Мишка Forever

И я готов уже, я решился, и Мишка знает, что я решился, и что сейчас будет. И он боится этого больше, чем боялся я.

- И-ил! Илька... - голос у Мишки жалобный, не Мишкин вовсе... - Не надо...

А я яростно мотаю головой, отстань, мол, молчи, молчи и всё! А по горлу моему трётся его самое главное на этой земле оружие, я сдвигаюсь чуть в сторону, выбираюсь из тесноты Мишкиных бёдер, мне удобней так, сбоку, это теперь мой собственный танец.

Мишка раскинул руки по бокам, одна его ладонь у меня на колене, а теперь на бедре, я разворачиваюсь ближе к этой ладони, и она скользит по моему бедру туда... Так, Мишка, туда. А я губами и носом вжимаюсь в основание его члена, в шёлк волосков, я вдыхаю, дышу, это впервые, и это уже навсегда. Я не знаю, как описать этот запах, он слишком нов для меня, но я уже его люблю, это же пахнет Мишкой. А его член касается моей щеки, он лежит на ней, и мы оба с Мишкой уже знаем, что сейчас будет, но я не спешу, - раз уж это будет, то и спешить не надо... Я понимаю своим маленьким огромным сердцем, что не спешить, - это тоже хорошо.

Я кладу ладонь на Мишкин член, на яички, провожу рукой вверх-вниз, поворачиваю лицо, головка, скользнув по моим губам, пульсирует в моих пальцах. Я, подняв голову, замираю над нею. Этот миг... Впервые, и навсегда, сердце дрожит от страха и желания, душу топит любовь и нежность. И этот сладкий лёгкий страх, - хотя чего мне бояться? Ведь сейчас это мой выбор, это ведь моё желание. Сам... Сейчас я стану взрослым, и останусь мальчишкой, пламя изумрудной любви не погаснет во мне уже никогда. Разбудил ли, разжёг ли это пламя во мне Мишка? Да. Без Мишки я бы и не узнал, что есть Любовь и что есть Счастье. И что есть быть любимым...

Об этом ли я сейчас думаю? Да ну... Мне чуть страшно и мне очень хочется. И ещё Любовь, - это да, я совсем, с головой утонул в её изумрудных волнах. И я осторожно касаюсь Мишкиной тайны языком. Самым кончиком сперва, смелее потом, я не сосу, нет, я лижу. Ну, а как же? Ведь это ж впервые, - впервые это мой выбор, - надо ведь всё сначала и до конца. Запах, вкус. И ощущение кожи, и гладкой, натянутой, и, в тоже время, бархатистой. Противно? Да как же это может быть противно, - это же мой Мишка! Мой! Теперь мой до самого кончика. И я могу с ним делать, что только захочу, а хочу я одного, - чтобы ему было хорошо. И вот я сосу. Головку, плотно, и свободней, так вот. Нет, плотнее, кажется лучше, Мишку даже лёгкие судороги бьют. Как выгнулся. А если вот так, - вверх и вниз по стволу? Ритм я поймал и запомнил. Стонет... А пальцами? Основание в крепкое колечко пальцев и вслед за губами, вверх и вниз. А теперь яички, помять их чуть, чуточку самую, я ж понимаю что это, у самого такие... И весь мешочек оттянуть вниз, ещё, сильнее даже можно... А вкуса совсем не чувствуется, ну, сначала чуть солоноватый, а после и не чувствуется.

А Мишка, выгнувшись мне навстречу, мнёт мой членик, и я тоже то подаюсь навстречу его руке, то отстраняюсь. И Мишка качается не сильно вверх и вниз, а ритма нет, потерял Мишка ритм. Я-то дирижёр получше. Чего это он? Голову мою убрал, не резко, но твёрдо. Я с неохотой отрываюсь, вопросительно гляжу в Мишкино лицо, глаза уже привыкли к не яркому свету.

- Ил, Илька ты мой, не надо дальше, а то я... - голос Мишкин звенит напряжением, и чуть глухой вместе с тем.

- Что? Что, Миш, плохо? Ну, так ведь я и не умею...

- Балда ты, Илюшка, это ж лучше всего на свете, я ж лечу сейчас. Но не надо, постой, кончу ведь я щас...

- Да?

Вот ведь... Ну да, всё правильно, - малафья, и всё такое. Кончит. Отстранил меня, в рот ведь мог, а отстранил. Но постой, - ведь сейчас это мой выбор! И ведь решил же я: всё должно быть. С начала и до конца.

- Мишка, а если в рот, а? Мне. Тебе потом не противно со мной будет? Как ты...

Мишка не даёт мне договорить, он стремительно хватает меня за плечи, одним движением разворачивает лицом к себе, валит меня себе на грудь.

- Ил... - выдыхает он.

Ну и всё. И ничего говорить больше и не надо, слова, слова... Вот главное сейчас, - губы наши снова подле друг друга! Я, не торопясь больше, со вкусом пью из Мишкиного свежего рта. Ну а чего мне торопиться, всё, - никуда Мишка не денется уже от меня, я поймал его, он поймал меня. Навсегда, и чего спешить теперь, а так, - потихоньку, - так вкуснее, и не обожжёшься так, а то ведь в душе сильнее и сильнее разгорается изумрудное пламя...

- Вот и правильно, Мишка, вот и молчи, ты меня слушай, я главнее сейчас, - шепчу я в Мишкины губы, и его губы тоже шевелятся в такт с моими, и не разобрать, где мои губы, где его...

Я, лизнув Мишкин подбородок, кладу его ладони себе на голову, медленно проводя языком по его телу, - оно дрожит и подаётся моей ласке, - я спускаюсь к моему выбору, моему решению, моему желанию. А мы с Мишкой голые совсем, удивляюсь я. Когда и как мы избавились от наших трусов и плавок, - не знаю, не заметил...

И вот я там, там моё лицо, мой рот. Я снова разворачиваюсь поперёк Мишки, обхватываю его ствол у основания одной рукой, другую подсовываю ему под ягодицы. Мишкины руки у меня теперь на спине, и он ими что-то делает, - ну да, это тоже такой массаж, хотя это лучше, чем массаж.

Сейчас я не медлю, теперь я хочу этого по-настоящему, я спешу даже. Теперь я каждой своей клеточкой знаю, что только это сейчас правильно, а потому я больше не думаю.

Осторожно, - впервые, всё-таки, - мягко, уже понимая, что и как, я забираю Мишку в себя. Не до конца, так у меня не получится, великоват, и я танцую языком по Мишкиной головке, вокруг, по уздечке, плотнее к нёбу, снова вокруг. Он стонал, когда я ему вверх и вниз? Вот, - вверх и вниз. Как пронимает чемпиона! Не спеши, Миш, я сам... Вверх, вниз. Плотнее, ещё... Мишкина попка сжимается, сталь и кожа. Яички подтягиваются к моей руке, а под ней начинает пульсировать ствол. Конечно, это ствол, огнемёт, пушка, - стреляй, Мишка, огонь! Ну, вот... Я жмурюсь до боли в веках, в язык мне бьётся тугая Мишкина струйка. Не очень много, я и вкус не успеваю распробовать, я, сглотнув, ловлю ещё несколько капель расплавленной Мишкиной любви. И опять без вкуса, - жаль, это же его ко мне любовь, это же должно быть лучше всего на свете, это ж он для меня, из-за меня.

- А-а-а... - короткий, тихий совсем, Мишкин стон, скорее просто ясный выдох.

И мой Мишка опускает бёдра на диван, я вытаскиваю ладонь из-под него. Подумав чуть, я выпускаю Мишкин член, он уже не ствол, и от него пахнет уже больше мною, чем самим даже Мишкой. Хорошо. Это теперь тоже моё. А я тороплюсь к Мишке, к его лицу, что-то ведь должно быть ещё, нас ведь двое...

- Ми-иш, - зову, было, я, но он не даёт мне ничего сказать, он хватает мой рот, весь рот тянет в себя, он пьёт меня, как я пил его.

Мишка сжимает мне рёбра чуть не до боли, короткий поворот, и он на мне. Борьба, самбо. Теперь Мишка главнее, - пусть. Я глажу его плечи, я ловлю его язык, но Мишка отрывается, - вырывается, - и с лёгким вздохом шепчет:

- Одного мне жалко, Илюшка, одного лишь, - никому я не могу сказать, - да не сказать, а прокричать, как я тебя люблю. Всё для тебя, весь я для тебя. Весь-весь.

- Мне, мне скажи, Миша, - меня снова начинает трясти. От шёпота его, от губ, от рук, - сейчас они у меня на попке, - оттого что Мишка сейчас мой, и он сейчас главнее, и что-то будет...

- И тебе не могу, слов таких ещё нету на земле. Хочешь, я умру? Нет, Ил, не по-настоящему, для тебя умру, и оживу снова. Я чуть сейчас не умер, ты мой самый главный самолёт, ты меня в небо поднял, выше облаков даже. Молчи сейчас, Ил, молчи, теперь ты полетишь, как я полетишь...

Полечу! Конечно, полечу! Мой моторчик гонит по жилам восторг и предвкушение. Мишка уже на моём животе, от пупка прокладывает языком влажную дорожку к моей сабельке. Эта моя рыбка оказывается в ласковом и тёплом садке его рта. Я начинаю, было, двигать бёдрами, но Мишка прижимает их своими ладонями. Ясно, я просто полежу, Миш, как тебе удобней, так и делай, мне всё будет хорошо. Мишка надо мной, как ласковая океанская волна, я не видел никогда, но это так, я знаю. Движется... А я, - слово "летать" для меня сейчас обретает реальность. Да, лечу. Тепло, влажно, как дождь в июле, когда-то в мой день рожденья было так однажды, - не так, - так не было никогда, это ж по-настоящему. Ветерок Мишкиного языка рождает во мне вихрь, поднимает меня ввысь, руки только мои остаются сейчас здесь, на диване, на Мишкиной голове, ну зачем он так коротко стрижётся? Вверх, да, всё выше и выше, и эта высота не страшна, это же не скалы, это небо, и у меня крылья, маленькие, но надёжные.