Властелин колец

Из–за поворота показалась черная лошадь – не хоббичий пони, нет, настоящая большая лошадь. В седле сидел человек; он был высок ростом, но ехал пригнувшись. Всадника окутывал черный плащ, так что видны были только сапоги в высоко поднятых стременах; лица, затененного низким капюшоном, разглядеть было невозможно.

Когда всадник поравнялся с деревом, за которым хоронился Фродо, лошадь вдруг остановилась. Черный человек сидел в седле неподвижно, как влитой, лишь голова склонилась набок, словно всадник прислушивался. Из–под капюшона донеслось легкое сопение, – казалось, всадник пытается уловить какой–то ускользающий запах. Голова повернулась налево, потом направо…

Фродо охватил внезапный, безотчетный страх. Неужели заметит?.. У него мелькнула мысль о Кольце. Он и дышать–то боялся, но уж больно вдруг захотелось достать Кольцо – и рука сама потянулась к карману. Только продеть палец в дырочку – и вот оно, спасение! Наказ Гэндальфа представился вдруг нелепым. Ведь Бильбо пользовался Кольцом. «В конце концов, я пока что у себя дома, в Заселье», – решил наконец Фродо и дотронулся до цепочки, на которой висело Кольцо. Но всадник уже выпрямился и тронул поводья. Лошадь переступила с ноги на ногу и двинулась вперед – сперва медленно, потом рысью.

Фродо подполз к обочине и проводил всадника взглядом до ближайшего поворота. В последний момент хоббиту померещилось – хотя точно он сказать не мог, – что лошадь свернула в сторону и скрылась за стволами деревьев.

– Странно это все, вот что, странно и подозрительно, – сказал себе Фродо, направляясь к Сэму с Пиппином. Оба лежали в траве лицом вниз и ничего не видели, так что Фродо пришлось подробно описать странного всадника и его чуднóе поведение.

– Почему, мне и самому невдомек, но я точно знаю – меня он ищет. И не просто ищет, а вынюхивает. Но мне совершенно не хотелось, чтобы он меня нашел. Я в Заселье никогда ничего подобного не видал и ни о чем таком не слыхивал.

– Но что Большим тут надо? – недоумевал Пиппин. – Какая нелегкая его сюда занесла?

– Людей тут в последнее время много ошивается, – возразил Фродо. – Особенно в Южном Пределе. У тамошних хоббитов, кажется, были даже какие–то нелады с Большими. Но о таких всадниках я никогда не слыхал. Знать бы, откуда он!

– Простите, сударь, – вмешался неожиданно Сэм. – На самом деле я знаю, откуда он, этот черный всадник, если только он тут один. И куда он едет, я тоже знаю.

– Что ты хочешь этим сказать? – удивился Фродо и повернулся к Сэму. – Что же ты раньше молчал?

– Совсем запамятовал, хозяин! Дело вот как было: воротился я вчера вечером к себе в нору, чтобы ключ оставить, и Старикан мой, значит, говорит мне: «А, это ты, Сэм, – говорит, – а я–то думал, ты еще утром ушел, с господином Фродо. Тут какой–то чужак справлялся о господине Бэггинсе из Котомки. Вот только что, сию минуту. Я его сплавил в Бэкбери. Что–то мне его голос не понравился. Я ему когда сказал, что господин Бэггинс насовсем уехал, так ему это ох как не по душе пришлось! Аж зашипел на меня. Прямо мурашки по спине побежали». – «А он какой был, парень–то этот?» – спрашиваю. – «Да кто его разберет! Одно скажу, не хоббит. Ростом жердина, сам черный, так и навис надо мной. Сразу видно – не отсюда. Из Больших, наверное. Выговор у него еще такой потешный…» Мне, понимаете, некогда было уши развешивать, раз вы меня ждали, ну, я и не обратил особого внимания. Старикан у меня сдает с возрастом и подслеповат малость, да и, почитай, стемнело уже, когда этот тип поднялся на Холм и наткнулся на Старикана – тот подышать вышел, в конец Отвального. Мой старик ничего не напортил, а, хозяин? Или, может, я что не так сделал?

– Старикана винить не в чем, – вздохнул Фродо. – Если честно, то я слышал, как он разговаривает с каким–то чужаком, и чужак, похоже, спрашивал обо мне – я чуть было не подошел узнать, кто таков. Напрасно я передумал. И ты напрасно не сказал сразу. Я бы вел себя осторожнее.

– Может, всадник к тому чужаку вообще не имеет отношения, – предположил Пиппин. – Ушли–то мы тайком. Как же он нас выследил?

– Очень просто, – не растерялся Сэм. – Вынюхал. К тому же давешний чужак тоже был черный.

– Жаль, не дождался я Гэндальфа, – пробормотал Фродо себе под нос. – А может, только хуже бы вышло…

Пиппин вскинулся:

– Стало быть, ты знаешь, что это за всадник? Или, может, догадываешься?

– Знать я ничего не знаю, а догадок строить не хотелось бы, – уклонился от ответа Фродо.

– Добро же, братец Фродо! Твоя воля! Можешь покамест скрытничать, если тебе нравится. Но нам–то как быть? Я бы лично не прочь заморить червячка, но, похоже, надо убираться отсюда подобру–поздорову. Мне что–то не по себе от ваших разговорчиков. Ездят тут всякие и нюхают, да еще невидимыми носами…

– Да, наверное, нам не стоит задерживаться, – согласился Фродо. – Но и по дороге идти нельзя – вдруг он поедет обратно, или, чего доброго, второй всадник объявится? А нам сегодня надо пройти изрядный кусок – до Бэкланда еще топать и топать!

На траву уже легли тонкие, длинные тени деревьев, когда хоббиты снова двинулись в путь. Теперь они пробирались по левую сторону дороги, придерживаясь обочины, но не слишком близко, так чтобы по возможности оставаться незаметными для случайного путника. Правда, идти в итоге пришлось гораздо медленнее – трава росла густо, не продерешься, из–за бесчисленных кочек хоббиты постоянно спотыкались, а деревья смыкали ряд все теснее и теснее.

За спиной село в холмы красное солнце, опустился вечер. Только тогда хоббиты вернулись на проезжую дорогу. Устав бежать все прямо и прямо через плоскую равнину, она сворачивала налево и спускалась в Йельскую низину, направляясь к Амбарам. Вправо от нее отходила узкая тропка и, петляя среди столетних дубов, шла к Лесному Приюту.

– Нам сюда, – объявил Фродо.

Неподалеку от развилки они наткнулись на останки полувысохшего дерева–великана: оно было еще живо, и на тонких побегах–пасынках, проклюнувшихся на поваленном стволе, листва пока не облетела, но внутри зияло большое дупло, куда можно было без труда проникнуть через огромную трещину, с тропы не заметную. Хоббиты заползли внутрь и уселись на груде старых листьев и гнилушек. Здесь они отдохнули, перекусили и тихо перекинулись одним–двумя словами, время от времени замолкая и прислушиваясь.

Когда они выбрались из дупла и прокрались обратно на тропу, уже почти смерклось. В кронах вздыхал западный ветер. Листья перешептывались. Вскоре тропа медленно, но неуклонно стала погружаться во мрак. Темное небо на востоке, за верхушками деревьев, зажглось первой звездой. Хоббиты шли в ногу, бодро, плечом к плечу – для храбрости. Но вскоре звезды густо усеяли небо, заблестели ярче – и друзья перестали беспокоиться. Они больше не прислушивались, не застучат ли копыта, и вскоре негромко запели, по обыкновению путешествующих хоббитов – хоббиты любят петь, особенно когда стемнеет и дом не за горами. Большинство предпочитает песни про ужин и теплую постель, но эта была про дорогу (хотя про ужин и постель в ней тоже поминалось). Бильбо Бэггинс сочинил однажды слова этой песни на старый, как горы, мотив и научил ей Фродо, когда они бродили по тропкам Речной долины и беседовали о легендарном Приключении.

102

Характерный образец хоббичьей поэзии, где в приземленном варианте присутствуют мотивы, свойственные у Толкина поэзии смертных вообще. Так, Шиппи (с. 143) считает, что в этом стихотворении хоббитами преобразована и упрощена трагическая роханская тема о мимолетности всего сущего (см. стихотворение гл. 5 ч. 3 кн. 2), тема смерти и печали. На этом примере ясно очерчивается разница людей и хоббитов, их культур, их «ментальности». Новая дорожка, которая может увести в «Луны и Солнца дальний дом», – символ выхода из этого мира в иной (и не случайно вскоре после этой песенки следует встреча хоббитов с эльфами и песня про Элберет).