Дикий мед

Прежде чем она успела открыть дверцу, он обежал машину и помог ей выйти.

— Ах вы, глупышка, неужели вы думаете, что я оставлю вас одну в этом месте?

— Правда, Джошуа, я не нуждаюсь в вашей опеке. И после услышанного… — Она побледнела, держалась натянуто, а сердце отчаянно колотилось. Я проглотила всю эту чушь, и теперь мне придется ее переварить. Нужна пауза. Я полагаю, пока вы будете заняты мщением, у вас не будет времени на меня.

Он выхватил ящик из ее рук.

— Времени у меня достаточно.

Она пыталась сопротивляться.

— Послушайте, это уже ни в какие ворота не лезет.

— Я сказал, что не оставлю вас здесь одну.

В ответ ее зеленые глаза прищурились.

— Вас что, невозможно победить?

— Нет, если я чего-то очень хочу, — спокойно ответил он, а в темных глазах читался вызов.

— Послушайте, в прошлую субботу я изложила вам все четко и ясно.

— Слишком ясно! — он слегка покривился, вспоминая ее отказ. — Не обольщайтесь. Я не собираюсь ничего предпринимать.., в этом смысле.

Она взяла с заднего сиденья другой ящик и в напряженном молчании направилась к школе. Джошуа натянуто улыбнулся, забрал еще несколько ящиков и отправился следом.

Поставив ящики на одну из парт в пустом классе, он уже собирался идти за другими, когда ее дрожащий голос заставил его остановиться:

— Странно, что вы сейчас там же, где и я.

Им овладело желание подойти, дотронуться до нее, заключить в объятия. Но разумнее было остановиться, поэтому он поспешил оставить ее и вернулся к машине за другими вещами. Около часа она раскладывала книжки по полкам, наводя порядок.

Когда все было разложено, она присела за стол, чтобы заполнить журнал. Он же, не зная, чем заняться, вышел в холл, чтобы напиться воды из фонтанчика.

Ее ошибкой было последовать за ним.

Она стояла у него за спиной — так близко, что нельзя было не различить волнующего запаха духов. Когда он напился, то уступил ей место, наблюдая, как она грациозно склонилась над фарфоровым фонтанчиком.

Безотчетное желание коснуться ее победило.

Одной рукой он неожиданно обхватил ее талию и прижал к себе: ее мягкость и податливость возбуждали. Она от неожиданности поперхнулась, и тут он склонился к ней, шепча в ухо:

— Детка, если я прощу тебя за прошлую субботу, ты уступишь?

— Вы же сказали, что я буду в безопасности, если позволю вам остаться.

— Если это единственная ложь, которую мы наплели друг другу, то куда ни шло, — заметил он, явно не собираясь уступать.

Она побледнела. Теперь уже он удерживал ее двумя руками и прижимал к себе все крепче. Ее теплые ноги оказались между его мускулистыми бедрами.

Происходящее его развеселило — это можно было заключить по выражению лица, но он все-таки отпустил ее, медленно разжимая руки. Хани долго не могла прийти в себя. В ушах звучал стук его сердца. Вывернувшись, она бросилась в классную комнату. Пыталась отдышаться и при этом собирала тетрадки с парты. Джошуа встал в дверях.

Он закрывал ей единственный путь к спасению.

Как бы между прочим Джошуа щелкнул внутренним запором двери. Ее испуганный возглас громко раздался в пустой комнате.

Он самодовольно усмехнулся. Их взгляды встретились: ее — преисполнен нервного ожидания, его — нетерпеливого желания.

— Джошуа, нет…

Он шагнул к ней.

— Да.

— Не сейчас. Не здесь.

— Сейчас, — с хрипотцой шептал он, — здесь.

Ей не удалось долго пятиться — куда вырваться из силков? Он прижал ее к классной доске.

— Я же говорил, что соседство со мной опасно.

— Вам одно нужно — уложить меня в постель.

— А что, это разве ужасно? — Его хрипловатый голос звучал мягко и настораживающе.

Ее охватила паника, но всякий раз, когда ее нога попадала между его бедер, это лишь разжигало страстность, переходящую в неистовство. Казалось невероятным, что он мог так желать женщину.

Его тело напряглось.

— Малышка, если тебе не терпится, то прекрати брыкаться, — голос звучал свирепо и прерывисто. — Ты только заводишь.

— Ты и твоя низкая натура, твой эгоизм, стремление отомстить мне ненавистны. Я не хочу тебя видеть. Ты что, еще не понял? — невольно вырвалось у нее.

— Строишь из себя благородную?

— Уйди из моей жизни. — А во взгляде ее читалось совсем противоположное.

— Ты действительно этого хочешь? — Пальцами он гладил ее шею, а затем с легкостью стал расстегивать пуговки на зеленой трикотажной кофте. Рука скользнула под бюстгальтер: теперь он сжимал ее грудь, теребил бархатистый сосок, пока тот не стал упругим. Он опять засмеялся, видя быстрый, непроизвольный отклик ее тела. — Да ты лгунья.

Если бы ты и вправду не хотела впускать меня в свою жизнь, то не переселилась бы на мой Холм после предостережения.

— Твой Холм? А ты извращенный распутник… После того как он растревожил ее сосок, голос Хани совсем ослабел.

— Я никогда и не стремился казаться совершенством.

— Пожалуйста.., не надо… — встревоженно лепетала она, чувствуя, что его рука уже поглаживала живот, а он то и дело судорожно прижимал ее к себе. Яростно она впилась ноготками в его мускулистые руки и еще раз попыталась оттолкнуть. И все же он понимал, что это не всерьез.

— Ты могла улизнуть, когда я давал тебе шанс это сделать. — Все в нем выдавало крайнее возбуждение. Ноздри напряглись. — Ты меня уже изучила.

Рано или поздно я получу, что желаю. Я хочу тебя.

— Не правда. Не верю.

— Да, я хочу тебя. — Он наклонил голову, так что она уткнулась в шевелюру черных волос. Хотела вновь отвернуться, но он удержал ее за подбородок. Потом прильнул к губам: его язык скользнул по припухлой нижней губе, требуя впустить. Его настойчивый поцелуй показался бесконечным для них обоих. Завладеть ее губами и языком оказалось проще. — Ты прекрасна, прекрасна, — шептал он. Ответь мне.

Их уста вновь соединились, а языки продолжили взаимную атаку. Медленно, но неотвратимо его глубокие поцелуи разожгли в ней тот же жар страсти.

— Джошуа. Мне кажется, я перечеркиваю свою прошлую жизнь, но не могу остановиться.

— Я не собираюсь причинить тебе боль, — страстно шептал он.

Неуверенно она коснулась его иссиня-черных волос. Ноготком шаловливо провела по щеке и скуле. Затем обвила руками шею и податливо выгнула тело, отдавая всю себя в его власть. Теперь она пускалась с ним в опасное путешествие.

Все, окружавшее их, померкло. Он нашептывал ей нежные слова, которые не говорил ни одной женщине. Он чувствовал незнакомое волнение. Хани пыталась что-то сказать, но их уста вновь сомкнулись. Побуждая ее опуститься вниз, окунуться все глубже в водоворот страсти, он чувствовал, что теряет нечто от себя самого.

— Я боюсь, — прошептала Хани. Странно, но и он чего-то опасался. Трепещущие от страсти, они опустились на пол. Джошуа хотелось одного — обладать ею.

Завоевать. Подчинить. Сделать своей, ручной.

Навсегда.

Сейчас же. На холодном кафельном полу этой классной комнаты.

Когда он навалился на нее всем телом, она вздохнула, показывая, что уступает его воле. Он был где-то на краю водопада, способного увлечь в водоворот страстей.

— Ты чувствуешь что-то особенное? — нежно прошептала Хани. Ее большие глаза округлились, странный, влекущий свет блеснул в них. — Я никогда не ощущала ничего подобного. Я боюсь тебя, но и боюсь, что это мгновение никогда не повторится.

В Джошуа шевельнулась нежность и жалость.

Она была слишком желанна для грубого обращения.

Ему не хотелось останавливаться, хотелось показать, на что он способен в любовных играх. И вместе с тем он не мог решиться: она значила для него гораздо больше.

Она начала расстегивать его рубашку, но он задержал ее руку. Оба замерли на какое-то мгновение.

Если она приблизится к нему, если дотронется или заговорит — он не сдержится.

Но вместо этого Хани оперлась о стенку, где висела классная доска, и смотрела на него с обидой.

Дрожащие руки нервно застегивали кофточку, поправляли волосы.