Страница 15 из 58
— Речь идет об апрельском номере, Слава, — сказала Коростылева. — Ты для него снимал вместе с Гольцевым, Шапиро и другими. Там есть сюжеты предмайского соревнования. Помнишь?
— Ну, помню, — ответил Филонов и недоуменно посмотрел на Завьялова.
— Прекрасно, — сказала Коростылева. — Подойди к столу. Ты знаешь, где сделан этот снимок?
— Понятия не имею. Что за снимок?
— Мы тоже не знаем. На конверте проставлена только фамилия: И. Иванов. Я надеялась, что ты знаешь…
— А что, собственно, случилось? Какой-нибудь режимный объект врезался? Это длинное здание на заднем плане? Да? А вы из какой организации, товарищ? — обратился Филонов к Завьялову.
— Нет, нет, Слава, ты совсем не про то, — остановила его Коростылева, — речь идет о розыске человека. Женщины.
— Жена? Дочь? — деловито осведомился Слава.
— Дочь, — буркнул Завьялов, не скрыв раздражения.
Филонов, делая вид, что не замечает тона Завьялова, сказал:
— На этом снимке я что-то не вижу детей. Помнится, я снимал четырех близнецов…
— Товарищ Завьялов разыскивает женщину, погибшую во время войны, — сказала Коростылева, с укором посмотрев на Филонова. — Ему сообщили, что она погибла, а он убежден, что узнал ее на этом снимке.
— Когда возвращаются те корреспонденты из-за границы? — спросил Завьялов Коростылеву, чтобы прекратить этот никчемный разговор.
— Вопрос нескольких дней.
— Вы разрешите позвонить?
— Конечно. Я сама вам позвоню. У вас есть телефон?
— Есть. — Завьялов вырвал листок из блокнота, записал номер и положил на стол. — Но разрешите позвонить мне самому. Очень трудно сидеть в бездействии и ждать.
— Конечно, конечно… Мы сделаем отпечаток с этого негатива. Я думаю, вам приятно будет иметь фотокарточку. Она будет готова завтра. Оставим у секретаря редакции на ваше имя.
— Спасибо.
Все. Завьялов может уходить. Он крепко жмет руку Коростылевой и, проходя, слегка кивает этому мальчишке Филонову. Что может помнить такой парень? Ветер в голове. Серебристая нейлоновая куртка. Молнии. Пижон! Разве он знает, что такое страдание, боль?.. Мальчишка! Как их теперь называют, таких? А-а, стиляга!
Завьялов медленно, очень медленно спускается на первый этаж.
Его ждало еще одно разочарование. На третий день он позвонил в редакцию, и ему сказали, что фотокорреспонденты еще не вернулись. А еще через два дня Коростылева сама позвонила Завьялову. Корреспонденты вернулись, смотрели фото и утверждают, что понятия не имеют об авторе снимка. Она очень сожалеет. Будет стараться установить, откуда этот И. Иванов. Разумеется, сейчас дело усложнилось. Потребуется время. А пока… Почему бы Завьялову не обратиться в отдел розыска лиц, пропавших без вести? В подобных случаях так все делают. Ведь он знает имя, отчество, фамилию и, наверно, год рождения этой женщины. Она советует ему обратиться… Надеется… Желает ему… Разговор окончен.
Прошла неделя с тех пор, как Завьялов вернулся в Москву. Что ему удалось узнать за это время? Что найти? Только эту вот фотокарточку. Правда, снимок ясный, четкий. Девять на двенадцать. Вот он перед ним на письменном столе. Старик в шубе, женщина в шляпке, и между ними она. Ах, если бы можно было заставить эту женщину в шляпке еще чуть отклонить голову!
Завьялов прикрывает пальцами старика и женщину. Теперь видна только Оля. Совсем близко, совсем рядом… «Симонюк не верит, что я найду тебя. Он считает, что тебя вообще не надо искать. Он не верит в теплый ветер. А я… я верю».
Внезапно Завьялов встает и резким движением кладет карточку на стол изображением вниз. Довольно! Ему не нужно это окаменевшее изображение. Надо искать настоящую, живую, а не окаменевшую Олю. Черт с ними, с этими фоторепортерами, которые сами не помнят, что снимают!
Коростылева тоже будет искать. Хороший человек! Искренне хочет ему помочь. Не надо пренебрегать ее советами. Она говорила о какой-то организации, отделе розыска…
…Завьялов сидит на длинной деревянной скамье в плохо освещенном коридоре и ждет своей очереди. Ждет уже давно, когда откроется эта плотная, окрашенная коричневой краской дверь с черной табличкой «Прохорова К. М.».
Наконец Завьялов входит. Маленькая комната. Маленький канцелярский стол. За ним женщина в форме лейтенанта милиции. Очевидно, это и есть «Прохорова К. М.».
— Садитесь, — сухо говорит женщина.
Ей лет под пятьдесят. Худощавое, с выдающимися скулами лицо, холодные, колючие глаза. Волосы завязаны в пучок.
Завьялов садится.
— Слушаю, — говорит Прохорова.
— Я хочу разыскать человека, который, как я считал, умер, — начинает Завьялов. Обстановка действует на него угнетающе, и он старается соответственно этой обстановке говорить официально. — Ее зовут Ольга Алексеевна Миронова. Сведения о смерти я получил в 1944 году. А теперь увидел ее фото в журнале. Место и точное время съемки установить не удалось. Мне хотелось бы…
— Документы, — прерывает его Прохорова.
Завьялов покорно вынимает паспорт и кладет его на стол, но Прохорова даже не дотрагивается до паспорта.
— Я прошу документы, удостоверяющие степень вашего родства. Кем приходится вам гражданка, которую вы разыскиваете? Жена, дочь, сестра?
— Знакомая, — говорит после паузы Завьялов.
— Гражданин, мы не разыскиваем знакомых. Отдел занимается розыском только прямых родственников. — Прохорова решительным движением придвигает к Завьялову его паспорт и бросает нетерпеливый взгляд на дверь.
— Но… но это моя… фактическая жена, — поспешно говорит Завьялов. — Из-за войны мы не успели оформить наш брак! Мы познакомились в 1941 году…
— Закон о признании только зарегистрированных браков вышел в 1944 году. У вас было время оформить свои отношения.
— Да, но…
Нет, он не может больше произнести ни слова. Только с ненавистью смотрит на эту костлявую женщину. Даже если бы он знал, что в ее силах найти Олю, и тогда не смог бы заставить себя говорить в эту минуту. Теперь голос Прохоровой доносится до него как бы из-за стены:
— и… мы не можем тратить время и средства на поиски просто «знакомых»…
Завьялов берет паспорт, сует его в карман. Резко встает, идет к двери. И вдруг снова слышит ее скрипучий, высокий голос:
— Вы, конечно, считаете, что я не права? Завьялов оборачивается. Он вдруг замечает
румянец на впалых щеках Прохоровой. От раздражения? От стыда?
— …Тысячи людей до сих пор не могут найти своих детей, отцов, матерей, — продолжает Прохорова, — а вы через двенадцать лет вдруг вспоминаете о какой-то своей знакомой! И вам кажется справедливым требовать, чтобы мы начали ее розыск, оторвали от дела десятки людей, расходовали наши и без того небольшие средства. И все это только потому, что вам показалось, будто вы увидели женщину, с которой были знакомы, просто знакомы пятнадцать лет назад! И вы считаете, что я не права?
— Я не задумываюсь над тем, правы вы или нет, — медленно отвечает Завьялов, — меня это не интересует. Но я хочу сказать: когда в самолете находится один из двух людей, которые полюбили друг друга, а потом в этот самолет попадает зенитный снаряд или его прошивает пулеметная очередь и он сгорает в воздухе… Я хочу сказать, что это достаточно уважительная причина, чтобы не зарегистрировать брак вовремя. Будьте здоровы!
— Подождите!
Он останавливается уже у самой двери.
— Вернитесь и сядьте, — говорит Прохорова. В ее голосе звучат властные нотки, и Завьялов возвращается, садится на стул.
— Расскажите все с самого начала, — говорит Прохорова, придвигает к себе лист чистой бумаги, берет остро отточенный синий карандаш. — Итак, Ольга Алексеевна Миронова?.. Она служила в армии? Звание, возраст, фронт, номер части?…
И Завьялов рассказывает ей все с самого начала. Ему очень трудно говорить, но, чтобы сказать «да», «она служила в армии», «да, в кадрах», назвать фронт и номер ее полка, чтобы произнести все это, ему не надо делать усилий. И он отвечает коротко, сухо, как на до^ просе. Вопрос — ответ, вопрос — ответ…