Сними панцирь!

— Гурман какой, — говорит тётя Надя.

— Я тоже буду поить, — говорит Арина.

— Когда следующего поймаем, — обещает папа.

— Всех встречных будем поить? — интересуется тётя Надя.

— Такая работа, — смеётся папа. — Всё приходится.

Живот варану ещё раз пощупал и говорит мне:

— Всё, Лёдик. Отойди.

Я думал, папа варана сейчас выпустит. А папа вдруг снова его за хвост схватил и как начал трясти. Так трясёт! Варан прямо болтается в воздухе.

— Ему больно, — говорю я.

— Скорее неприятно, — говорит папа. — Конечно, ему неприятно. Что же делать? Вот если бы я его разрезал, тогда было бы больно.

— Зачем бы разрезал? — говорю я.

— Чтобы узнать, что он сегодня ел, — говорит папа. — Я с ним как раз на эту тему сейчас беседую.

И опять варана трясёт. Такая у них беседа.

— Задушевная, — смеётся дядя Володя.

Варан уже воду обратно выплеснул, так папа трясёт.

— Да… — говорит тётя Надя.

— А вы не смотрите, Надежда Георгиевна, — говорит папа.

— Да нет… Я не об этом.

Она всё об увлечённости, вот она о чём. Ей приятно смотреть, что бы папа ни делал. Папа так увлечённо всё делает. Мне тоже приятно смотреть. И Арине. И Боре. Мы все на папу смотрим.

— Конечно! — говорит папа. — Я тут сильно увлёкся. Четырнадцать лет увлекаюсь, никак не перестану.

И сразу перестал.

Всё равно в желудке варана уже ничего больше нет, один белый живот. Папа всё вытряс. Варан теперь дышит.

— Володя, запиши, — говорит папа. — Он сегодня съел. Так. Трёх черепашек он съел. Шесть чернотелок. Два черепашьих яйца. Ага, ещё сцинка. Взрослый сцинк, запиши…

Я сцинка знаю. Ящерица, а на животе бегает, как змея. Лапы свои бережёт. На животе от варана, конечно, не убежишь.

— Ну гуляй, не сердись, — сказал папа и отпустил варана.

Но варан не хочет гулять. Он лапами упёрся в песок, голову выставил и изо всех сил теперь дуется. Такой жёлтый стал. Толстый. Прямо пузатый-пузатый. Надулся воздуху. Это варан на папу обиделся.

— Прости, — говорит ему папа. — Такая работа! Исключительно для науки. Вдруг ты голодаешь, надо было проверить.

Зря только папа ему напомнил. Еду варану, конечно, жалко. Он как зашипит и прямо на нас побежал. Растопырился и бежит.

— По коням! — кричит папа.

Мы в машину скорей вскочили. Я даже дверцу держу, Арина в меня вцепилась. Боря руль крутит. Песок из-под колёс летит во все стороны. Дядя Володя стоит в кузове и панамой машет.

А варан сзади бежит и шипит. Голову наклонил и бежит. Хочет нам в шину вцепиться. Бульдожьей хваткой. Вдруг он нам колесо прокусит, что тогда?

— Караул! — кричит Боря и жмёт на педали.

Я в окошко смотрю.

— Отстал, — говорю я.

— Видишь, какая у твоего папы работа, — говорит Боря. — А ты в пески просишься! Опасная работа.

Ну и что, что опасная? Это для науки! Мы с Ариной нисколько не испугались. Разве кто-нибудь плакал? Я фляжку папе держал. Арина подходила близко к варану, она теперь может его слепить. Подумаешь, варан! Он же не крокодил. Машину он не прокусит. Если бы прокусил вдруг, мы бы с Ариной…

— Уж вы бы с Ариной — это точно, — смеётся Боря.

Мы все смеёмся. Хорошо в кабине. Жёлтый песок навстречу летит. Синее небо сбоку летит. Бочка сзади гремит. Впереди скачет тушканчик, Боря его объезжает. Тушканчик толкнулся хвостом и как прыгнет!

— Может, перелезете в кузов? — кричит папа.

— А я как же один? — говорит Боря.

Нет, мы не перелезем. Тут лучше видно, всё ближе. В кузове мы потом поедем. Нам далеко ехать! Через весь заповедник.

— Тогда давайте споём, — говорит Боря. — Нашу. Любимую.

Конечно, споём. Мы так давно не пели. Боря уже поёт:

И мы с Ариной тоже поём:

Вот мы как поём. А наша машина прямо мчится.

О ЧЁМ ТРЕЩИТ ФИСТАШКА

Мы до самых гор доехали.

Боря больше руль не может держать. Тут ночевать будем. Ведь уже вечер! Солнце садиться хочет. Горы кругом, куда ему сесть? Сбоку кто-то кусок горы откусил, зубы отпечатались, как в арбузе. Солнце туда вползает. Какое умное, я бы не догадался.

Вползло. Сразу ветер подул.

Я подставил лицо, ветер меня щекочет. В щёки толкает. Брови мне шевелит. За рубашку лезет ко мне. Прохладный. Горный, конечно, ветер. Весь день в горах сидел. Где-нибудь в ущелье. В камнях. Мучился. Там же скучно! Камни друг об друга скрипят. Шакалы воют. Противно так. Теперь ветер выскочил. А тут как раз мы…

— Сморился? — говорит папа.

Это он мне, оказывается, говорит. Думает, я уже сплю. Я просто на минутку около машины присел. Нисколько я не сморился.

— Помогай тогда! — кричит папа.

И бросает из кузова спальный мешок. Ещё один спальный мешок. Опять спальный мешок. Ещё мешок. Он меня закидать хочет мешками. Сколько у нас мешков! Шлёпаются на песок, как большие лягушки. Я хохочу и хватаю. Не успеваю их хватать. Арина мне помогает. За бока хватаем мешки, за уши, прямо в охапку. Катимся с ними по песку. Тащим их в сторону.

— Что значит — все вместе, — говорит папа. — Вон как быстро разгрузились. Коллектив — всё-таки сила!

Конечно. У нас коллектив! Мы уже разгрузили машину, вот это да. Я даже не заметил, как мы её разгрузили. Боря опять под машиной лежит, и тётя Надя подаёт ему ключ. Дядя Володя разбирает ящик с посудой, папа несёт раскладушки.

Мы тут ночевать будем. Надо устраиваться!

— Первое дело — костёр, — говорит папа.

Надо за дровами идти. Мы с Ариной хотим идти. Мы в сапогах, куда хочешь можно идти. Только куда? Тётя Надя тоже хочет идти. И она не знает куда.

— Сейчас дежурного выберем, — говорит папа. — Как в пионерском отряде. Считалки знаете?

Мы с Ариной не поняли. Какие считалки?

— Обыкновенные, — говорит папа. — Подставляйте-ка лбы, сейчас всех по головам буду считать.

Папа нас всех считает по головам, только Борю он по ногам считает. Папа так нас считает:

— На! Вокзале! В чёрном! Зале! Кот! — Папа в Арину ткнул пальцем. — Сидел! — теперь ткнул в дядю Володю. — Без головы! — теперь в меня. И уже дальше считает: — Пока! Голову! Искали! Ноги! Встали! И! Ушли!

Чуть на тётю Надю не вышло. Но вышло на дядю Мурада, считалка на нём кончилась. Значит, дядя Мурад дежурный.

— Мы с вами пойдём, — говорит тётя Надя.

А дядя Мурад удивляется:

— Куда?

Идти никуда не надо. Дрова прямо рядом растут. Рядом фисташка растёт. Очень кудрявая. Орехов сейчас ещё нет, только осенью будут. Столько народу приедет их собирать! Для заповедника это просто горе. В прошлом году, например, леопарда перепугали.

Леопард под фисташкой спал. Даже не думал, что орехи поспели. Как-то забыл про это. Потом леопард проснулся. Надо, думает, ноги немножко размять. И вышел из-под фисташки. Тут народ сразу как закричит! Как сумасшедший, честное слово. Леопард прямо не знает, куда деваться. Едва вырвался.

Хорошо, что сейчас ещё нет орехов. Просто фисташка растёт. И некоторые ветки совсем сухие, они ей только мешают расти. Дядя Мурад сухие ветки отломал и сделал костёр.

Как быстро! А мы хотели в горы идти. У гор тень совсем чёрная. Лучше туда днём идти. А сейчас уже ночь. Звёзды на небе. Такое густое небо! Всё в звёздах. И мы сидим прямо под звёздами. Тётя Надя тоже сесть хочет. Боря как раз кошму расстелил, очень удобно.

— Только на скорпиона не надо садиться, — говорит папа. — Он этого не любит.

Папа скорпиона почти из-под тёти Нади вытащил и в сторону бросил. А то бы тётя Надя его раздавила. Даже не знаю, успел бы её скорпион ужалить или нет? Она тяжёлая. А скорпион совсем маленький — детёныш, что ли? Надо всё-таки осторожно садиться. Я же на скорпиона не сел. И Арина не села, она скорпиона смахнула. Дядя Мурад его сапогом отогнал, потом уж сел…