Страница 55 из 64
«Не обо мне плачь, но о детях своих». Вот в таком духе, подумал Эмори, мог бы говорить с ним господь.
К сердцу его вдруг прихлынула радость, и тут же пелена над кроватью растаяла, как лицо на киноэкране; подвижная тень у окна — иначе он не сумел бы ее назвать — задержалась еще на мгновение, а потом ее словно выдуло ветром из комнаты. Он стиснул кулаки, он ликовал… десять секунд истекли…
— Делай все, как я скажу, Алек. Не спорь, понял? Алек молча смотрел на него — воплощенный страх и отчаяние.
— У тебя есть семья, — медленно продолжал Эмори. — У тебя есть семья, и тебе необходимо выпутаться из этой истории. Слышишь, что я говорю? — Он повторил еще раз, четко и раздельно: — Ты меня слышишь?
— Слышу. — Голос звучал напряженно, глаза не отрывались от глаз Эмори.
— Алек, ты сейчас ляжешь в постель, здесь у меня. Если кто войдет, притворись пьяным. Слушайся меня, а то я, скорей всего, тебя убью.
Еще мгновение они смотрели друг на друга. Потом Эмори быстро подошел к комоду, взял свой бумажник и сделал девушке знак следовать за ним. Алек что-то сказал, Эмори как будто уловил слово «тюрьма», а потом вместе с Джилл юркнул в ванную и запер дверь на задвижку.
— Ты здесь со мной, — предупредил он строго. — Провела со мной весь вечер.
Она всхлипнула и кивнула.
Тогда он отпер дверь второй комнаты, и из коридора вошли трое. Комнату сразу залил электрический свет, он заморгал и зажмурился.
— Опасную игру затеяли, молодой человек!
Эмори засмеялся.
— А дальше?
Тот, что вошел первым, сделал знак ражему детине в клетчатом костюме.
— Действуйте, Олсон.
— Понятно, мистер О’Мэй, — сказал Олсон, кивая. Двое других с любопытством глянули на свою добычу и удалились, сердито стукнув дверью.
Ражий презрительно воззрился на Эмори.
— Вы что, про закон Манна не слышали? Это надо же — явиться сюда с ней, — он ткнул большим пальцем в сторону Джилл, — с нью-йоркским номером на машине, и в такую гостиницу! — Он покачал головой, давая понять, что долго боролся за Эмори, но теперь ставит на нем крест.
— Так чего вы от нас хотите? — спросил Эмори раздраженно.
— Одевайтесь, живо, да скажите вашей приятельнице, пусть заткнет глотку. — Джилл громко рыдала на постели, но при этих словах утихла и, хмуро собрав одежду, ушла в ванную.
Эмори, натягивая брюки Алека, с удовольствием обнаружил, что ситуация представляется ему комичной. Этот ражий детина печется о добродетели, смех, да и только!
— Кто-нибудь еще здесь есть? — спросил Олсон, напустив на себя вид многоопытного сыщика.
— Тот парень, что снял номер, — небрежно ответил Эмори. — Он пьян как стелька. С шести часов дрыхнет.
— Ладно, заглянем и к нему.
— Как вы узнали? — полюбопытствовал Эмори.
— Ночной дежурный видел, как вы поднимались по лестнице с этой женщиной.
Эмори кивнул, из ванной вышла Джилл, полностью, хоть и не слишком аккуратно одетая.
— Так, — начал Олсон, доставая блокнот, — запишем, кто вы такие. Только давайте по-честному, никаких там «Джон Смит» и «Мэри Браун».
— Минутку, — спокойно перебил Эмори — Советую вам сбавить тон. Ну, мы попались, так что же из этого?
Олсон сердито выпучил глаза.
— Фамилия! — рявкнул он.
Эмори назвал свою фамилию и нью-йоркский адрес.
— А дамочка?
— Мисс Джилл…
— Эй, — возмутился Олсон, — вы меня детскими стишками не кормите. Как вас звать? Сара Мэрфи? Минни Джексон?
— Ой господи! — воскликнула девушка, закрыв руками заплаканное лицо. — Только бы моя мама не узнала! Не хочу, чтобы моя мама узнала!
— Ну, долго мне ждать?
— Полегче, — прикрикнул Эмори. Минута молчания.
— Стелла Роббинс, — пролепетала она наконец. — До востребования, Рагуэй, Нью-Гэмпшир.
Олсон захлопнул блокнот и поглядел на них с глубокомысленным выражением.
— По правилам гостиница могла бы передать эти сведения в полицию, и вы бы, как пить дать, угодили в тюрьму за то, что привезли женщину из одного штата в другой с безнравственной целью. — Он помолчал, чтобы дать им прочувствовать все значение этих слов. — Но гостиница проявит к вам снисхождение.
— Не хотят в газеты попадать! — яростно выкрикнула Джилл. — Снисхождение, скажет тоже!
Эмори почувствовал себя легким, как пушинка. Он понял, что спасен, и только сейчас до его сознания дошло, какой гнусной процедуре его могли подвергнуть.
— Однако, — продолжал Олсон, — гостиницы решили сообща защищать свои интересы. За последнее время эти безобразия участились, и у нас есть договоренность с газетами, чтобы они бесплатно создавали вам кое-какую рекламу. Название отеля не упоминается, а так, несколько строк, что, мол, у вас в Атлантик-Сити вышли неприятности. Ясно?
— Ясно.
— Вы легко отделались, черт возьми, очень легко, но…
— Ладно, — оборвал его Эмори — Пошли отсюда. Напутственных речей нам не требуется.
Олсон, пройдя через ванную, для порядка взглянул на неподвижное тело Алека. Потом погасил свет и первым вышел в коридор. Войдя в лифт, Эмори ощутил соблазн побравировать — и поддался ему. Он легонько похлопал Олсона по плечу.
— Будьте добры, снимите шляпу. В лифте дама. Олсон помедлил, но шляпу снял. Последовали две малоприятные минуты под лампами вестибюля, когда ночной дежурный и несколько запоздалых гостей с любопытством глазели на них — безвкусно разодетая девица с опущенной головой, красивый молодой человек с вызывающе задранным подбородком: вывод напрашивался сам собой. Потом холодная улица, где соленый воздух стал еще свежее и резче с приближением утра.
— Вон такси, выбирайте любое и катитесь отсюда, — сказал Олсон, указывая на смутные очертания двух машин, в которых угадывались фигуры спящих шоферов. Он красноречиво потянулся к карману, но Эмори фыркнул, взял девушку под руку и пошел прочь.
— Вы куда велели ехать? — спросила Джилл, когда они уже мчались по тускло освещенной улице.
— На вокзал.
— Если этот тип напишет моей матери…
— Не напишет. Никто ничего не узнает… кроме наших друзей и наших врагов.
Над морем занимался рассвет.
— Голубеет, — сказала она.
— Несомненно, — подтвердил он одобрительно, а потом спохватился: — Скоро время завтракать, вам поесть не хочется?
— Еда… — Она вдруг рассмеялась. — Из-за еды все и вышло. Мы часа в два ночи заказали в номер шикарный ужин. Алек не дал официанту на чай, так он, гаденыш, наверно, и донес.
Уныние Джилл рассеялось едва ли не быстрее, чем ночная тьма.
— Я вам вот что скажу, — заявила она, — ежели хотите покутить в веселой компании, держитесь подальше от спиртного, а ежели хотите напиться, держитесь подальше от спален.
— Запомню.
Он постучал в стекло, и машина остановилась у подъезда ночного ресторана.
— Алек вам очень близкий друг? — спросила Джилл, когда они взобрались на высокие табуреты и облокотились о грязную стойку.
— Был когда-то. Теперь, вероятно, больше не захочет и сам не будет понимать почему.
— Сумасшедшим надо быть, чтобы этакое взять на себя. Он что, очень важный человек? Важнее вас?
Эмори рассмеялся.
— Это покажет будущее, — отвечал он. — В этом и есть самый главный вопрос.
Через два дня, уже снова в Нью-Йорке, Эмори нашел в газете то, что искал, — коротенькую заметку о том, что мистеру Эмори Блейну, заявившему, будто он проживает там-то, предложили покинуть отель в Атлантик-Сити, поскольку он принимал у себя в номере женщину, не являющуюся его женой.
А дочитав, он вздрогнул, и пальцы у него задрожали, потому что чуть выше в том же столбце он увидел другую заметку, подлиннее, которая начиналась словами:
«Мистер и миссис Леланд Р. Коннедж объявляют о помолвке своей дочери Розалинды с Дж. Досоном Райдером из Хартфорда, штат Коннектикут…»
Он выронил газету и лег на кровать, изнемогая от дурнотного ужаса. Она ушла из его жизни — теперь уже окончательно, безвозвратно. До сих пор где-то в глубине его души еще теплилась надежда, что когда-нибудь он ей понадобится, и она пошлет за ним, и скажет, что это было ошибкой, что сердце ее ноет от боли, которую она ему причинила. Не тешить ему себя больше даже темным желанием — не была желанна ни сегодняшняя Розалинда, что стала старше, черствее, ни та угасшая, сломленная женщина, которую воображение нет-нет да приводило на порог к нему сорокалетнему. Эмори нужна была ее молодость — сияющее цветение ее души и тела, все, что теперь будет ею продано. С этого, дня для Эмори юная Розалинда умерла.