Замок снов

Тэсс от души рассмеялась и начала наконец одеваться.

– Грегори, милый, Мэри уже ждет нас к завтраку. Приходи поскорей. И я тебя тоже жду. Очень! – прокричала она под дверью ванной и вышла.

Грегори поднялся с пола. Бросил тряпье и обувь. И встретился глазами с собой в зеркале. Около ванны испокон века стояла маленькая кованая жутко тяжелая и неудобная табуреточка для одежды, сделанная в свое время на заказ мистером Селти. Грегори присел, его пальцы сомкнулись на чугунной ножке. Сознание направило всю боль, ненависть, отчаяние, страх, отвращение, а тело – с наслаждением разворачивающейся пружины – табуретку в омерзительную фигуру в зеркале. Отражение раскололось и осыпалось. Оригинал, сегодня ночью потерявший право быть, остался.

Грегори переступил через куски своего отражения и включил воду.

Мэри не была бы собой, если бы не смогла за пятнадцать минут состряпать почти из ничего что-нибудь изысканное и восхитительно вкусное в честь праздника обретения обожаемым Грегори невесты в лице не менее любимой мисс Терезы. Она носилась по кухне, изо-бражая электровеник, правой рукой очищая апельсин, левой – помешивая в сковороде сахар для карамели. При этом она одновременно умудрялась напевать любимую шотландскую песенку и причитать об утерянном навыке вязания пинеток и шитья стеганых одеялец в стиле пэчворк. Любой человек, хорошо знающий Мэри, заглянув в этот момент на кухню, понял бы, что она счастлива. Она и была безмерно счастлива счастьем человека, обретшего смысл жизни.

Послышались легкие шаги. Спустилась Тэсс. Посвежевшая, почти без косметики, с чуть влажными после душа волосами, одетая в джинсы и мягкую водолазку.

Молодец, девочка! Именно то, что нужно. Грегори она такая и понравилась, и нравится, и будет нравиться всегда.

– Еще раз доброе утро, Мэри. А Грегори…

– Он еще не спускался, мисс Тереза.

– Я знаю, он в душе.

– Позвольте, я подам вам завтрак, а когда Грегори придет – накрою ему.

– Нет, Мэри, я подожду. А ты можешь принести завтрак в столовую? Я потом сама накормлю его.

– Конечно, мисс. – Вот ведь маленькая лиса! – Сейчас принесу.

Мэри принесла завтрак в столовую и, выходя, чуть не зацепила кого-то подносом. В полутьме за дверью, прижавшись виском и щекой к косяку, стоял человек, одной рукой он вцепился в выступ двери так, что пальцы побелели, другой ожесточенно обшаривал карманы пиджака. Незнакомец нервно провел рукой по пепельным волосам и…

Да это же Грегори! Вот негодник! Неудивительно, что старая экономка не сразу узнала его. Он стоял к ней спиной и был одет в черный костюм – а ведь почти никогда не носит костюмы, говорит, что терпеть не может деловую одежду. А тут – нате, смог. Туфли начищены (Мэри и не знала, что у него есть такие: Грегори все время ходит в сапогах для верховой езды или в кроссовках), волосы уложены волосок к волоску. И когда успел?

– Грегори, проказник, сколько можно прихорашиваться, Тэсс уже давно пришла! – вполголоса рявкнула Мэри.

Он вздрогнул и обернулся, блеснули глаза.

– Ты очень хорошо выглядишь, – смягчилась старая служанка, – но учись собираться скорее. Нельзя заставлять женщину ждать.

– Нельзя заставлять женщину ждать, – эхом по

– Платок спрячь, растяпа! – остановила его Мэри. Эх, от любви и правда люди глупеют. Даже такие, как Грегори. И хорошо. И правильно.

В щель между косяком и дверью Мэри видела, как к Тэсс, сидевшей за столом, подошел Грегори. Та радостно встала ему навстречу, обняла, поцеловала в щеку, потом…

Потом Мэри ушла на кухню готовить обед. Сегодня она собиралась побаловать влюбленных рисовым пудингом по старинному, прабабушкиному рецепту. Он всегда получался у Мэри отменно, но требовал много времени. Так что обед сегодня будет готовиться шиворот-навыворот: с десерта.

– Давай я тебя покормлю. Тебе овсянку? Шучу, шучу, Мэри приготовила тебе твою любимую яичницу с беконом, а мне восхитительные оладьи. А хочешь наоборот? Тебе – оладьи, мне – яичницу?

– Нет, благодарю.

Вот дети развлекаются! Не зря Грегори костюм надел (лишь бы не испачкал). Интересно, Тэсс сама-то ест или стоит за стулом мальчика с подносом?

– Прошу вас, мисс Гринхилл, не надо, я отлично сам управляюсь с ножом и вилкой. Прошу вас, сядьте, не дурачьтесь.

Не угадала: она его кормит с ложечки. Одно слово: дети. Зашумела вода: Мэри мыла рис. Захлопали дверцы шкафчиков: понадобились изюм, орехи, чернослив, соль, сахар. Потом весы, мерные ложечки, яйца, миксер.

– …Будешь сердиться? Я у тебя в комнате книги… – Загромыхали кастрюли. – …на стол положить, чтобы лампе не было так одиноко.

– Мисс Гринхилл, вас не учили, что чужие вещи…рошо, даже если это…щи…ляющего.

Так, надо еще молока вскипятить. Где оно кстати? Вот. Но совсем мало. Надо послать Стэнли за продуктами.

– Прости, не сердись. А ты гово… цузски? Я у тебя…..тр Дам на…цуз… видела…Гюго.

И овощи, и масло заканчиваются, да и вообще надо купить чего-нибудь вкусненького, а лучше чего-нибудь, из чего можно вкусненькое приготовить.

– …Молчишь? Это секрет?

Нож! Где же нож? Нет, не этот, а любимый, маленький, острый, с удобной деревянной ручкой. Кто вообще трогает ножи в этом доме, кроме Мэри? Ага. Нашла. Ну и кто забыл его в холодильнике? Старею.

– Когда я была маленькой, мама заставляла меня учить французский, хотя сама не знала ни слова. Я была страшно ленива, и она взялась проверять мои домашние задания – переводы. Ох как я переводила! Глядя в книгу, бегло сочиняла текст на заданную тему от первого до последнего слова. Наверное после этого я и стала писательницей. Попалась я только на «Соборе». Мама Гюго очень любила. «Собор Парижской Богоматери» знала почти наизусть и, когда услышала историю Эсмеральды в моей интерпретации, то… Скандал был грандиозный. Я две недели сидела дома, месяц не ела сладкого. А французский все-таки выучила, но Гюго с тех пор не люблю. А ты?

– А я ем, мисс Гринхилл. Когда ешь, говорить вредно, от этого пища плохо усваивается.

Сухарь! Нет, хлеб как раз еще ничего, для пудинга подойдет. А вот Грегори – сухарь! Нельзя так говорить с женщиной, тем более с любимой. Тэсс тебе попалась – терпеливая девочка, любая другая на ее месте устроила бы скандал. И правильно сделала бы. Понятно, что от любви мужчины глупеют, но ведь не настолько же. После завтрака определенно надо будет провести с мальчиком разъяснительную работу.

– Вот вредина! Грегори… – Голос зазвучал глуше.

Обнимаются! Тэсс, определенно, мудрая девочка, лучшей жены и не найти.

– …спасибо тебе. Просто за то, что ты есть. Я давным-давно не была так спокойна и счастлива. Когда я пришла к тебе вчера, ты спал и был такой…

Молоко! Молоко убежало. Мэри, как не стыдно! Говорила тебе мама, что подслушивать нехорошо… А я и не подслушиваю, а просто слышу: они громко разговаривают. Все равно, нельзя быть такой любопытной. Вредно это и для души, и для тела, и для дела. И молока почти не осталось. Ладно, еще на порцию хватит. Главное, не проворонить. И покрошить орехи…

– А потом пришла Мэри. Я почему-то так испугалась сначала, как маленькая девочка, думала, что она будет ругаться. Представляешь? Я так даже мамы не боялась. Мэри тебя любит. Она мне про тебя рассказывала, про то, как ты был маленьким, как приходил к ней на кухню слушать сказки. Она рассказывает, а я стою и пытаюсь представить тебя маленьким и не могу. Вижу такого же, как сейчас, но меньше ростом. Так забавно. У тебя есть фотографии, где ты маленький?

– Я не люблю показывать свои детские фотографии. Это очень личное.

– Хоть одну. Есть с Мэри? Хочется посмотреть, какая она была двадцать лет назад. И с папой и с мамой тоже?

Ах!

– Ты счастливый. У тебя был отец, ты его помнишь, да? А я никогда не видела своего отца, не знаю, на кого он был похож. Нет ни одной фотографии. И мама ничего не рассказывала. Она растила меня одна, как многие женщины сейчас, всегда считала, что мне никакой отец и не нужен, хватит одной матери. Мне почти всегда хватало. Но иногда, особенно когда я была подростком, мне хотелось его найти. Не знаю зачем, просто увидеть, посмотреть на него, спросить, почему он бросил меня и маму, знал ли он вообще, что я есть. Почему ни разу не пришел, хотя бы посмотреть на меня, не искал?