Дикий мед

— У меня никого не было. С того времени, как умер муж. — Она задрожала. В голосе опять звучали нотки страха. — Майк — лишь одна из причин, почему, как мне кажется, мы не можем сблизиться.

Джошуа поднял ее левую руку и безмолвно рассматривал обручальное кольцо.

— Хорошо, — горько прошептал он, выпуская ее руку. — Будем считать, что я ничего не предлагал.

Произнеся последнюю фразу, он ощутил какую-то опустошенность.

И раньше бывало, что женщины отказывали ему, но при этом он никогда не чувствовал себя так скверно.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

В горле у Джошуа пересохло, было трудно глотать. Он нетерпеливо выглянул в окно новой квартиры Тито Паскаля, чтобы убедиться, на месте ли машина.

Элегантная, черного цвета спортивная машина стояла на прежнем месте. Рядом на обочине лежал мусор, битое стекло.

Такое соседство напомнило ему прошлое. И зачем он сюда приехал, даже ненадолго?..

Однако пора было вспомнить, что он у Паскалей. Они, кажется, счастливы видеть, как преобразилась их квартира. Небольшая по площади, но опрятная и чистенькая. И теперь они в безопасности и избавились от притеснений прежнего домовладельца.

Джошуа ссудил Тито деньги на ремонт и новую мебель. Он поддерживал связь с его отчимом, неоднократно предлагал ему оставить Сан-Франциско и начать новое дело в Вегасе.

— Мне пора идти, — обронил Джошуа, обращаясь к Тито и миссис Паскаль, и направился к двери.

Они поспешили проводить его. По лицам было видно, что они счастливы и горды своим новым жилищем.

— Мы вряд ли сможем отблагодарить вас должным образом. — Миссис Паскаль пожала руку Джошуа, который спешил уйти.

Их стремление выразить свою признательность его смущало. Он не так уж много сделал, но и то малое было очень важно для этих людей. Прощаясь, он сказал Тито:

— Если возникнут проблемы, обратитесь ко мне.

Не нужно больше бояться. И, как обещали, начинайте посещать вечернюю школу.

— Да, мистер Камерон.

И мать и сын Паскали провожали его улыбками, пока он спускался по лестнице.

Джошуа помнил трудности своего детства, отсутствие удобств, перебои с водой, крыс, тараканов, равнодушие владельцев домов, учителей и мир подворотни.

Памятнее всего была смерть матери через четыре года после кончины отца. Тогда Джошуа стал жить с ненавистью в душе. Да, сегодня он мог запросто вернуться в свой безопасный, чистый дом, но в глубине души чувствовал, что не сможет уйти от прошлого из-за… Хантера Уатта.

Когда он вышел на улицу, в его голове бродили темные мысли. Кого он никак не ожидал здесь увидеть — так это Хани Родригес: она ехала медленно в своей несуразной «Бомбе», выискивая место для парковки.

Он с удивлением смотрел на зеленое чудище, потом побежал за машиной.

Она совсем спятила, приехав сюда одна. Машина катилась так медленно, что не составляло труда ее догнать. Он забежал вперед и сделал знак остановиться, постучав по переднему стеклу.

Она нажала на тормоз. Из приоткрытой задней дверцы вылетел учебник по химии. Он ловко поймал книгу и бросил обратно на сиденье, где были навалены всякие ящики с книгами, географические карты, школьные тетрадки.

Он начал злиться.

— Какого черта вы здесь делаете? И почему не защелкиваете дверцы на предохранитель?

Ее зеленые глаза сверкнули.

— Я тоже рада видеть вас, Джошуа.

— Я задал вам вопрос, — он нахмурился.

Она вскинула голову и с вызовом посмотрела на него.

— Я еду в школу, чтобы оставить там часть вещей. Слишком мало места в квартире.

— А где ваша школа?

— Если вам положено это знать, то прямо за углом.

— И вы здесь преподаете? Это неблагополучный район.

— Не такой уж и плохой. Я проработала тут десять лет. Здесь живет много замечательных людей.

Он ухмыльнулся.

— Я вырос в этом районе.

— Значит, не вам объяснять, что люди здесь неплохие, — с лихостью заметила она.

— Я провожу вас до школы.

— Я этого хочу меньше всего. Вы здесь в каждом видите преступника…

Но, прежде чем она договорила, он обогнул машину и запрыгнул внутрь.

Когда она вскинула руки в немом протесте, выражая свое недовольство, он лишь усмехнулся:

— А что, если бы я оказался негодяем? Вам бы несдобровать.

Ее растерянный, сердитый взгляд, казалось, распалял каждую клеточку его тела.

— Может быть, мне уже плохо, — мягко парировала Хани.

— Прежде всего, следует закрыть дверцы на защелки, — грубовато поучал он, запирая переднюю дверцу. — Вот так.

— Вы уверены, что всегда знаете, что нужно делать?

Джошуа уловил аромат жасмина и почувствовал подступающее волнение: он оказался с ней рядом в замкнутом тесном пространстве.

И она знала это.

— И зачем вы взялись учить этих детей, Хани? Он не спускал глаз с дороги, потому что смотреть на нее было небезопасно.

— Они нуждаются во мне больше, чем другие дети. Потому что повсюду — и на улицах, и в школах больших городов — идет борьба за их души, и я пытаюсь спасти тех детей, которые проходят через мои руки. Это трудно, подчас весьма, но кто же, если не я, покажет им возможный выход.

Она тронула едва затянувшуюся рану. Джошуа с силой нажал на акселератор.

— Хани, у них нет будущего. И вряд ли кто-то подскажет им выход, если он вообще есть.

— Я все же пытаюсь ободрить их, вселить в них уверенность в завтрашнем дне.

Двое худеньких, плохо одетых мальчиков с беспокойным взглядом бесцельно проехали мимо на облезлых велосипедах. Когда они увидели Хани, то приветливо помахали, и она ответила тем же.

Джошуа нахмурился от безрадостных воспоминаний о своей юности.

— Возможно, дети и знают, как им поступать дальше.

— Может, еще не поздно.., даже для вас, Джошуа, — вкрадчиво сказала она.

Он схватил ее за кисть. Когда она попыталась высвободить руку, презрительно разжал пальцы.

— Ладненько: вы спасаете мир, я его разрушаю. Он цинично взглянул на грязную улицу. — Мне все же кажется, что моя работа приятнее, чем ваша.

Она взяла в руки стоявший у ног ящик с папками и собралась открыть дверцу. Нерешительно взглянула на него.

Взгляд его голубых глаз был диковатым.

— Джошуа, — еле слышно произнесла она, — легко пенять на жизнь. Она тяжела повсюду, не только здесь. Вы можете измениться, если захотите. Но лишь вы сами способны это сделать. Может быть, изменения уже произошли, и это вам не по душе.

Прекратите подпитывать вашу ненависть и мстительность. Вы же талантливый человек. Живите с миром в душе.

Меньше всего сейчас он думал о ненависти и мстительности. Ее рыжие волосы, казалось, вспыхивают искорками. И глаза тоже. И его глаза вспыхнули. Хотелось привлечь ее к себе, припасть к губам.

— По-вашему, все так просто, — проговорил он, пытаясь быть сдержанным. — Мир переполнен детьми разных людей; детьми тех, кто преуспевает, и детьми неудачников. Зачем вам терять время на тех, которые обречены на неудачу?

— Почему вы с таким удовольствием надеваете маску суровости? — спросила она, будто не понимая, что неприязнь не наигранна. — Конечно, не из-за этого убогого района, но из-за своей неудовлетворенности? Неужели так трудно поверить в то, что мы можем, если захотим, сделать мир лучше?

Что мы можем, если попробуем, стать добрее? Что мы можем преобразить такие вот районы?

— В ваших устремлениях нет ничего плохого, сказал он хриплым голосом, — но не нужно пудрить мозги живущим здесь подросткам.

— Вы имеете в виду?..

— Зачем питать иллюзии, зачем рисовать для них прекрасный мир, в котором им вряд ли придется жить? Не лучше ли все оставить как есть?

— Ну а разве вы не стремились вырваться отсюда?

— Для меня вырваться было легче: мной двигала ненависть к одному человеку и желание отомстить. Его губы искривились в зловещей ухмылке.

Ее охватил трепет, а ему стало ясно, что он говорит лишнее. Она лишь произнесла скороговоркой:

— Мне нужно идти.