Страница 27 из 102
— Ну, Дик не станет делать наоборот, если он знает, что правильно, — решил Лал. — Давай пойдем и так ему и скажем.
Они прошли по коридору в комнату Дика; тот сидел у маленького столика и читал, заслонившись от яркого света зеленым козырьком.
— Я не верю, что ты предатель. Дик, — выпалил Лал. — И Надя тоже не верит.
— Ты не можешь быть таким, — твердо заявила Надя. — Потому что папа сказал: «Человек, который предает свои убеждения, — самое низкое существо на свете».
— Пошли вон! — гаркнул Дик. — Плевать мне на то, что вы думаете.
— Ух, и взбесился же он, верно? — заметил Лал, когда они с Надей снова уселись за уроки.
— Это потому, что у него совесть нечиста, — торжественно заявила Надя. — Я всегда бываю злющая-презлющая, когда у меня совесть нечиста, а ты, Лал?
Смерть Тома и тревога за Эйли, которую так огорчало поведение Дика, настолько завладели мыслями Билла, что он отложил на время разговор с Дафной, хотя знал, что его все равно не избежать.
Как-то в воскресенье, к вечеру, Билл и Дафна пошли прогуляться и, поднявшись по склону Маританы, присели отдохнуть. Гора эта, возвышавшаяся за городом, стала теперь почти совсем лысой, ее красновато-коричневые выветрившиеся склоны были все изрыты шахтами и котлованами, число которых за последние годы очень возросло. Новые выработки уходили в глубь ее искромсанных недр. Премии за добычу золота и прибыльные способы обогащения бедных руд возродили интерес к старым, выработанным рудникам, из которых все самородное золото уже давно было хищнически выбрано, тогда как бедные руды оставлены в целости, так как в то время считалось, что они не представляют никакой ценности. На руднике Хэннанский Приз тоже заметны были признаки оживления. Земляные насыпи и отвалы громоздились подле шахт, врезаясь огромными красноватыми клиньями в небо необычайной голубизны — небо приисков, прозрачное и глянцевитое у горизонта, как фарфор. Билл знал, что где-то здесь, у подножия Маританы, были открыты первые россыпи и что залитый солнцем город у его ног, простирающийся на многие мили, возник благодаря богатствам, сокрытым в недрах этого выветренного кряжа.
На склоне, где они с Дафной сидели, еще сохранились остатки низкорослой растительности, покрывавшей когда-то гору. Билл сорвал лиловый цветок с шелковистыми, словно плюш, листьями. Удивительно, как он вырос на такой бесплодной почве, подумал юноша. И тут Дафна сказала:
— Бедная мама, сколько она пережила за последнее время. Чего бы я только не сделала, чтобы не прибавлять ей горя. Единственное, что мне теперь остается, — безучастным тоном добавила Дафна, — это произвести на свет ребенка. Слишком поздно думать о чем-нибудь другом.
Она уже примирилась с этой мыслью, но ей хотелось бы куда-нибудь уехать, чтобы ни одна живая душа на приисках не знала, что с ней произошло.
— Мы как-нибудь все устроим, родная, — успокоил ее Билл, хотя он не имел никакого представления, как это сделать. — Но я должен быть уверен, что ты будешь в хороших руках.
— Я понятия не имею, куда обратиться.
— И я тоже, — признался Билл.
— Я вот думаю, — продолжала Дафна после минутного молчания, — может, Пэт права. Бабушка, пожалуй, лучше нас с тобой сообразит, как быть.
— Разреши, я скажу ей, — вызвался Билл. — Вот сейчас пойду и скажу.
Дафна отправилась домой, а Билл пошел к Салли. У него гора свалится с плеч, когда они вместе с бабушкой обсудят, что делать с Дафной, думал он; кроме того, бабушка посоветует, стоит ли сейчас посвятить в это Эйли или лучше подождать.
— Ну и новость, прямо голова кругом пошла! — воскликнула Салли, когда Билл вызвал ее на кухню, закрыл дверь и рассказал, зачем Дафна ездила в Перт и что ей предстоит. — Дафна! Бедняжка! Счастье еще, что Том не знал об этом. Но Эйли… пожалуй, нехорошо скрывать от нее. А впрочем, возможно, ты и прав, Билл. Ни к чему ей сейчас еще и это горе. Попроси Дафну зайти ко мне утром, мы с ней поговорим обо всем.
— Ох, бабушка! — Билл крепко обнял ее. — Я знал, что ты лучше всех сумеешь помочь Дафне. Я так за нее волновался. Мы ведь можем послать Дафну куда-нибудь подальше отсюда, где бы она могла спокойно родить, правда? И сохраним это в полной тайне.
— Уж мы что-нибудь придумаем, чтобы выручить Дэф и провести сплетников, — сказала Салли, озабоченно хмурясь. — Хотя имей в виду, Билл, я вовсе не ханжа. Я всегда считала, что женщина не должна иметь ребенка, если не хочет. Управляем ведь мы силами природы, так почему же отступать в этом случае? Но делать это тайком так опасно, что я не хотела бы… я не могу допустить, чтобы Дафна подвергалась сейчас такому риску.
— Ты неподражаема, Салли моя. — Широкая улыбка осветила лицо Билла: он был счастлив, что бабушка так приняла известие о беде, которая стряслась над Дафной, хоть и знал, что эта новость не могла не взволновать и не огорчить ее. — Ведь так тебя называл папа, правда?
— А ты его помнишь, Билл? — Салли вспомнился дорогой голос, называвший ее так, и лицо ее омрачилось.
— Очень смутно, — сказал Билл. — Помню только, что он был высокий, любил повозиться со мной, а возвращаясь с работы, всегда напевал: «Салли моя! Салли моя! Где ты, где ты, Салли моя?» Вы были большие друзья, правда, бабушка?
— Да.
— А мы с тобой? — У Билла была такая же подкупающая улыбка, как у отца.
— Любимый мой сыночек! — Салли притянула к себе его голову и поцеловала. — Ты моя самая большая радость.
Глава Х
— Мари уезжает на несколько недель на побережье, — сказала Салли, зайдя навестить Эйли. — Но ей не хочется ехать одной. А я сейчас никак не могу оставить дом.
— Да и я тоже. — Эйли гладила в жарко натопленной кухне. Ее миловидное лицо носило следы горя и напряжения последних недель.
— Ты не должна так утомляться, дорогая, — сказала Салли.
— Мне легче, когда я занята. — Эйли отбросила прядь волос с влажного лба. Нервы ее были взвинчены, и это чувствовалось в каждом ее слове, в каждом жесте. — Мне, право, очень хотелось бы оказать услугу Мари. Но ведь нельзя забывать о детях… и о Дике. Я не хочу, чтоб он переезжал в гостиницу до женитьбы, а он грозит это сделать, если дома не будет мира.
— С удовольствием сказала бы Дику несколько теплых слов! — воскликнула Салли. Она была так возмущена, что совсем забыла о своем решении не волновать Эйли и не говорить ей, какого она мнения о поступке Дика.
— Разговаривать с ним бесполезно. — Эйли положила на гладильную доску свежевыстиранную рубашку. — По-моему, надо оставить его в покое; пусть делает, что хочет.
— Правильно, — согласилась Салли. — Но только Дику нечего теперь рассчитывать на нашу любовь и уважение. Я могла бы еще простить ему то, что он дал подписку, но это его заявление…
— А по-моему, одно другого стоит. Дику нет и не может быть оправдания, — сказала Эйли. — Впрочем, это его очень мало заботит. У него сейчас одно на уме: как бы добиться хорошего положения.
— Что ж, вольному воля, не будем ему мешать, — отрезала Салли. — Вот уж никогда не думала, что мой собственный внук может оказаться такой мразью.
— А я разве думала? — устало отозвалась Эйли.
Салли вернулась к цели своего прихода.
— Если ты сама не можешь поехать с Мари, почему бы тебе не отпустить с ней Дафну? У девочки очень утомленный вид. Мария с радостью возьмет ее с собой.
— Ох, мама, это было бы замечательно для Дафны! Только бы она согласилась поехать!
Бесхитростная, горячо преданная своим детям, Эйли так обрадовалась этому предложению, что Салли стало стыдно за свой обман. У них никогда не было тайн друг от друга, и Салли знала, что при обычных обстоятельствах никто не мог бы дать Дафне более разумного и полезного совета, чем ее мать. Но сейчас лучше было избавить и мать и дочь от излишних волнений. Впоследствии они все расскажут Эйли, и та, конечно, поймет, почему они вынуждены были так поступить.
— Я поговорю с Дафной, как только она вернется домой, — продолжала Эйли. — Эта мисс Гэджин пишет с нее портрет, и Дафна пошла к ней в студию. Знаешь. Дафна не позволяет больше называть этих девушек дочками Пэдди Кевана. Странно, не правда ли? Она, видимо, сдружилась с ними.