Влечение

– И что я буду двадцать минут делать? – Что-то мне не нравилось, в какую сторону поворачивается наш разговор.

– Костюм мне зашьешь, хорошо? Он в прошлый раз порвался, и Сергачева сказала, что не пустит меня в зал в таком виде.

Я открыла рот. Дружба, конечно, дружбой, но рваные штаны – явный перебор. Только Пашка не дал мне ничего сказать.

– Вот и договорились! Ну, я побежал.

Я собралась крикнуть ему вдогонку, что никаких двадцати минут не будет, пускай сам занимается своей амуницией, но вовремя вспомнила, что идет урок и лучше не шуметь, если я не хочу навлечь на себя чей-нибудь гнев. Носиться за Колосовым по этажам тоже не хотелось. Пришлось смириться. Потому что если я не приду в спортзал за полчаса до начала тренировки, Колосов заявится со своим костюмом ко мне домой, будет сидеть на лавочке перед подъездом и всем жаловаться на жестоких девушек, не способных нитку в иголку вдеть.

Я залезла с ногами на подоконник. Поскорее бы вечер, поскорее бы тренировка… Сегодня буду ее ждать с особым нетерпением. Сегодня есть хороший повод лишний раз настучать вредному Пашке по маске.

Когда я вернулась после уроков домой, грузовой машины во дворе не было. Зато стояло пианино.

Настоящее концертное пианино, белое, с необычной прозрачной стеклянной крышкой. Около инструмента стоял человек. Я его не сразу заметила, потому что он наклонился, что-то пытаясь сделать со своим монстром.

А потом он выпрямился.

О том, что у меня открыт рот, я поняла только через несколько секунд.

Это был наш новый жилец, тот самый, с которым утром разговаривала Стешка. Ошибки быть не могло – более красивого человека я в жизни не видела. Нереально правильные черты лица, темные густые волосы, спокойный уверенный взгляд. Его вид рождал ощущение доверия. Незнакомец держался непринужденно, с удивительной простотой и изяществом. Красота и печаль больших светлых глаз убили во мне всякую способность мыслить.

– Здрасте, – промямлила я, чувствуя, как земля уходит из-под ног.

– Здравствуйте. – Голос у него был глубокий, негромкий и приятный. Говорил он медленно, словно подбирал слова. – Хорошего дня.

Я сама не заметила, как улыбнулась в ответ. Надо же, какие люди бывают… Я и представить себе не могла такую красоту. Не чувствуя под собой ног, дошла до подъезда.

– Позвольте!

Он оказался рядом. Мелькнула рука в перчатке, берущаяся за ручку двери. Темнота холла распахнулась передо мной, дохнуло сыростью, и я шагнула к лестнице. Дверь закрылась, забрав с собой остатки света.

И лишь в тот момент я с ужасом вспомнила, что не сказала «спасибо».

Почему это так меня испугало? Что-то было в идеально красивом парне такое, что некоторое время я простояла на месте, вцепившись в перила.

Очень хотелось выйти на улицу и о чем-нибудь его спросить. О погоде, о том, откуда он приехал, как разместился, не надо ли чем помочь?

Желание было настолько велико, что я второй рукой вцепилась в перила, заставляя свои ноги подниматься по лестнице, а не идти к двери.

Сердце колотилось как ненормальное.

Что со мной? Мне всего-навсего дверь открыли, а я уже готова куда-то бежать. Чего я так всполошилась? Головная боль накрыла внезапно, так что пришлось распустить волосы, утопить в них пальцы рук, помассировать виски.

Кнопка вызова лифта загорелась неприятным красным огоньком. Я непроизвольно покосилась на дверь в полуподвал.

Сундук с буфетом, значит, затащили, а пианино в дверь не прошло? Как он его теперь будет вносить? Бедненький…

Глава II

Знакомства приятные и не очень

Пианино втащили – когда я пошла на тренировку, двор был пуст. Даже бабушек, постоянных обитательниц лавочек, почему-то не было. Впрочем, бабушки меня не волновали, потому что впереди было самое замечательное, что только существует на свете, – фехтование. Я очень люблю тренировки. Как только спускаешься в раздевалку, вся жизнь остается позади, на улице. Здесь есть только холодная сталь сабли, пропахшие потом жилет и маска. И желание победить, обмануть соперника, доказать, что ты быстрее, умнее, лучше. На час только это становится настоящим.

Пока я зашиваю Пашке безобразную дырку на коленке, он развлекает меня рассказами, как пришел в учительскую за мелом и что там увидел. Учителя ругались из-за какого-то нововведения в школьные правила, и Колосов вдоволь насладился их милой беседой, минут десять простояв за дверью. И теперь он выдавал мне ее содержание, старательно копируя присутствовавших на разборке.

От смеха я безжалостно колола себя пальцы, сшивала ткань не в том месте, так что несколько раз приходилось переделывать все заново. Но время от времени я ловила себя на том, что вместо прыгающего передо мной Колосова вижу совсем другого человека. Бледного, с высокими скулами, тонким носом и правильно очерченными губами.

– Мишлен, ты чего? – испугался Пашка. Видимо, я «зависла» надолго, он перестал рассказывать. – Ну и видок у тебя! Синяки вон под глазами… Спать не пробовала?

– С вами поспишь… – Я уткнулась в заплатку. – Говорю, собака всю ночь выла под окном.

– А пацаны из нашего класса на кладбище ходили, – растерянно пробормотал Колосов, садясь рядом со мной на лавочку.

– Хочешь сказать, что они ту собаку выкопали из могилы?

Знаю я их походы. Наверняка пацаны шли на кладбище, подпихивали друг друга в спины, а у самих коленки тряслись. Какой-нибудь шутник забежал вперед, забрался за могильный памятник и давай оттуда завывать. Все разбежались, а на следующее утро каждый с гордостью рассказывал, как гулял между могил, встретил парочку призраков, поговорил с ними о жизни и остался доволен общением.

– Какая собака, ты чего! – снова оживился Пашка. – Там было посвящение в готы. Они ходили смотреть.

– Ну да, посвящение! – Я еще пыталась улыбаться, хотя неприятные мурашки уже бегали у меня по спине. – Наверное, проверка на живучесть. Заколачивают претендента в гроб, закапывают, а потом ждут, вылезет он или нет. Кто выбирается, тот признается за гота, а кто нет, тот сам виноват…

– Не, там что-то попроще. – Пашка не понял мою шутку.

Черт, зря заговорила про кладбище. Иголка в пальцах ходила ходуном. Не люблю я такие темы. Пускай мертвые лежат там, где они лежат, и не спешат встретиться с живыми…

Тренировка шла своим чередом, но разговор в раздевалке застрял у меня в голове.

Интересно, на какое кладбище хаживают местные готы? Неужели на Покровское! Знаю я то место. Маленькая Покровская церковь спряталась между высотками, кладбище оказалось окружено со всех сторон детскими площадками. Говорят, раньше церкви ставили на высоких красивых местах. Может, и это место когда-то было красивым, но сейчас оно ничем не примечательно. Над кладбищем витает дух заброшенности. Кроме готов, туда последнее время никто и не наведывается. Ну, еще дети резвятся вдоль ограды. Но их можно не считать.

Хотя что-то в этом есть – детишки, играющие на пороге смерти…

Я медленно брела с тренировки домой. На душе было пасмурно. Фонарь у меня за спиной неожиданно загудел, набирая обороты, как самолет перед взлетом, чем-то хрустнул и погас. Зашуршала, опадая, листва.

Начинается… Главное, как удачно я вспомнила о кладбище!

Привычные уличные шумы стали вдруг далекими. Где-то там гудели машины, скрипели тормоза, возмущалась сигнализация. Где-то там ходили люди, смеялись, разговаривали, звонили друг другу по телефону. И только здесь почему-то было темно и подозрительно тихо.

Быстрее!

Я пробежала темный поворот, и прямо у меня на глазах погасло еще несколько фонарей.

Не успела я подумать о том, что народа на улице почти нет, как из темноты мне навстречу вынырнула пара. То, что один из идущих он, наш новый жилец, владелец белого пианино, я поняла сразу – его бледное лицо как будто светилось изнутри. Шел он ровно, высоко подняв голову, ни от кого не таясь и не скрываясь. Рядом, касаясь его локтя рукой, шла девушка.