Колокол

Дора не умела и сейчас маялась на солнцепеке. От сверкания стекол на прямой дорожке у нее разболелась голова. Она приложила руку ко лбу.

— Бедняжка! — воскликнула миссис Марк. — Я вас совсем замотала. Мы только заглянем во фруктовый сад, а потом вам, наверно, лучше вернуться домой и прилечь, я же займусь своими делами.

Она толкнула деревянную калитку в ограде, и они вошли в сад. Просторный участок, густо поросший кустарником, огораживали перевитые плющом и валерианой старые каменные подпорки, потрескавшиеся и раскрошившиеся за долгое знойное лето. В дальнем углу поблескивала стеклышками большая клеть. Над всей этой дивной картиной зависло марево, тут, казалось, было самое жаркое место в саду. Аккуратно обрезанные фруктовые деревья распластали по подпоркам ветви со скрюченными от зноя листьями. Дора с миссис Марк двинулись вперед по одной из дорожек, за одежду начала цепляться усохшими остренькими пальчиками малина.

— А вот и Кэтрин, — сказала миссис Марк. — Она собирает абрикосы.

Они подошли ближе. Через подпорки на дерево была накинута большая мелкочешуйчатая сеть, она закрывала плоды от птиц. За сетью видна была затерявшаяся в листве Кэтрин, она кидала золотые плоды в стоявшую у ног плоскую корзину. Голова у Кэтрин была покрыта мягкой белой шляпой от солнца, под нее низким пучком подобраны темные волосы, но они выбились и кудрявыми прядями разметались по плечам. Кэтрин была так сосредоточена на том, что делала, что и не заметила Доры с миссис Марк, пока те не подошли совсем близко. В запрокинутой под жгучим абрикосовым заревом темноволосой головке было, как почудилось Доре, нечто испанское, и Кэтрин опять показалась ей красивой. Да и обращенное в сторону лицо, не скованное, как на людях, нервической защитной маской, было иным: волевое, величавое и очень печальное. Предчувствие беды вновь охватило Дору.

— Здравствуйте, Кэтрин! — громко сказала миссис Марк. — Я к вам Дору привела.

Кэтрин вздрогнула и испуганно обернулась. Вот дерганое созданье, подумала Дора и улыбнулась. Кэтрин через сеть улыбнулась ей в ответ.

— Вам тут, наверно, страшно жарко, — сказала Дора. Кэтрин была одета в летнее, блеклых тонов платьице с открытым воротом. Шея у нее загорела дочерна, но лицо своей болезненной бледностью, похоже, отпугивало солнце, оттого и казалось — что отметила про себя накануне вечером Дора, — будто в лице у Кэтрин ни кровинки. Пока Кэтрин говорила с Дорой, она все откидывала назад шляпу, пока та не свалилась, повиснув тесемками на пышных локонах, теребила сбившуюся на лоб темную челку, отирала о платье вспотевшую загорелую руку. Они перебросились парой ничего не значащих слов о погоде, и Дора с миссис Марк повернули назад.

— Как Кэтрин волнуется из-за пострига, благослови Господь ее душу, — вздохнула миссис Марк. — Что и говорить, самая волнующая пора в ее жизни…

— Пострига? Какого пострига?

— А, вы пока не знаете, — сказала миссис Марк, ведя Дору обратно к калитке. — Кэтрин собирается постричься в монахини. Она в октябре уходит в монастырь.

Они вышли за калитку. Дора в последний раз оглянулась на фигурку под сетью. Услышанная весть удивила, ужаснула ее; вроде и от души отлегло, но и что-то заныло внутри, томило то ли жалостью, то ли страхом — будто чему-то в ней самой грозила гибель…

— Извините, пора закрывать, — сказал человек из-за стойки.

Дора виновато вскочила и вернула стакан. Она осталась последним посетителем в отливающем темным лаком логове «Белого льва». Она выбралась на солнечный свет, услышала тоскливый писк затворившейся за ней двери. Было половина третьего.

Избавившись утром от миссис Марк, Дора передохнула минут двадцать и отправилась по тропинке, указанной ей миссис Марк, в деревню, чтобы справиться на станции о чемодане. Путь оказался куда длиннее, чем она предполагала, и, когда она все-таки, вспотев и уморившись, туда добралась, выяснилось, что чемодан должны вернуть с поездом, до прибытия которого оставалось еще с полчаса. Дора послонялась по деревне, с удовольствием обнаружила в ней открытые бары. Она осчастливила своим посещением сначала «Белого льва», потом «Волонтера», подремала там в полумраке, наслаждаясь тихим забытьём кабачка, будившим в ней более приятные ассоциации с пребыванием в церкви, нежели сегодняшнее. Она вернулась на станцию, узнала, что поезд запаздывает. Наконец он прибыл, чемодан выгрузили и вручили Доре. Первым делом она скрылась в туалете, переоделась в летнее платье и переобулась в сандалии. Выплыла она оттуда, чувствуя себя куда лучше, и собралась уже, нагруженная чемоданом, двинуться в обратный путь — причем, насколько он будет тяжел, не удосужились подумать ни Пол, ни она сама. Но глянула на часы — четверть второго. Ланч в Имбер-Корте, вспомнила Дора, в половине первого. Тут-то она и отправилась в «Белого льва» во второй раз.

Когда ее оттуда выдворили, она побрела по деревне, отыскала указатель и тропинку, которая вела через два поля пшеницы и лес. Рыжеспелая пшеница была сжата и стояла в скирдах под навесами. У обочины привидениями вырастали запоздалые, чахлые маки. Дора добралась до дороги, прошлась по ней немного вдоль ограды поместья, нашла в ограде калитку и нырнула внутрь. Отсюда тропинка диагонально тянулась через два ручейка, впадавших в озеро, и смыкалась с дорогой у третьего мостика. То была самая приятная часть пути, пролегавшая в основном в тени, и Дору, хоть она и проголодалась и волновалась из-за того, что так припозднилась, сразу очаровали ласковый воздух и зеленые арки, сомкнувшиеся над головой, как только она добралась до деревянного мостика через Первый ручей. Тень давала ощущение прохлады, а пустой желудок — прилив сил.

Именье по эту сторону густо поросло лесом, и ручей прокладывал свой путь, как по дну листвяной пещеры, меж кустов бузины и молодых побегов ясеня, под высокой сенью старых деревьев. К ручью клонились травы, он волочил близ берегов их живые стебли, а посередке перекатывал своими прозрачными водами песок и камушки. Дора постояла с минуту, глядя вниз, на.трепещущую бликами воду, и поймала себя на мыслях о Кэтрин. Она представила, как та, обряженная невестой, вступает в октябре в огромные монастырские ворота, дабы никогда более не выйти из них. Потом ей привиделось, будто она сама, Дора, идет по дамбе и неотрывно глядит в распахнутые настежь ворота. Ее охватил озноб, она отогнала видение прочь, быстро ступила сандалиями в воду и побрела вброд через ручей. Слава Богу, она не Кэтрин!

Она вскарабкалась на противоположный берег и, оцарапанная, промокшая до нитки, двинулась дальше. И тут две ужасные мысли разом ударили ей в голову. Первая — она сбилась с пути. До второго ручья она, правда, добралась, тот был пошире и по берегам зарос ежевикой, но никакого мостика через него она не обнаружила и теперь шла вдоль ручья вверх по тропинке. Вторая — она оставила в «Белом льве» чемодан. От этой мысли Дора прямо-таки взвыла от отчаянья. Мало того, что она опоздала к ланчу, она и чемодан опять потеряла. Даже если чемодан найдется, Пол от ее безмозглости теперь надолго рассвирепеет. Она повернула было назад, в деревню, за чемоданом. Но она так запарилась, так устала и так хотела есть, а тащиться надо было в такую даль и кругом вдруг оказалось столько крапивы, да она еще к тому же и заблудилась… Нет, я полная идиотка, думала Дора.

В этот самый миг она услышала шорох листвы за спиной, и на тропинку из лесу, раздвигая перед собой сплетенные ветви, вышел мужчина. Это был Майкл Мид.

Он, похоже, удивился, увидев Дору, и шел к ней навстречу с вопрошающей улыбкой на лице.

— О, мистер Мид, я, кажется, заблудилась.

Она смутилась, оказавшись наедине с главой общины.

— А я видел, как среди деревьев мелькнуло что-то яркое, — сказал Майкл, — и никак не мог понять, что же это такое. Поначалу подумал даже, не из редких ли птичек Питера там кто-то разгуливает! Так если вам к дому, вы идете не туда. А я ходил поглядеть на грядки с кресс-салатом, мы его выращиваем подле того ручья. Сейчас, правда, не сезон, но прочищать его все равно надо. Хорошо здесь, правда?