Алмон

После затяжных дождей Марс становился прекрасен своей особой неповторимой красотой. Легкие облачные перья прошивали тонкие солнечные стрелы, но они не сжигали, не терзали, а согревали его мир. В мгновения землю покрывали густые ковры сочной темно-зеленой травы с яркими цветочными подпалинами. Даже вечно штормящие волны Торгового Моря успокаивались, превращаясь в сверкающее багровое зеркало.

Иногда на Марсе появлялись птицы. Неизвестно, откуда они брались и куда затем исчезали. Белые, черные, желтые, большие, маленькие – разные. Одно их объединяло: они никогда не пели.

Не проронив слова, Леброн смотрел куда-то в пространство поверх головы Аргона.

– Леброн! Прошу тебя, не молчи! – взмолилась Олавия. – Скажи хотя бы слово!

– Вот, значит, как, – медленно произнес он. – Что ж, наконец-то все прояснилось, теперь мне все стало ясно… яснее ясного.

– Милый мой, что это означает? Неужели ты чувствовал себя чужим? Разве мы любили тебя меньше Ластении? Хоть единым словом, жестом, поступком провели меж вами грань?

– Мама, что ты, я совсем не об этом, – Леброн запустил пятерню в жесткие черные кудри. – Даже не знаю, как объяснить… Порой я очень явственно ощущал нашу разницу, чувствовал, что вы другие, будто вы живете на солнечной стороне, а я на сумеречной. Но я не знал, как это истолковать.

– Понимаю тебя, сын, – Аргону все труднее и труднее становилось дышать, чего ранее с ним не случалось. – Но почему ты никогда не рассказывал о том, что тебя беспокоит?

Отрешенный взгляд Леброна, устремленный в дремлющий сад, растворялся в безмятежной ночи Сатурна. Как же хорошо был знаком Сократу такой вот отсутствующий взор…

– О чем же мне было рассказывать, папа? – голос юноши звучал медленно, глухо, будто он разговаривал сквозь дрёму. – Порою я подходил к зеркалу, но вместо своего отражения видел Космос. Когда моя душа отягощалась гневом, под моим взглядом дрожали стекла, а всего меня начинало изнутри пожирать какое-то невиданное пламя и я страшился дать ему выход. Как часто за завтраками мы рассказывали друг другу свои сны, и каждый раз мне приходилось придумывать какие-нибудь разноцветные картины.

– А что же ты видел на самом деле?

– Ничего, папа, мне никогда не снились сны, я даже представить не могу, как это – видеть во сне картины.

– Почему же, почему ты молчал?

– Я полагал, что безумен, и все эти странности – лишь порождение моего поврежденного рассудка. Вы с мамой держите на своих плечах всю Сатурнианскую директорию, и эта планета не знает лучше, сильнее, светлее людей. Разве можно вами не восхищаться? И тут вдруг я со своим бредом… Разве мог я вас позорить? Я собирался бороться со своим безумием до тех пор, пока это еще возможно скрывать, а потом…

– И что же «потом»? – янтарные глаза Аргона гневно потемнели. – Что ты собирался сделать?

Леброн замолчал и опустил голову.

Патриций стоял у хрустального кабинетного окна и смотрел на бушующую жизнь последождливого Парка. Уже подступила горькая тошнота и пульсирующая боль навязчиво заколотилась в затылке. Сильнейшее напряжение постепенно завоевывало каждую клетку его плоти и крови, немела кожа, слабели мысли. Патриций не выдержал и застонал от приближенья этих красно-белых мук. И в этот миг чьи-то прохладные пальцы коснулись его искаженного болью лица.

– Кто? – с трудом обернулся Георг. Его ослепший взгляд поплыл по пустому кабинету.

Сократ жестом предложил Леброну вина, но юноша отказался.

– Вы можете рассказать, как это произошло? – тихо произнес он. – Каким образом я очутился у вас?

– Да, конечно, – вздохнул Аргон и потер пальцами переносицу. – У твоей настоящей мамы…

– Как ее звали?

– Эрайла. Была у нее служанка-компаньонка Арика, которой она доверяла. Незадолго до родов она позвала ее и сказала: «Если родится мальчик, замени его мертвым, а самого ребенка спрячь и отдай тому, кто смог бы достойно воспитать его, только увези из Дворца». Ты, Леброн, родился первым, а следом на свет появилась девочка. Когда Владыке сообщили, что у его жены родилась дочь, ты уже вместе с Арикой уже летел на борту торгового корабля. Она села на первый попавшийся крейсер, он шел на Сатурн, и волею судеб ты выдержал перелет. Прибыв на Сатурн, Арика отправилась к нам во дворец, попросила о частной аудиенции для приближенной владычицы Марса Эрайлы. Мы встретились с ней, и она протянула нам малыша, умоляя позаботиться о нем. Олавия как раз ждала Ластению, она родилась днем позже твоего появления в нашем доме. Поэтому лишних вопросов не возникло – у нас появилась двойня. Когда ты немного подрос, мы изменили цвет твоих глаз и волос, чтобы ты походил на сатурнианина. Вот, пожалуй, и все.

– Почему Арика не отдала меня какой-нибудь простой семье? Отчего перенесла из Дворца во дворец? Может быть, тогда все было бы иначе?

– Ты все равно стал бы таким, какой ты есть, а вот что стало бы с семьей, взрастившей тебя, – это уже другой вопрос. Арика поступила правильно, принеся к нам во дворец сына величайшего правителя и его царственной супруги. В иной среде ты мог бы стать чудовищем.

– А разве сейчас я не являюсь чудовищем? – Леброн смотрел на Аргона тусклыми желтыми глазами. – Разве я не чудовище?

– Ты наследный принц Сатурна, – жестко произнес Сократ, – и будешь им всегда.

– Где Ластения?

– Наверное, спит, поздно ведь.

– А она знает, что я…

– Что ты ее брат, которого она любит всем своим золотым сердцем? Конечно, знает.

Леброн встал из-за стола и прошелся по балкону. Ветер овеял ночной прохладой его лицо, растрепав смоляные кудри. Уткнувшись лбом в золотистую балконную балюстраду, Леброн спросил:

– А что с Арикой?

– К сожалению, она умерла, когда тебе было четыре года.

– А Эрайла?

– Кажется, она покончила с собой, по крайней мере, такова была официальная версия.

– Получается, никто, кроме вас, не знает, кто мой настоящий отец? – Леброн глянул на вызолоченный свечными огнями стол.

– Да, Леброн, – Сократ смотрел ему в глаза, – мы втроем и ты четвертый – вот и весь народ, которому известно, чей ты сын.

Дракула с Палачом сидели в Зале Философии Крови и передвигали фигурки по четко расчерченной доске. Живые, причудливо ряженые статуэтки постоянно пререкались между собой, порою дело доходило и до драки.

Позабыв об игре, Дракула смотрел на гипнотизирующие капли фонтана, выполненного в виде Символа Крови. Фигурки вампира устали ждать и расселись у края доски, продолжая словесную перепалку со статуэтками Палача.

– Дракула, – рассердился молодой человек, – ты ход будешь делать, или я могу поспать, пока ты размышляешь?

– А? Да, да… сейчас, – очнулся вампир.

Его фигурки немедленно заняли свои места. Дракула передвинул одну и опять уставился на фонтан.

– Дракула, с тобой так весело, что просто с ума сойти можно, – покачал головой Палач. – Очнись хоть на минуту! Эта фигура так не ходит!

– Правда? – вампир заморгал веками, внимательно глядя на доску. – Верно, как же это я перепутал.

– О чем ты все время думаешь?

– Так, ни о чем.

Дракула помолчал, передвинул еще одну фигуру и сказал:

– Я выиграл.

– Не может быть, – Палач в изумлении воззрился на доску. – Эти малявки, наверняка, все подстроили!

Он ударил кулаком, и фигурки испуганно подпрыгнули.

– Я просто выиграл.

– Может, еще партию?

– Давай, – пожал плечами старый вампир.

– А все-таки, о чем ты думаешь?

– Обо всем сразу. Ты видел Терр-Розе?

– Конечно, видел. Как бы я, по-твоему, узнал, где ты находишься на Земле?

– Как она?

– Выглядит превосходно, – Палач критически смотрел на расставленные заново фигуры. – Пусть сама выбирается, нам своей боли достаточно. Ты выиграл, ходи первым. Как думаешь, что будет с Анаис?

– Мне все равно, – Дракула передвинул первую фигурку. – Я больше ни во что не ввязываюсь, с меня хватит.