Смятение сердца

Вдоволь насмотревшись на это кладбище человеческих надежд, она вернулась к созерцанию спины проводника. Как мог человек, карьера которого была настолько многообещающей, отказаться не только от нее, но и от родных, близких и друзей, чтобы поселиться в местах настолько безрадостных? Поскольку Фиалковые Глаза с самого утра не сказала ни слова, Хантеру приходилось время от времени оглядываться, чтобы убедиться, что она следует за ним. Каждый раз он ловил на себе ее пристальный взгляд, а когда не видел его, то все равно чувствовал, как этот безжалостный взгляд упирается ему прямо в шею. Хантер боролся с желанием втянуть голову в плечи и тем прикрыть уязвимое место. Эта чертовка, думал он мрачно, создаст ему еще немало проблем. Он ощущал это инстинктивно, нутром.

— Вас ожидают, сэр. — Часовой распахнул дверь и отступил, пропуская Ричарда Кавано в кабинет.

— Распорядитесь насчет кофе для полковника, — приказал человек за столом.

— Так точно, генерал.

Как только дверь закрылась, бесстрастное лицо генерала выразило сильнейшую тревогу. Выйдя из-за стола, он направился к вошедшему с протянутой для пожатия рукой.

— Что случилось, Рик? Ты отвратительно выглядишь!

— Сказать по правде, я и чувствую себя не лучше, — признался Кавано, хватая протянутую руку и пожимая ее своими двумя. — Я пришел к тебе просить об одолжении.

Генерал Кертис указал на кожаное кресло с высоким подголовником. Унылое выражение на лице старого приятеля очень не нравилось ему. Открывая коробку сигар и протягивая ее Ричарду Кавано, он думал о том, как несправедлива судьба, обрушивающая все новые и новые беды на голову одного человека.

— Гаванские? — спросил полковник с бледной улыбкой. Выбрав сигару, он механически вдохнул запах хорошего табака и начал шарить по карманам в поисках щипчиков, чтобы обрезать кончик. Генерал протянул ему свои — поцарапанные, погнутые и на редкость простецкие, — которые Кавано сразу узнал. В годы войны этот предмет не раз мелькал у него перед глазами, он был их общим прошлым. Неожиданно полковник почувствовал себя более непринужденно. Чувство неловкости, снедавшее его все утро, отступило. Вскоре над столом заколыхался блеклый табачный дым, словно кисейная занавеска, привычная и уютная.

— Джимми, я хочу подать прошение о переводе.

— И это после всех усилий, потраченных на то, чтобы обеспечить тебе приличный пост в Вашингтоне? — спросил генерал, удивленно сдвигая кустистые седые брови.

— Обстоятельства сложились так, что дольше оставаться здесь я не могу.

— Тебе придется рассказать мне все, Ричард. Можешь не беспокоиться: за пределы этой комнаты не выйдет ни единого слова. — Генерал широким жестом обвел свой роскошный кабинет. — Так было и так будет всегда.

Одна только возможность поделиться с кем-то своей болью исказила черты полковника до неузнаваемости. Генерал расплющил окурок в пепельнице.

— Не тяни, Рик, скажи, что случилось! Надеюсь, с девочками все в порядке?

В дверь постучали. Не дожидаясь ответа, вошел часовой с подносом, поставил на стол все необходимое, приготовил генералу кофе так, как тот любил, и молча покинул кабинет.

— Нет, Джимми, с ними далеко не все в порядке. Вся моя жизнь пошла кувырком, черт ее побери! — Кавано тяжело поднялся из кресла и прошел к окну, за которым моросил дождь. Черные, влажно блестящие экипажи и хорошо одетые люди двигались мимо, словно намеренно напоминая об утраченном им. — Видишь ли, Джимми, Сэйбл сбежала из дому.

— Хм… — буркнул генерал, ожидавший услышать нечто более ужасное. — Так моя крестница, должно быть, опять скрывается у одной из подруг. Ты отказал ей в какой-нибудь мелочи, и она решила…

— Нет, на этот раз она оставила город.

Джим Кертис был единственным должностным лицом, поставленным в известность о похищении Лэйн. Именно его помощь, его влияние позволили полковнику сохранить случившееся в тайне. Он достоин полной откровенности, думал Кавано, устремив в окно невидящий взгляд. Что-то подтолкнуло его под локоть. Оказывается, генерал стоял рядом со стаканчиком виски.

— Лэйн родила ублюдка от этого краснокожего мерзавца, — процедил Кавано и выпил спиртное залпом.

— Боже милостивый! — ахнул генерал и невольно отступил на пару шагов. — Я уже стар, приятель, не отнимай у меня оставшиеся несколько лет!

— Сэйбл забрала ребенка и исчезла в неизвестном направлении.

— Зачем ей это понадобилось?

— Полагаю, она подслушивала под дверью моего кабинета и узнала, как я собирался поступить.

— Могу и я узнать о том же? — спросил генерал настороженно и уже не так тепло, как поначалу.

— Я хотел сбыть краснокожего ублюдка с рук, вот и все. Думаю, меня нетрудно понять.

— Понять? Как можно понять такое, скажи на милость! Речь идет о твоей родной дочери, о твоем внуке!..

— Я приложил столько усилий, чтобы замять это дело, — продолжал Кавано, не слушая. — Купил дом в Мэриленде, не допускал к Лэйн никаких посетителей… Да, кстати, еще раз спасибо за помощь.

— Не думаю, что ты мог бы на нее рассчитывать, знай я твои планы, — с горечью заметил генерал.

— Как ты можешь об этом судить? — огрызнулся Кавано. — Надо пройти через это, чтобы понять, каково мне сейчас. Это же история с Каролиной, почти точь-в-точь! По-твоему, я позволю моей дочери посвятить жизнь индейскому отродью? Его отец перебил эскорт из десяти отборных кавалеристов, еще столько же погибло, пытаясь вырвать Лэйн из его рук, но все, что ее интересует, это проклятая негасимая любовь к краснокожему сукиному сыну!

Джим Кертис проглотил приготовленные возражения, памятуя о том, какой глубокий след оставила в душе Кавано смерть жены. Вместо этого он спросил:

— Где сейчас Лэйн?

— Где же, как не дома? — Полковник сбавил тон, услышав ледяной голос фронтового друга. — Ее охраняют, это приводит ее в ярость, но она явно довольна безрассудным поступком Сэйбл.

— И куда же, по-твоему, отправилась моя крестница?

— К Черному Волку, куда же еще!

— Сэйбл? — опешил генерал. — Ты, конечно, шутишь? Да ведь она ребенок и по годам, и в душе. Избалованная невинная крошка без…

— …малейшего представления о том, как жесток мир? Тут ты прав, Джимми. Я хотел, чтобы так было всегда, оберегал ее буквально от всего — и что же мне это дало? Теперь ты понимаешь, что я должен посвятить все свое время поискам? Где-то вдали от дома она одна, без эскорта, без компаньонки, без прислуги. Она погибнет, Джим! Только представь, что с ней грудной ребенок… — Кавано на мгновение закрыл лицо руками, потом бессильно уронил их. — Знаешь, она толком не умела одеться без помощи горничной.

Наступило долгое молчание.

— Ты подозреваешь, где может находиться Сэйбл? — наконец спросил генерал.

— Последнее известие о ней было из Атланты.

— Не думаю, что ей удастся продвинуться дальше к западу. Отправиться в одиночку она не рискнет, а что касается проводника… Даже безумец не возьмется сопровождать к сиу белую женщину вроде Сэйбл.

— Ни один, кому дорога жизнь, не сделает этого! — воскликнул Кавано со злостью, порожденной грызущими сердце подозрениями: с каждой новой телеграммой, что Сэйбл нигде не могут найти, он утверждался в худших опасениях.

— Давай договоримся так: отправляйся на поиски немедленно. Оформим это как отпуск по болезни, а я тем временем постараюсь устроить перевод. Боюсь только, это будет нелегко.

— Спасибо, Джимми. — Кавано горячо пожал руку генерала и улыбнулся все той же вялой улыбкой. — Подумать только, двадцать лет назад я был почти разжалован за то, что поднял руку на старшего по званию!

Генерал Кертис по привычке потер нос, слегка свернутый набок от удара. Дружба, начавшаяся с драки, подумал он прежде, чем повернуться к столу за необходимыми бумагами.

Сэйбл только-только начала испытывать симпатию к Хантеру Мак-Кракену, как тот снова разрушил ее своим возмутительным поведением. Как только день начал клониться к закату, он молча остановил лошадь, спешился и занялся обычными делами по устройству на ночлег. За весь день он ни разу не обратился к ней, и, если бы не короткие взгляды через плечо, она решила бы, что о ней попросту забыли. В отместку Сэйбл надеялась, что от похмелья и тряски его вырвет тем немногим, что он проглотил за день. Увы, этого не случилось. Тогда она решила по возможности избегать всякого общения с ним (тем более что каждый новый разговор, даже самый короткий, все больше сводил на нет ее маскировку).