конечно, легче было бы жить в Москве, как Миша, или, как Гриша, учить ментов уму-разуму и получать процент со своего пая. Но пока не получается. Надо вертеться здесь, пробивать фонды, ублажать рабочих, чтобы они не ушли на более выгодные места, давать план стране и не обижать друзей-товарищей. Поэтому фигура начальника цеха для меня гораздо важнее, чем для вас. Вы мой характер знаете, а с повышением по должности любой характер становится еще тверже. Я предлагаю доверить новый цех Василию Ивановичу Махнарылову. Вася этот цех строил, Вася и будет его начальником.

Вася растроганно шмыгнул носом — вон как предложил его Роман Захарович, твердо, веско, и сразу нет проблем.

— Технологию создания резерва мы освоим и без Тыщенко, — продолжал Шибаев, — и даже сами кое-что успели придумать. А теперь надо вкалывать да вкалывать, чтобы процесс шел без остановки, надо следить да следить за техникой, она у нас из дерьма, а такого мастера, как Махнарылов, найти трудно.

Тут Вася дернулся и вскочил, чуть не опрокинув стол, — от радости, что ли? — и начал бить себя по штанам да в самом опасном месте — между ног, по ширинке, даже искры посыпались, причем настоящие, он будто огонь вышибал из детородного члена, оправдываясь панически:

— Душанбинский, пля, «Памир», не сигареты, а сплошной шпагат, как дрова, горят!

После громкой Васиной выходки позволил себе негромкую Миша Мельник. Что тут такого особенного — упала искра на брюки, бывает не только с похмелья, но и у трезвого, стряхнул и все дела, но Мельник побледнел, как стена, рубец на его скуле полиловел, как сирень в цвету, он полез в карман, очки выложил, достал стеклянную трубочку с таблетками и положил одну под язык.

— Ты чего, Миша? — взволнованно спросил Голубь.

Бледность вроде бы не заразна, но странно, и Шибаев почувствовал, как щеки стягивает будто на холоде, он через силу рассмеялся:

— Авария, Миша, последствия?

Мельник, почмокивая, сосал таблетку, отхлебнул боржома.

— Картинка почудилась от перемены климата, извините, други.

— Пройдет, Миша, пройдет, — заботливо сказал Гриша, не понимая, с чего бы ему мерещилось, он не верил в приметы.

— Ну что, единогласно? — бодро спросил Шибаев. — Золотые руки, Миша, разве не так?

— Золотые… — рассеянно отозвался Мельник, все еще бледный. — Если Вася спас конфетную линию, то о чем речь.

После того, как на Каратасскую кондитерскую фабрику пришла заграничная линия с компьютером, ее восприняли как вражескую вылазку — упала выработка, рабочие стали увольняться, конвейер то и дело останавливается, оказывается, там до миллиграмма все рассчитано, какой-нибудь малейшей муры в конфетной смеси не хватит, как он тут же щёлк! — и встал. Ищите причину. Плана нет, премий нет, что делать? Вызвали специалиста с фирмы, он посмотрел — всё в порядке, нашу беду понять не может, рекламаций не принимает, а за линию золотом плачено. Делать нечего, позвали Махнарылова, потребовал он два ведра — шоколада ведро и ведро водки. Через неделю линия заработала по новой, Васиной схеме, инструкция с автографом мастера гласила: «Имейте, пля, совесть!» — остальное передавали из уст в уста: линия автоматически отключается при перегрузке конфетной массы, для бесперебойной работы требуется постоянное недовложение. Коротко и всем ясно без переводчика. Вот уже третий год не было ни одного сбоя, текучесть кадров прекратилась, мало того, принимают туда через громадный конкурс, и без «Птичьего молочка» и «Курочки-рябы» ни рабочие, ни тем более администрация не живут. Вот какого мастера двигал сейчас на повышение директор Шибаев.

— А сам он не возражает? — поинтересовался Гриша Голубь без тени юмора.

И тут Вася превзошел самого себя, отчеканил с расстановочкой:

— Смотря на каких ус-словиях. Прошу коллегиально решить вопрос, что будет иметь начальник цеха — оклад или долю?

— Меня в принципе тоже интересует подобный вопрос, — сказал Гриша. — Являемся ли мы долевиками по доходам от всего комбината, или только от цеха выделки и крашения. Судя по объяснению уважаемого Василия Ивановича новый цех является звеном единой и неразрывной цепи, следовательно, и доход его войдет составной частью в общий доход, я правильно мыслю?