Хаос ШАРПА

— Пишите быстро, Шарп, очень быстро. Я должен отправляться.

Шарп написал несколько слов. Писать он не любил, потому что в школе не учился, и знал, что его стиль изложения столь же неуклюж, как коряв почерк. Он сообщил Хогану только о том, что был окружён на северном берегу, что ему дан приказ оставаться на вилле, и как только приказ будет выполнен, он немедленно вернётся к исполнению своих обязанностей. Шарп предполагал, что Кристофер прочтёт его письмо, поэтому не упоминал в нём о подполковнике, не критиковал его распоряжений. Он отдал письмо Кристоферу, который в сопровождении француза — оба в гражданском — уехали около 9-ти утра. Луис поехал с ними.

Кейт тоже написал написала письмо, адресованное матери. Утром она была бледной и заплаканной, что Шарп приписал грусти из-за расставания с новобрачным, но, по правде говоря, Кейт расстроилась, потому что Кристофер не позволил ей отправиться с ним. Эту идею подполковник категорически отказался даже рассматривать:

— Мы направляемся в очень опасное место. Переход линии фронта, дорогая, чрезвычайно рискован, и я не могу подвергнуть вас такой угрозе.

Увидев, что Кейт расстроилась, он взял её за руки:

— Неужели вы полагаете, что я хочу так скоро расстаться с вами? Разве вы не понимаете, что только долг, высокий долг способен заставить меня покинуть вас? Вы должны доверять мне, Кейт. Я думаю, что доверие очень важно в браке, не так ли?

И Кейт, пытаясь сдержать слёзы, согласилась с ним.

— Вы будете в безопасности, — пообещал Кристофер. — Шарп будет охранять вас. Я знаю, что он выглядит неотесанным, но он — английский офицер и, значит, почти джентльмен. И у вас много слуг, чтобы составить вам компанию. — он нахмурился. — Надеюсь, присутствие здесь Шарпа вас не беспокоит?

— Нет, — ответила Кейт. — Я постараюсь не встречаться с ним.

— Не сомневаюсь, что он будет только рад этому. Леди Грейс, возможно, приручила его немного, но он явно чувствует себя не в своей тарелки в цивилизованном обществе. Я уверен, что вы будете в полной безопасности, пока я не вернусь. Если вы волнуетесь, может быть, оставить вам пистолет?

— Нет, — сказала Кейт, зная, что в оружейной комнате отца был пистолет, к тому же она не думала, что ей понадобится пистолет, чтобы удерживать Шарпа в рамках приличия.

— Как долго вы будете отсутствовать? — спросила она.

— Неделю. Самое большее — десять дней. Точнее сказать не могу, но будьте уверены, моя дорогая, что я уже спешу вернуться к вам.

Она передала ему письмо для матери. Письмо, написанное при свечах перед рассветом, должно было рассказать миссис Сэвидж, как дочь её любит и сожалеет о том, что обманула мать, но теперь она замужем за замечательным человеком, которого миссис Сэвидж, разумеется, полюбит, как собственного сына. Кейт обещала, что присоединится к матери, как только сможет, а до того времени вверяет себя, своего мужа и мать божьему заступничеству.

Полковник Джеймс Кристофер прочитал письмо своей жены по пути в Опорто, а затем и письмо Шарпа.

— Что-то важное? — спросил капитан Аржантье.

— Ерунда, мой дорогой капитан, просто ерунда, — беспечно ответил Кристофер и перечёл письмо Шарпа во второй раз.

— Милосердный Боже! — сказал он. — И как они позволяют столь безграмотным личностям в наши дни нести службу Его Величеству?!

С этими словами он порвал оба письма в крошечные клочки. На мгновение, подхваченные холодным, пронизанным дождём ветром, они закружились позади лошади, словно снежинки.

— Полагаю, нам потребуется пропуск, чтобы пересечь реку?

— От штаба я доберусь один, — ответил Аржантье.

— Хорошо, — сказал Кристофер. — Очень хорошо.

Капитану Аржантье было неизвестно, что в седельной сумке подполковника было третье письмо. Кристофер написал его в самых изящных выражениях на прекрасном французском языке, а адресовано оно было бригадиру Анри Виллару, стороннику маршала Сульта, человеку, которого остерегались Aржантье и остальные заговорщики. Кристофер улыбался, вспоминая радости прошлой ночи и предвосхищая их скорое продолжение. Он был счастлив

Глава 4

— Паутина, — прошептал Хэгмэн. — Паутина и мох. Это поможет, сэр.

— Паутина и мох?

— Припарка, сэр. Паутина, мох и немного уксуса. Наложить на обёрточную бумагу и туго привязать.

— Доктор говорит, что нужно просто держать повязки влажными, Дэн, и больше ничего.

— Мы знаем лучше чем доктор, сэр, — голос Хэгмэна был еле слышен. — Моя мать всегда говорила: уксус, мох и паутина. — он затих, хрипло дыша, потом добавил. — И оберточная бумага. Моего отца, сэр, когда его подстрелил привратник из Данхема, она вылечила уксусом, мхом и паутиной. Она была замечательной женщиной, моя мать.

Шарп, сидящий у постели раненого, подумал, стал бы он другим человеком, если бы знал свою мать, если бы был воспитан ею. Он вспомнил, как леди Грейс, умершая три года назад, однажды сказала ему, что он полон гнева. Не потому ли в нём этот гнев? Но его он заставил себя, как всегда, перестать думать о Грейс. Это всё ещё было слишком больно. Он заставил себя улыбнуться:

— Вы говорили об Эми, когда спали, Дэн. Это ваша жена?

— Эми? — Хэгмэн заморгал удивлённо. — Эми? Я о ней годы не вспоминал. Она была дочкой ректора, сэр, дочкой ректора, и она делала вещи, о которых ректорская дочь не должна даже знать.

Он хихикнул, это, должно быть, отозвалось болью, и Хэгмэн скривился и застонал, но Шарп был уверен, что у Хэгмэна есть шанс. Первые два дня его трепала лихорадка, но она прекратилась.

— Долго мы здесь пробудем, сэр?

— Так долго, сколько понадобится, Дэн. Если правда — сам не знаю. Мы остаёмся здесь, пока не выполним приказ полковника.

Письмо генерала Крэддока и заявление Кристофера, что он едет к главнокомандующему, сильно изменили отношение Шарпа к подполковнику. Подполковник был явно по горло в своей загадочной работе. Шарп теперь задавался вопросом, верно ли он истолковал слова капитана Хогана о том, что за Кристофером надо присматривать. Может, Хоган хотел, чтобы он защищал подполковника, который занят чем-то необычайно важным? Так или иначе, Шарп выполнял приказ, от исполнения которого его мог освободить лишь подполковник. И всё же он чувствовал вину, потому что он со своими людьми отдыхал на вилле, в то время, как на юге и востоке война продолжалась.

По крайней мере, он думал, что боевые действия продолжаются, потому что достоверных известий в течение нескольких дней никто сообщить не мог. Коробейник, продававших костяные пуговицы, стальные булавки и штампованные оловянные медальоны с ликом Девы Марии, сказал, что португальцы все еще удерживают мост в Aмаранте, где они отразили атаку большой французской армии. Он также утверждал, что французы направились на юг, к Лиссабону. Затем распространился слух, что маршал Сульт всё ещё в Опорто. Монах, который просил подаяния на вилле, принёс те же новости.

— Это хорошо, — заметил Шарп в разговоре с Харпером.

— Почему это, сэр?

— Если Сульт сидит в Опорто, есть ли шанс, что он возьмёт Лиссабон? Нет, потому что дальше Опорто лягушатники не продвинулись.

— Но, говорят, они уже к югу от реки!

— Возможно, несколько проклятых кавалеристов, — ответил беспечно Шарп, хотя его беспокоило отсутствие информации о происходящем.

К своему удивлению, Шарп ждал возвращения подполковника Кристофера, который мог рассказать о развитии событий.

Кейт, несомненно, ждала мужа с ещё большим нетерпением, чем Шарп. В течение первых нескольких дней после отъезда подполковника она избегала Шарпа, но чем дальше, тем чаще они встречались у постели Хэгмэна, которому Кэйт приносила еду и подолгу сидела и беседовала с ним. Постепенно она убедилась, что Шарп вовсе не грубый мужлан, как показалось ей вначале, и она начала приглашать его в парадные комнаты на чай, который заваривала собственноручно в украшенном лепными розочками фарфоровом чайнике. Иногда компанию им составлял и лейтенант Висенте, но он почти ничего не говорил, только сидел на краешке стула и не сводил с Кейт печального обожающего взгляда, а если она с ним заговаривала, краснел и запинался. Кейт отводила взгляд, тоже смущенная, потому что ей, кажется, лейтенант тоже нравился. Шарп чувствовал, что она всегда была очень одинока. Однажды вечером, когда Висенте проверял посты, она рассказала, как росла в большом доме в Опорто единственным ребёнком, как её посылали учиться в Англию.