Крылатые семена

В эти дни единственной радостью Салли были посещения Билла, и она не могла дождаться, когда он наконец забежит к ней хотя бы на минутку по пути с работы. Самое его появление, веселое: «Здравствуй, бабушка!» и поцелуй в щеку мигом прогоняли у нее дурные мысли, хотя нередко она замечала, что ее любимый мальчик, не успев переступить порог, без сил валится в кресло и вид у него измученный и подавленный. Наконец она решила принять меры, чтобы хоть немного развеселить его.

— Ну, — как-то спросила она его в упор, — когда же ты намерен привести ко мне своих приятельниц?

— Господи, бабушка, — голос Билла зазвенел от удивления и восторга, — да с удовольствием! Как-нибудь вечерком.

Ему так просто угодить, подумала Салли. Отрадно было видеть, как загораются смехом его глаза, а на губах появляется лукавая улыбка, точно они два заговорщика, которых связывает забавная, одним им известная тайна. Она знала, что Билл все еще глубоко переживает смерть Тома. А сколько у него волнений с Эйли, Дафной, с Диком, не говоря уже о работе в разных комитетах и организациях. Он слишком близко принимает к сердцу чужие беды, частенько выговаривала ему Салли, — взвалил себе на плечи всю скорбь мира, как в свое время Том, и тащит. Но почему-то она никогда так не сочувствовала Тому, как теперь Биллу.

Салли надеялась, что вечер в обществе «этих девиц» явится своего рода встряской для внука, и готова была сделать все от нее зависящее, чтобы доставить ему это удовольствие, — пусть даже он влюблен в девушку, которая флиртует с ним так же легко, как дышит.

Салли подозревала, что и Динни будет доволен не меньше Билла, узнав, что она пересмотрела свое отношение к дочкам Пэдди Кевана и сменила гнев на милость. Наконец-то она вняла его доводам, что Пэт и Пэм вовсе не дочери Пэдди и что в будущем году, по достижении совершеннолетия, они намерены порвать с ним.

В тот вечер, когда Пэт и Пэм пришли к ней в гости, Салли надела свое лучшее платье из коричневой тафты с нарядным фигаро, окаймленным розовым кантом. Бабушка совсем забыла, что должна быть солидной, заметил Билл, и что у нее есть внук, который может ей напомнить о ее обязанностях.

— Наша миссис Салли — известная кокетка, — ухмыльнулся Динни. — А еще притворяется, будто и в зеркало никогда не смотрится.

— Так мы ей и поверили! — рассмеялся Билл.

— Ну, какая она сейчас, Динни? — ворчливо спросил Фриско.

— Да все такая же, ничуть не изменилась с тех пор, как вы в последний раз ее видели, — ответил Динни. — Ни на один день не постарела. Может, только волосы чуточку поседели. Она заплетает их в толстую косу и укладывает вокруг головы, а губы немножко подкрашивает.

— А глаза, Динни? — продолжал свой допрос Фриско. — Они все так же горят и смеются, как бывало?

— Еще бы! — воскликнул Динни. — Такие же, как всегда: помните, какие они бывали, когда наша миссис Гауг собиралась выкинуть какой-нибудь номер? У нас сегодня, Фриско, вроде как бы званый вечер. Миссис Салли, если не ошибаюсь, решила удивить Пэт и Пэм.

И она в самом деле «удивила» Пэт и Пэм — так приняла их, что Билл не знал, как и благодарить ее. Никто не мог бы с большим радушием встретить девушек и так мило извиниться за нелюбезность, с какою они были приняты в первый раз. Пэт и Пэм сразу же пленились Салли, как это, впрочем, случалось почти со всеми, кому она старалась понравиться. Выступала ли она в роли очаровательной женщины, умеющей поддержать интересный разговор, или измученной заботами и хлопотами хозяйки меблированных комнат, каждому бросались в глаза ее безыскусственность, врожденный ум и глубокая порядочность. И всегда она была для Билла «его Салли», с особой, ей одной присущей жизнерадостностью и благородством.

Пэт и Пэм слегка побаивались миссис Гауг, опасаясь вызвать ее неодобрение. В надежде произвести на нее впечатление самых обыкновенных девушек, способных оценить ее доброту, а не легкомысленных кокеток, какими их изображали городские сплетники, они надели, отправляясь к ней, простенькие белые платья из какой-то легкой, прозрачной материи.

Взгляд Билла, восхищенный и в то же время критический, подолгу задерживался на Пэт. А в глазах Пэт, когда она встречалась с ним взглядом, вспыхивал радостный блеск. Пэм же в этот вечер была какая-то притихшая, не такая, как всегда. Она играла с котенком — единственным уцелевшим представителем целого выводка, который несколько дней назад принесла Салли ее старая кошка тигровой масти. Котенок этот, казалось, интересовал Пэм больше всего на свете.

Вечер был жаркий. Свет от лампы, горевшей близ двери, падая на веранду, золотил рыжеватые локоны девушек, и они в своих белых платьях казались двумя Лорелеями. Точно вышли из темной пучины ночи и присели на веранде, подумала Салли; неудивительно, что Билл глядит на них как завороженный. Впрочем, тут же отметила она про себя, он не теряет голову, держится настороже и пытается противостоять их чарам. Билл весело болтал и шутил с Пэт, подсмеиваясь над ее интересом к рудникам и местным событиям. И только счастливые взгляды, какими они обменивались, да их звенящие от возбуждения голоса выдавали то извечное, неудержимое влечение между мужчиной и женщиной, которое владело этими двумя существами.

Накануне девушки совершили вместе с лесничим поездку в лес и были в восторге от своих похождений.

По словам Динни, мало кто на приисках так свободно чувствовал себя в зарослях, как Барб Рейди. Он родился и вырос в этих краях и местность на сотни миль вокруг знал, как свою ладонь. Барб многое сделал, чтобы положить конец контрабандному вывозу сандалового дерева и его продаже по демпинговым ценам в Китае. Хищническая вырубка этой ценной породы грозила нанести большой ущерб казенным землям. Немало отваги проявил Барб и в борьбе с порубщиками, уничтожавшими зеленый пояс вокруг Калгурли, который сохранялся и оберегался, чтобы спасти местность от эрозии. Когда Калгурли и Боулдер тонули в клубах пыли, здесь стояла полнейшая тишина. Лесорубам выдавались разрешения только на валку и вывоз сухостоя, рубить же здоровые деревья позволялось лишь на специально отведенных участках в далеких районах. Но так как за австралийскую акацию и редкие породы эвкалиптовых деревьев платили большие деньги, порубщики старались перехитрить лесничего и вывезти награбленное ночью, глухими дорогами, обычно в ночь на воскресенье или понедельник, когда лесничий, по их расчетам, вряд ли станет совершать свой объезд.

Однако Барб работал, не считаясь со временем, если нужно, то и ночь напролет, лишь бы уследить, не валят ли молодняк в заповедниках. Бывало, вылезет из грузовика мили за две, за три до того места, где, по его предположениям, расположились нарушители, и крадется через заросли в войлочных туфлях, чтобы застать их врасплох. Сколько раз он при этом рисковал головой!

— Лихие попадаются среди них ребята, — заметил Динни. — Барб говорит, есть там одна компания югославов — так хуже не придумаешь! Почти все — горцы и даже со своими соплеменниками вечно на ножах. И взбесился же один из них — этакий верзила, настоящий головорез, хоть и старик, — когда Барб ночью явился к нему в лагерь и отобрал весь лес, который он со своими ребятами успел срубить. Барб наложил на поваленные деревья клеймо, и вся недолга. Старик как рявкнет своим дружкам — бейте, мол, его, а у Барба-то было ружье — в любую минуту мог открыть огонь, если понадобится. Только он решил не делать этого, можно же договориться по-хорошему. Ну, и договорились: лес он конфисковал, но от суда старика избавил.

— В другой раз какой-то даго метнул в него нож, Барб присел, и нож пролетел мимо, — напомнил Фриско.

— А Барб вам не рассказывал, как он поймал молодчиков, которые выжигали древесный уголь? — спросил Билл.

— Нет. — Зубы Пэт блеснули в ответной улыбке.

— Барб надвинул на глаза шляпу и ночью отправился к ним в лагерь. Место было глухое, далеко в лесу, и Барб знал, что идет на большой риск, потому что компания эта, вполне возможно, потихоньку занималась обогащением руды.