Страница 31 из 37
- Полетели, - всё, что бы Мишка ни сделал сейчас, - всё это будет хорошо, и всего будет мне сейчас мало.
Я обнимаю его, глажу его кожу, спину, и ниже. Я тискаю Мишку, его мышцы, - они то твердеют, то делаются податливыми, становятся мягкими, оставаясь вместе с тем сильными и упругими. Я чувствую каждый Мишкин мускул, каждую выпуклость и каждую впадинку на его теле. Мы целуемся, - ёлки, это же по-настоящему, это ж так всё по-настоящему, - вот только это и мелькает сейчас в моей голове, и ещё: Мишка, Мишка, Мишка... Я смелею, мой язык теперь у Мишки во рту, здорово как! Какой-то замысловатый танец губ и языков, и ведь никто меня этому танцу не учил, - а поди ж ты, всё ведь именно так как надо, так всё и должно быть. И воздуху немного не хватает, но это ерунда, так даже лучше, - сердце бьётся сильнее, и острее как-то всё. Мишка отрывается от моих губ, я торопливо ловлю его за шею, тяну его назад, снова, губы в губы, - пусть это длится и длится, хорошо мне так... даже не знаю я, как мне хорошо. Но нет, - Мишка мягко, но настойчиво высвобождается, опирается ладонями о диван по бокам меня и шепчет:
- Вот, Илька, вот... Сейчас, погоди чуть-чуть, давай-ка... вот... можно, а, Ил? - Мишка, снова навалившись на меня, просовывает обе ладони мне с боков под резинку плавок. - Давай, Илюша, давай снимем, а, можно?
Я замираю, только сердце совсем заходится, оно у меня сейчас прямо в горле. Нет, мне не страшно, - я понимаю, что это и есть, наверное, самое главное и нужное сейчас. Молча, - не надеюсь я сейчас на свой голос, - молча и торопливо, чтобы Мишка не подумал, что мне страшно или неприятно, молча и торопливо я приподнимаю бёдра, я хочу помочь, мешают сейчас мои тесные плавки, - и мне мешают, и Мишке... Я тянусь руками вниз, быстрее, к чёрту эти плавки не нужные.
- Я сам, Ил, сам, можно, а? - вот же чёрт, меня начинает колотить от его шёпота.
- Да, можно, Миша, только тогда и я тоже... тебе тоже я сам сниму, да?
Мишка снова припадает к моим губам, я ловлю его рот своим, я быстро учусь, оказывается я способный, и учителя у меня, - Мишка и моё любящее сердце. Мишка выгибается надо мною надёжным крепким мостом, мы торопимся, мы задыхаемся, мы мешаем друг другу, - и это здорово! Это так... Никогда у меня так не будет, - ну да, я научусь, я же, оказывается, способный, и я стану ловчее, - но вот так у меня не будет. И мне и жаль этого и всё-таки я тороплюсь, скорее же, Мишка, ну же! Вот, мои плавки у меня на коленях, Мишкины боксёры на коленях у него и Мишка снова ложится на меня, я тяну его к себе, дальше, дальше, Мишка, когда же я полечу?
Мишка целует и целует меня. Целует? Это, оказывается, пустое слово. Как это назвать? Не знаю, - никогда у меня такого не было, не с чем мне сравнивать. Наши губы и языки продолжают самый лучший, самый сложный на свете танец, которому, оказывается, так легко научиться, - надо лишь любить по-настоящему. Я заблудился между Мишкиным языком и губами, я же ещё не научился до конца, хоть я, оказывается, и способный, но я очень уж тороплюсь научиться, ведь это первый раз, а торопиться-то и не надо...
Не знаю, как это, - полетать, - но уплывать я, кажется, начинаю, - тела своего я не чувствую, и Мишкиного тела на себе я тоже не чувствую, я в Мишке просто начинаю растворяться. А он, выдохнув мне в рот, начинает двигать бёдрами, не вверх-вниз, а вдоль моего невесомого тела. Мишкин член трётся, нет, - скользит, - в ложбинке моих бёдер, я сжимаю их крепче, я торопливо сую свою ладошку в тесноту, - туда, я хочу поймать его в руку, поймать эту самую редкую рыбку, которою мне только дано поймать в мои двенадцать с половиной лет. Мишка понимает меня, ещё бы, - мы же почти что растворились друг в друге, - он замирает, даёт мне свою пацанячью тайну, и я горд, я понимаю, что сейчас я для Мишки значу.
Его член ещё горячее, чем сам Мишка. Эта рукоять самого древнего на земле оружия мне точно по руке, и это самая сбалансированная и ухватистая рукоять изо всех, что ложились в мою руку, и в этой жизни, в этом мире, и во всех других, сколько бы их там не было. Мишка теперь двигает своим членом в моей ладони, напористо, ритмично и ритм такой чёткий и неспешный, - ну, и правильно, не торопись, Мишка. Я знаю, - только семь демонов любви ведают, откуда я это знаю, - знаю, что надо обхватить и сжать, не сильно, не слабо, плотно и ласково. Мишка задаёт ритм, я ловлю его. Танец. А я и музыку-то не очень люблю, - откуда же это во мне?
Мишка дышит мне в шею, эх, зря он оторвался от моих губ, а мой членик, кажется сейчас мне таким же большим и настоящим, как у Мишки. Я свободной рукой беру Мишкину ладонь, тяну её туда, к себе, к своей тайне, нас же двое, ведь так? А Мишка... Мишка торопится сам, он сдвигается чуть в сторону, он на мне полубоком, и вот мой пистолетик у него в руке. Я... Я взорвусь сейчас! Чёрт, это я что ли застонал, - похоже, что да... Мишка выпускает мой колышек, и вытаскивает свой из моей руки. Сейчас будет что-то новое, наверное. Мишка начинает целовать мою шею, спускается на грудь, я держу его голову в своих ладонях, он целует мои соски. Легонько, чуть касаясь. Ещё ниже. Снова вверх, на грудь. Из стороны в сторону, бока, рёбра, живот, и снова соски. Я, запрокинув голову, смотрю в потолок, - там, в такт затеянному Мишкой танцу, пляшут огненные золотые и изумрудные пятна, круглые и треугольные.
Новое па, новый пируэт любви: Мишка мои соски уже не просто целует, он их вбирает в рот, прижимает легонько зубами, катается по ним языком, - зима, горка, санки... Я замечаю, что какое-то время я уже не дышу, моя грудь полна воздуха. Я выдыхаю с всхлипом, тяну в себя сквозь зубы новую свежую порцию, - мне нужно много воздуха сейчас, я понимаю, что сейчас я точно на взлёте.
- Вот, Илюшка, вот... - шепчет мне в лицо, в губы Мишка, оказывается, он снова в пределах моей досягаемости, чего ж это я? И я торопливо пытаюсь поймать его губы, но нет. - Погоди-и... Ещё вот так вот...
Мишка ложится на меня, своим коленом раздвигает мои бёдра, я с готовностью развожу ноги в стороны, и он устраивается меж ними, спускается чуть ниже, а я держусь не за голову его, а за плечи, я в них прям вцепился. Мишка целует мой живот, вбирает мою кожу в рот, катает её губами, его язык пробегает кругом, по впадинке моего пупка. Изумрудные и золотые пятна уже не на потолке, а в моих глазах. А Мишка спускается ещё ниже, - я осознаю, что сейчас будет, и теперь-то я, кажется, пугаюсь. В страхе этом, в сладком этом страхе ожидание и желание, грусть и радость, и ещё предчувствие того, что теперь у нас с Мишкой будет всё по-другому, - лучше, честнее, навсегда, но ведь по-другому, и потому-то мне страшно и грустно чуть-чуть. И, - вот! Мишка замирает над моим члеником, ну же!.. А может, лучше не надо?.. А, Ми-иш... А-а-а... Как же это, где это я? Мишка берёт, - забирает, - мой, МОЙ писюлёк себе в рот. Губами сначала, трепетно. Пробуя, ожидая моей реакции, смелее потом, а сам Мишка дрожит сильнее даже чем я. Он языком пробует меня на вкус там, ласкает бутон кожицы на самом кончике, я изо всех сил стараюсь не дрожать, а страх ушёл совсем... Губами же Мишка обхватывает ЕГО плотно-плотно, тесно-тесно, и по стволику вниз. Кожица скользит чуть с усилием, я чувствую, как у меня и вправду растут крылья, да нет, - крылышки такие, лёгкие и быстрые. Мишка отрывается, я чувствую, что отрывается он с неохотой, смотрит на меня в темноте, снизу в моё лицо, я держусь ладонями за его щёки. Я тяну его за голову к себе, жаль мне, что он оторвался, но это ещё не всё, я же знаю, что это ещё не всё, дальше ведь будет ещё лучше.
- Так вот, Илюша, так вот... - Мишка лицом утыкается в подушку, я своей щекой чувствую его скулу. - Не удержался я... Прости меня, ты теперь презираешь меня, или того хуже... Что ж я сделал? Всё теперь, да, Ил-Илья? Всё? Не удержался... Уйти мне, да?
Я сглатываю, - не зря я боялся, блин. Что же это, а? Он же серьёзно это... А что я могу сказать? И говорить ничего не буду! Я молча упираюсь рукой в Мишкино плечо, толкаю, давлю его, валю Мишку на бок, на спину. Молча забираюсь на Мишку, на грудь, сердце к сердцу. Молча, жадно, - желание моё сильнее даже моей нежности, - молча, жадно, торопясь целую его в губы, - этого мне мало. Жадно, торопясь, ведь это в первый раз, целую всё Мишкино лицо, - щёки, зажмуренные веки, - под ними серые озёра, и я их люблю... Лоб, нос, брови, и снова щёки, губы... Мишка тоже не дышит, его руки то летают по моей спине, то замирают у меня на попке. А я, - я маленький ненасытный вампир, у которого это в первый раз, - я уже на его шее, языком и снова губами. Под кожей бьётся жилка, и Мишка выдыхает, шумно и долго, его ладонь вжимает мою голову, мой затылок в крутой изгиб шеи, - я на скрипках такой видел, и восхищался, как красиво... Но и этого мне мало, я и впрямь ненасытен. И я поедаю, высасываю моего Мишку, - он показал мне этот танец, - грудь, соски, и ниже, и снова грудь, и вниз, к пуговке пупка. Ноги, ножки раздвинь чуть-чуть, Миш. Так, туда своими коленками, ладошками покрепче взяться за его талию, какая нежная и упругая, податливая, гибкая и сильная!