Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 11 из 24

Надо до алмазного закала

Прокалить всю толщу бытия!

Если ж дров в печи плавильной мало,

Господи - вот плоть моя!

Стихи Волошина, между прочим.

Государство Российское для его постоянного, завсегдашнего обитателя - не друг и не родственник, не отец и не мать. И уж тем более - не "наёмный менеджер", каким грезили наши либералы из начала 1990-х. А - строгий учитель. Который неизвестно кем назначен. Да нам и не важно, кем. Кем надо, тем и назначен - потому и учитель. Учитель заставляет нас приходить в школу каждый Божий день к восьми тридцати утра. Мы не хотим. Хотим спать. Лениться хотим. Но встаем и идем. Потому что только подавляющей волей учителя мы сможем стать людьми. Мы не то чтобы любим учителя, даже подчас ненавидим его. Но мы признаем его право принуждать и подавлять нас. Ради нашего же блага. Ведь если б не острая указка и грубая линейка учителя, его угрожающий взгляд и тамтамовый голос, мы никогда не проснулись бы до рассвета. Мы расползлись бы в наших просторах и растворились бы в чужой истории. От учителя жаждем мы не снисхождения и доброты, но победительного насилия, берущего верх над нашим органическим нежеланием трудиться и просвещаться. Насилием, за которым потом и всегда приходит благодарность.

Нам не требуется знать, с кем спит учитель, что он пьёт и где покупает огуречный рассол. Более того: все эти знания нам вредны. Ведь узнай мы это всё, исчезнет дистанция - и учитель станет слишком плотским, слишком понятным, и, тем самым, как бы уже и не учителем вовсе. А всего лишь одним из нас, незадачливых разгильдяев.

В нашей школе нет закона кроме того, что установлен учителем. И жаловаться на учителя некому. Надо терпеть. Ибо всё, что терпим, - ради нашего выживания и спасения, в конце концов.

Но всё сказанное не значит, что государство для русского человека тотально. Это не так. Государство - макромир, обнимающий человека со всех внешних сторон. В макромире государство реализует свои цели, высокие и внешние, перпендикулярные обычному человеку. А у этого обычного русского человека есть еще микромир, сотканный из бытовой, культурной и религиозной традиций. И та самая "тайная свобода", воспетая главными русскими поэтами, названная своим именем или неназванная - это право жить в микромире, защищенном от государственного проникновения. Русские микромиры неисчислимы. У древнего крестьянина был свой микромир. А у позднесоветского интеллигента - свой. Но сам принцип прошел через нашу историю в неизменности. "Мы принадлежим помещику, но земля принадлежит нам". "Мы порабощены государством, но нашу скромную святость и бедный обряд никто у нас не отнимет". "Мы ходим на партсобрания, но под одеялом читаем Солженицына, и это наше право, и наше безмолвное счастье". Потому мы спокойно жили и под монгольским игом, и под коммунистическим тоталитаризмом. Ничего страшного.

Учитель велик и страшен, но он никогда не знает, когда ученик курит в дальнем углу школьного двора. Учитель священен, но пространство, куда не проникает луч глаза его, - еще святей.

И по этой самой причине все реформы в России, которые затрагивали сложившиеся микромиры, всегда были болезненными и непопулярными. Начиная с Крещения Руси. Включая великие освободительные реформы 1860-х, покусившиеся на тайну крестьянских отношений с мистическою русскою землей. "Верхушечные реформы", которые не затрагивали тайную свободу и "бедный обряд", всегда проходили спокойно и мирно. Глубинные, нутряные - никогда.

Но народ, недовольный реформами, принимали их результаты при условии, что государство могло заставить его. Всё те же четыре "П" - строгий учитель, ломающий ученика через колено ради блага последнего. Те реформы в русской истории считались и считаются успешными, какие удалось "дожать". Не бросив на полпути. Каких бы жертв реформы ни стоили.

Эти успешные реформы делались теми, кто твердо понимал для себя благо народное лучше, чем сам народ. Благо народа - вторично по отношению к благу государства. Не наоборот. Такова русская политическая традиция.

Тот же, кто в реформах преизбыточно рефлексировал, пугался треволнений, останавливался на пол-или четвертьпути, обречен был поражению. Но никогда еще русский народ не сказал "спасибо" за отмененные или непроведенные реформы. Начал - заканчивай.

На этих четырех ножках по имени "П" стоит стол под названием "Россия". Если одна ножка надломилась - государство теряет устойчивость. Сломались две ножки - валится набок. О трех и четырех уже и не говорим.

Почему ельцинское государство постоянно страдало тяжелой истероидной лихорадкой? Потому что было злым, "антинародным"? Полноте! После всех веков темной крови?! Ельцинское государство не выполняло обязательную программу из четырех "П", вот почему. Оно не удержало русского пространства, бестрепетно отдав даже сердечную сестру Украину. Часто проигрывало, когда надо было побеждать, но главное - не могло скрыть от народа своих поражений и придумать помпезных побед. Не совершило достоверно известных подвигов. И не могло, увы ему, как следует принуждать.

По тем же причинам русский народ Ивана Васильевича Грозного признавал, а Бориса Годунова - сдал. К тому же происхождение Годунова-царя было слишком уж из земли, а потому, с русской точки зрения, и вызывало неисчерпаемые сомнения.

Чтобы создать новое государство, надо понимать традицию. Но надо и знать, что все новое в России возводится на болоте, как Санкт-Петербург. Твердой почвы, чтобы оттолкнуться рациональным усилием конечностей, не существует. Строить должен тот, кто: а) очень хочет строить, во что бы то ни стало; б) понимает свой собственный образ русского будущего; в) верит, что именно его план строительства нужен и необходим России; г) способен навязать себя - заставить Россию принять себя и свой план; д) умеет догадаться, где и в чем лежит заветная награда.

Только так. Не надо спрашивать у России, что ей требуется сегодня. Надо объяснить России, что ей потребуется завтра.

ЧТО НУЖНО РОССИИ?

В обозримом историческом будущем России необходимо демократическое государство, официальной и фактической целью которого будет сохранение и развитие русской (российской) цивилизации.

Здесь и далее слова "русский" и "российский" используются как синонимы.

ПРЕДПОСЫЛКИ НОВОЙ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ

Предпосылки эти были перечислены в первой части этой статьи ("Завтра", 2009, N 30). Там же было обещано описать их несколько подробнее. Попытаемся выполнить обещанное.

1. Крушение Российской Федерации.

Российская Федерация есть реализация классической государственной модели, которую для удобства можно назвать "постсоветской" (хотя этот термин, разумеется, отнюдь не идеален, но развернутая полемика по его поводу не относится к задачам читаемого вами текста). Постсоветская государственность предполагает прежде всего: случайность как принцип формирования правящей элиты - "в нужное время в нужном месте"; авторитаризм и застой как способы закрепления результатов счастливой исторической случайности и, таким образом, грубого/чернового состава элит; паразитизм элит как принцип их существования и управления подведомственной территорией; невозможность созидательной стратегии, принцип вечного транзита из СССР в никуда, позволяющий отказаться от советских обязательств (при сохранении части советских символов), не возлагая на себя никаких новых принципиальных/системных обязанностей.

В современной российском исполнении постсоветский режим есть классическая монетократия - власть денег.

Эта государственность должна рухнуть в близком историческом будущем по одной лишь главной причине. Источником легитимности монетократической государственности по определению являются деньги. Субстанция денег. Эта субстанция - и только она - обеспечивает связность элит, а также управленческого механизма и по вертикали (от начальников к подчиненным, от Центра к регионам), и по горизонтали (между важными административно-экономическими партнерами). Государственные деньги РФ скоро заканчиваются. По оценке Минфина РФ, финансовые резервы, позволяющие решать любые вопросы экономического, социального, политического и метафизического свойства, истекают в конце 2010 г. Значит, на самом деле - еще раньше. Когда денег не станет, не станет и клея, скрепляющего скелет страны. "Если у вас больше нет чудотворного эликсира денег, то зачем вы нам?"