Ожидание

«А мы всё равно оборвём», — говорит Марина.

«Завтра встанем пораньше и оборвём», — говорит Лариска.

И опять как зашепчутся, захихикают. Такие подруги.

«У нас скоро своя будет», — говорю я.

«У нас, что ли, нет?» — говорит Марина.

«Свою никто не считает, — говорит Лариска. — Скукота! А там знаешь какая крапива! И Никитина бабушка знаешь как ругается! Ноги обломать обещала, если кого поймает! Разве ей поймать?»

«Хочешь с нами?» — говорят Марина с Лариской.

Конечно, своя малина на каждой даче. Это совсем другое дело. И Никитиной бабушки я не боюсь. Ей меня нипочём не догнать. У неё годы не те. Но я всё равно почему-то не знаю, хочу или нет.

«Хочу», — говорю я.

И вдруг чувствую, что уже совсем не хочу. Ни капельки.

«Нет, не хочу», — говорю я.

Марина с Лариской так и запрыгали:

«Струсила! Струсила! Сашка-трусашка!»

А я говорю:

«Сами вы нюшки-подружки!»

Они сразу обиделись. Обнялись и от меня пошли. Ну, думаю, теперь совсем со мной не будут дружить. Даже не шепчутся! Просто не знаю, с кем и дружить. С Никитой мы почему-то ссоримся. А моя ближайшая подруга Алёна на юг уехала с мамой. Никак не едет обратно…

А утром вдруг прибегает Лариска. Такая добрая! Обнимает и шепчет мне в ухо: «Давай с тобой дружить, ладно?» Я обрадовалась. Говорю: «А Марина?» Лариска вся сморщилась: «Ну её!» Я ей куклу свою отдала, с настоящими волосами. Можно эти волосы мыть. Лариске кукла понравилась. Она говорит: «У меня этих кукол, наверно, сто. Но такой как раз нет». — «Бери, — говорю я. — Я тебе её насовсем дарю». Лариска ещё больше обрадовалась. «Давай, — говорит, — будем только вдвоём дружить? А больше ни с кем».

И мы стали дружить. Целую неделю дружили. Пока Марина болела. Потом врач сказал, что Марина, оказывается, незаразная. И разрешил Марине гулять. Лариска к ней сразу переметнулась и на меня даже не смотрит. Опять они с Мариной хихикают, сразу секреты у них.

Но тут как раз Лариска в город уехала, на пять дней. Анализы перед школой сдавать; она тоже пойдёт в первый класс. Даже не попрощалась со мной. Ну и пусть! В конце концов, она не моя подруга. А Марина вдруг говорит: «Хорошо, что она уехала. Её мой кролик уже боится. Она ему кричит в уши». Я молчу. Она опять говорит: «Хочешь кролика поносить? Я никому не даю, но тебе — пожалуйста». Я, конечно, не выдержала: «Хочу». Взяла кролика на руки, и он сразу ко мне прижался. «Вот видишь, — говорит Марина, — тебя же он не боится».

И мы сразу с Мариной так подружились, прямо друг за дружкой ходим. То к ним на дачу, то к нам. Маринин дедушка, который худой и с носом, мне говорит: «Сашенька, мы очень рады, что ты с нашей Мариночкой подружилась». И так папиросой пых-пых, довольно. А круглый дедушка фыркнул: «Надолго ли, вот вопрос». И так смеётся, кругло. «Навсегда», — говорит Марина.

А вечером я Марину жду, жду. Её нет. Я на улицу вышла. Гляжу — Марина с Лариской «классы» на дороге чертят и хихикают. Лариска уже из города вернулась. Меня будто и не заметили. Прыгают в свои «классы» на одной ноге, на другой — по-всякому. Опять они вместе. Тут уж с ними никак не подружишь, раз они вместе…

Но сейчас Марина с Лариской мне навстречу вскочили.

— Как хорошо, что ты пришла! — говорит Марина. И плачет.

— Наш кролик тебя любил, — говорит Лариска.

— Успокойся, Мариночка, — упрашивают её дедушки.

Но Марина не успокаивается. У нас такое несчастье! Я уже плачу. Слышу, как слёзы по мне ползут. Я сейчас рада Марину с Лариской видеть, пусть они вместе. Они же не шепчутся. И никаких секретов у них сейчас нет.

Мы дружно стоим вокруг кролика и на него изо всех сил смотрим.

Никита громко лопаткой по забору стучит. И моргает. Тоже бы с удовольствием, конечно, заплакал. Но он мальчик, это Никите сейчас мешает. Поэтому он таким грубым голосом говорит:

— Хороним мы его или как?

— Я ещё только немножечко на него посмотрю, — говорит Марина.

И на корточки возле кролика села.

Кролик на диванной подушке лежит, а подушка прямо на траве. Трава зелёная, подушка красная, а кролик серый такой, чуть-чуть с голубым. И лежит тихо, не шевельнётся.

— Хорошенький… — говорит Лариска.

Тут моя бабушка вдруг пришла.

— Э-э… — говорит. — Вы же кролика совершенно замучаете! Квохчут над ним, собрались. А травы в ящик небось никто не догадался нарвать. Что же он — на жёстком будет лежать?

— Мариночка хочет в ящик подушку, — говорит дедушка с носом.

— А подушка не лезет, — жалуется круглый дедушка.

— Никаких подушек! — говорит моя бабушка. — Нужно травы побольше, цветов. И скорее предать земле, как положено.

Ух, как сказала! «Предать земле». Даже Марина сразу вскочила. Мы все забегали. Кто ромашек тащит, кто что. Столько травы натащили — кучу! Ещё рвём.

— Хватит, — говорит бабушка. — Вы меня завалили!

И мы уже к лесу идём.

Впереди идёт моя бабушка и несёт ящик с кроликом. Ардальон у неё в ногах путается. По бокам бегут Марина с Лариской и в ящик заглядывают. Там ли наш кролик? Он там. За бабушкой шагает Никита Нечаев и лопатку держит наперевес, как ружьё. Славка с зелёной дачи хочет у него лопатку отнять, но Никита не отдаёт. Я иду за Никитой, в ногу. За мной — девочки водопроводчиков, в одинаковых платьях с пуговками и с цветами в руках. Потом — Маринины дедушки. Они вздыхают. А уж за ними — Люся Поплавская. Она не поспевает идти и куклу свою волочит по дороге.

Мы через весь посёлок идём.

Взрослые из своих дач выскакивают и друг друга спрашивают, что случилось. Может быть, демонстрация? Мы даже не отвечаем. Не до того нам! Старый сын доцента Большаковой из гамака вылез и у забора стоит. Продавщица из магазина вышла — смотрит. Даже глаза прикрыла рукой, чтобы солнце не мешало. Поплавский перестал дачу строить, влез на фундамент и нам вслед глядит. А незнакомая женщина в купальнике даже рот открыла, так с открытым ртом и стоит.

А мы идём мимо.

— Только музыки нам теперь не хватает, — говорит бабушка.

Никита стручок с акации оторвал и уже свистит.

Кролик был бы доволен, что его так хоронят — бабушка считает. Если бы Никита не столь душераздирающе в стручок дул, кролик был бы ещё более доволен.

Никита стал тише свистеть.

Мы уже на опушке. Тут берёзки. Муравейник. Колокольчики качаются на высоких ножках. Бабочки на колокольчики приседают. И вспархивают. Одуванчики стоят как шары. Чернеет в траве земляника, спёкшаяся от солнца. И вкус у неё сушёный. Смирно ходит на длинной верёвке коза Мямля, и рога её взблёскивают.

— И ты, уж конечно, тут, — сказала бабушка.

А Люся Поплавская обошла Мямлю подальше. И куклу подобрала, к животу прижала.

Мямля вздёрнула голову и уставилась на нас немигучими глазами. Зелёные глаза — как щавель.

— Мы кролика хороним, — сказала Марина. И всхлипнула, чтобы Мямле было понятно. Но она без слёз уже всхлипнула.

Тут Мямля мигнула. Наклонила рога, подумала. Как дёрнется на своей верёвке! И сразу кол вырвала из травы, с землёй. Отбежала подальше и оттуда смотрит.

— Чья-то капуста в опасности, — засмеялась бабушка.

Но Мямля никуда не бежит. Стоит на пригорке.

— А где нам его предать земле? — говорит Никита.

Повторяет за моей бабушкой! И лопаткой машет. Разве такой лопаткой предашь? Хорошо, что Маринины дедушки настоящую лопату взять не забыли. По очереди её несут.

— Вот здесь, — решила наконец бабушка.

Здесь нашему кролику будет удобно. Место сухое, песчаное. Вон какая сосенка рядом! И от посёлка близко. Дачу водопроводчиков видно. И магазин. Прекрасное место!

— Тут ему будет спокойно, — сказала бабушка.

И мы нашего кролика предали земле. Такое несчастье!..

А мама опять не приехала.