Крылатые семена

Из всех ее старых друзей, которые когда-то в далекую пору открытия приисков так жизнерадостно и стойко боролись с судьбой, остался один Динни. Да и Динни начал уже сдавать. Стареет Динни, и, быть может, скоро пробьет его час, и он встретит смерть со своей обычной веселой усмешкой. Ведь Динни старше других старателей-пионеров. Что помогло ему пережить своих сверстников? Что придает ему эти силы, эту энергию, эту железную выдержку и упорство? Что поддерживает в нем этот юношеский дух? Быть может, жизнь была к нему не так беспощадна, она не дала ему испытать тех страстей и тех печалей, которые и сейчас сжигают ее сердце, думала Салли. Удары не сыпались на него один за другим. Но всякое ее горе он переживал, как свое, и делил с ней все ее тревоги и страдания.

Без Динни жизнь для нее станет совсем нестерпимой. Салли научилась очень дорожить этой дружбой — спокойной, мирной дружбой двух старых товарищей, уверенных друг в друге. Правда, Динни и посейчас стоит на своем и заставляет ее брать с него плату за стол — словно он такой же постоялец, как все. Он уверяет ее, что у него достаточно припасено деньжонок, чтобы не знать нужды на старости лет. Ему не придется больше искать золота или наниматься на черную работу. Впрочем, без дела Динни никогда не сидел: он постоянно помогал Салли по хозяйству или чинил что-нибудь — сломанную изгородь, прохудившийся водосточный желоб. И по-прежнему неутомимо вышагивал милю за милей, собирая взносы или распространяя газеты, чтобы помочь Эйли.

Да кто еще в его возрасте стал бы делать то, что он сейчас делает, — чуть ли не целую ночь напролет рыть могилу для старой австралийки. Внезапно Салли рассердилась — ее охватило беспокойство. Такая работа не по силам Динни. Вот уже несколько часов подряд он без устали ковыряет землю мотыгой или выгребает лопатой — работает, словно ему восемнадцать лет! А она-то, полоумная, чего смотрит! Он надорвется и совсем погубит себе сердце. Бог знает, что может случиться, если сейчас же не положить этому конец!

— Динни! — резко окликнула его Салли. — Пора кончать. Смотрите, скоро рассветет.

— Да мы… мы почти кончили, — отвечал Динни. Голос у него прерывался, он с трудом перевел дыхание.

Уже занялась заря, когда была готова яма — достаточно глубокая, чтобы схоронить в ней завернутое в одеяло тело старой женщины и — как требовал обычай — мешок с ее вещами. Динни и Бардок осторожно опустили тело в могилу. Салли отломила от куста несколько зеленых веточек и бросила их на труп Калгурлы. Динни и Бардок засыпали могилу землей.

Салли вернулась на свое место на склоне холма, где она просидела всю ночь. Динни подобрал с земли мотыгу и лопату и, пошатываясь, последовал за Салли. Морщась от боли, он опустился на землю, чтобы немного отдышаться, пока Бардок еще не собрался в обратный путь.

Бардок сидел на корточках перед могилой, громко стеная и причитая; казалось, он не мог оставить Калгурлу, не сказав ей последнего «прости», не испросив у нее прощения за то, что похоронил ее не так, как должно.

Салли и Динни понимали, что Бардок пережил тягчайшее испытание. Больной, бродил он по зарослям в поисках Калгурлы, терзаемый смертельным страхом перед тайнами ночи, перед злыми духами, которые таились повсюду — в тени колеблемого ветром эвкалипта, за белыми, словно мертвая кость, стволами сухих деревьев — и угрожали ему… А теперь к этому прибавился новый страх, ибо он нарушил закон племени, презрел древний обряд похорон.

Терзаемый отчаянием и страхом, Бардок, казалось, пытался теперь объяснить Калгурле, что он сделал для нее все, что мог. С испугом озирался он по сторонам, словно боясь увидеть витающую где-то здесь душу Калгурлы, разгневанную тем, что ее земной оболочке не воздали должных почестей. Женщины ее племени не пришли сюда, чтобы голосить и причитать над ее могилой, разрывая на себе одежду и царапая тело острыми камнями. Мужчины не потрясали копьями над головой и не выкрикивали яростных проклятий, дабы отпугнуть злых духов, быть может, подстерегающих душу Калгурлы на ее пути. Не было никого, кроме Бардока. И он размахивал руками и испускал дикие вопли, стремясь защитить старую женщину от страшных духов — гнарлу или вонду, — притаившихся в засаде.

— Бардок, верно, думает, что двое белых людей, которые наблюдают за ним, могут не понять, что он делает, — сказал Динни. — Поэтому он не так страшно пугает духов, как следовало бы, — сдерживает свою ярость. Он, наверно, боится показаться смешным людям чужой расы, незнакомым с их обычаями.

Бардок знал, что Салли и Динни не видят странных, призрачных форм, возникающих в воздухе вокруг него, не слышат их дьявольского смеха и визга. И хотя сам он бросал вызов злым духам и гнал их прочь со всей яростью, порождаемой страхом, однако голос его временами срывался на жалобную мольбу. Он хотел напомнить Калгурле, что она всегда была отважной женщиной, сильной и мудрой, постигшей все колдовские тайны своего народа, и потому может и сейчас постоять за себя, как делала это при жизни.

— О господи! — вздохнула Салли. — Надеюсь, это продлится не слишком долго.

Светлая полоса на горизонте, над темной стеной кряжа, разгоралась все ярче. Тусклый свет уже просочился в заросли, отчетливее обрисовав могильную насыпь и кусты терновника вокруг. Воздух был тих, и листва деревьев недвижна. Прогретая солнцем, спекшаяся земля снова начинала дышать теплом.

Раздался чуть слышный треск, Бардок вздрогнул и замер, глядя куда-то перед собой. Потом с воплем ужаса бросился в чащу.

— Взгляните, взгляните, Динни! — воскликнула Салли. — Это лопнула коробочка калгурлу! Видите, как посыпались семена!

Динни, прищурившись, вглядывался в темные заросли терновника позади могилы. Тугие, похожие на проволоку ветви калгурлу переплелись с ветвями терновника, и одна из тяжелых коробочек лопнула; легкие как пух шелковистые семена, плавно кружась, опускались на землю.

— Бардок испугался и убежал. Он, верно, подумал, что дух Калгурлы бродит здесь и задел коробочку, — сказала Салли.

Солнце пронизало кустарник золотыми копьями своих лучей, ударило в тяжелые, темно-зеленые коробочки, висящие среди сухих, мертвых с виду веток терновника. Коробочки лопались одна за другой, проливая на землю тонкий, как паутина, шелковистый пух семян. Салли набрала их целую пригоршню и увидела в каждом легком пушистом клубочке темно-коричневую сердцевину — семя.

— Летучие семена, — тихо проговорила Салли. — Крылатые семена… Они найдут для себя почву, которая взрастит их… даже на этой суровой планете.

Динни приподнялся и застонал. Лицо его исказилось от боли. Салли взглянула на него с тревогой.

— Вам плохо? — испуганно воскликнула она.

— Нет, нет, все в порядке, — пробормотал Динни. — Старый насос немного пошаливает, вот и все.

— О господи! — Салли перепугалась не на шутку. — Чем вам помочь?

— Да ничем! — Диини улыбнулся, стараясь развеять ее тревогу. — Сейчас все пройдет.

— Держитесь, Динни, — взмолилась Салли. — Не покидайте меня…

— До этого далеко, — прошептал Динни и прибавил, хотя каждое слово стоило ему труда: — Ничего, отлежусь немного и встану, как ни в чем не бывало.

Салли присела рядом с ним, и через несколько минут он повернулся к ней со вздохом облегчения.

— Ну вот и прошло! — сказал он. — Сущие пустяки. Это у меня бывает иногда — схватит и тут же отпустит. Я ведь живучий. И весь в вашем распоряжении, мэм, как уже не раз имел честь вам докладывать.

— О господи! — совершенно расстроенная, воскликнула Салли. — Только не вздумайте умереть раньше меня, Динни. Сколько уже тех, кто мне дорог, ушло от меня. Даже бедняжка Калгурла. И это тоже невозвратимая потеря.

Динни тихонько рассмеялся.

— Когда с того света пошлют по мою душу, у вас останется Эйли, Дафна и ребятишки, — сказал он.

— Это совсем другое дело, — оборвала его Салли, рассерженная тем, что Динни словно не понимает, насколько он ей необходим. — Мы с вами очень много пережили вместе. Я привыкла полагаться на вас. Не знаю даже, как бы я без вас вытянула, Динни, в иных случаях.