Страница 33 из 71
— Как здесь хорошо! — очевидно решив оставить тему одноногой птицы, вздохнул Миша. — Как спокойно ты живешь, Джон. Я люблю тишину этой комнаты, этого сада. Вокруг шумит Лондон… даже не верится.
— Да, здесь хорошо, — кивнул Рейнбери, украдкой осматривая комнату — не осталось ли еще каких-нибудь следов борьбы?
— А какая великолепная бабочка сидит здесь на стене! — восхитился Миша. — Ты только взгляни, Джон!
— Я ее видел, — отозвался Рейнбери. — Это леопардица. Их не так-то часто можно увидеть в это время года.
— Вид у тебя какой-то усталый, — заметил Миша. — Как дела в ОЕКИРСе?
— О, преужасно! — вскричал Рейнбери, страшно обрадовавшись, что нашлась наконец тема, позволяющая хоть как-то рассеять скопившийся внутри страх, гнев и негодование. — Прескверно! Невыносимо! Тошнотворно!
— Но из-за чего? — спросил Миша.
— Из-за женщин! — выпалил Рейнбери. Эта мысль осенила его совершенно неожиданно. Целый легион умных и коварных женщин, каждая чем-то похожа и на Анетту, и на мисс Кейсмент, заполнил пространство перед его внутренним взором. Они наводнили все вокруг, делая пребывание на службе невыносимым. А теперь еще и в его собственном доме не дают покоя. О, как бы ему хотелось объяснить все это Мише!
— И чем же провинились женщины? — поинтересовался Миша.
— Это фурии, маскирующиеся под секретарш, — сказал Рейнбери. — Фурии, именуемые «помощниками». Их много, целая толпа, целая армия. Они похищают у других инициативу, но сами не трудятся, а просто делают пребывание на службе абсолютно бессмысленным.
Рейнбери чувствовал, что речь его звучит диковато, но Миша с интересом прислушивался и даже сочувственно кивал головой.
— Предполагаю, что они еще и красотки? — заметил Миша. — Очаровательные птички с острыми клювиками?
— Беспощадные, — продолжал Рейнбери. — Изысканные и холодные, как сталь, с жестокими глазами.
— Такие могут вскружить голову, — снова заметил Миша.
— Вскружить? О, несомненно, — согласился Рейнбери. — Но еще поработить и уничтожить.
— Но ты, конечно, всячески борешься против их чар?
— Я борюсь… но какой в этом толк? Бежать все равно некуда. Эти создания окружают меня. Что же мне делать? — «Что за бред я несу, — мелькнуло в голове у Рейнбери, — а впрочем, не все ли равно?» Говорить что на ум взбредет в присутствии Миши, — приносило ему какое-то странное облегчение.
— Что тебе делать? — очевидно, Миша вполне серьезно воспринял последний вопрос Рейнбери. — Смотря по обстоятельствам. Отнюдь не каждая женщина достойна того, чтобы мужчина с ней боролся. Лишь женщина со сложным строением достойна того, чтобы с ней бороться.
«А мисс Кейсмент со сложным строением? — немедленно спросил себя Рейнбери. — Кто ее знает».
— У большинства женщин вообще нет четкого строения, — продолжал рассуждение Миша. — Они напоминают эмбрионов в биологическом эксперименте: любой орган может вырасти в каком угодно месте. Поместите ногу туда, где должен быть глаз, и нога там вырастет, а глаз вырастет на месте ноги. В лучшем случае они просто бесформенны, в худшем — напоминают чудовищ.
Рейнбери вздрогнул.
— С другой стороны, — размышлял Миша, — представим себе юную девушку, лет девятнадцати, совсем еще ребенка и…
Рейнбери свирепо прилепился спинкой стула к буфетной дверце. Ему вдруг представилось, что Анетта сейчас выйдет из стены, как ищущий возмездия призрак.
— Представим себе очень юную девушку, — повторил Мища. — С таким созданием вообще бессмысленно бороться. Женщина не существует, пока ей не исполнится двадцать пять, даже тридцать.
— Бессмысленно бороться, — пробормотал Рейнбери. — Да. Несомненно, ты прав.
— Юные девушки сотканы из мечты, — продолжал Миша. — Именно поэтому они так трогательны и так опасны. Каждая юная девушка мечтает о победе над силами зла. Она полагает, что ее целомудрие — это ее щит и меч. Девушка может оставаться в душе девственницей даже после многих испытаний и по-прежнему будет верить в сказку о невинности. Именно поэтому она отправляется к дракону, воображая, что у нее есть защита.
— И что происходит потом? — поинтересовался Рейнбери.
— Бедняге дракону остается одно — съесть ее. Оттого у драконов такая плохая репутация. Но на этом история девицы не заканчивается.
— Неужели? — спросил Рейнбери, чувствуя, как холодный пот стекает ему на брови, а также испытывая безумное желание выпить.
— Вслед за девицей-единорогом приходит сирена, женщина-разрушительница, — произнес Миша. — Она понимает, что будет разоблачена мужчиной, что она не может спасти мужчину, потому что в ней нет невинности. И поэтому она начинает их уничтожать. Гарпия, птица с головой женщины. Такие женщины по-своему тоже опасны.
— А с ними имеет смысл бороться? — Рейнбери обратил внимание, что вина в Мишином бокале сколько было, столько и осталось: если Миша отпил, то лишь чуть-чуть. Рейнбери снова закурил.
— Когда как, — задумчиво отозвался Миша. — Женщина — существо изменчивое. Может пройти через длинный ряд превращений; в этом случае, борясь с женщиной, вы способствуете ее превращению. Но есть женщины, застывающие навсегда на первой или второй стадии. Это так называемые вечные девственницы, или вечные сирены.
Любопытно, во что превратится мисс Кейсмент, если вступить с ней в борьбу, промелькнуло в голове у Рейнбери. Вполне возможно, прежнее положение показалось бы ему райским по сравнению с наступившим.
— Но есть женщины, рождающиеся сиренами, — продолжал Миша. — От таких лучше держаться подальше. Такую женщину нельзя победить; разве только ранить, но потом она вас отравит, как та лягушка, чья кожа при нападении выделяет яд.
Пока Миша говорил, Рейнбери усиленно размышлял — а что если под каким-то предлогом удалиться на кухню и быстро отхлебнуть из какой-нибудь бутылки, стоящей в кладовой? Но ему было страшно оставлять Мишу один на один с содержимым буфета. Он чувствовал: пока спинка стула крепко прижата к дверце, Анетта будет сидеть тихо.
— Возможно, сражаться необходимо всегда, — заявил Миша. — Вспомни, как можно было одолеть Протея? Не выпускать его, держать до тех пор, пока не сделается тем, кем он есть. Женщину надо мучить, постоянно, если потребуется — годами. И только после этого ты увидишь, кто она такая.
Рейнбери заметил, что в комнате стало темней и чуть прохладней. Голос Миши звучал монотонно, как бесцветный, сонный голос священника. Может, Миша сошел с ума, пронеслось в голове у Рейнбери. Но тут же припомнил, что такие мысли насчет Миши совершенно неожиданно посещали его и раньше.
— Тебе не кажется удивительным то, насколько женщины похожи на рыб? — спросил вдруг Миша. — Гладкокожая русалка — это женский эквивалент Пана. О, эти струящиеся формы! Они гордятся ими, а не стыдятся, как ошибочно утверждают психологи. Настоящие женщины гордятся этим.
— Настоящие женщины. Где их взять? — вздохнул Рейнбери.
— Встречаются и мудрые женщины, — продолжал Миша, — такие, которые однажды пережили разрушение, претерпели катастрофу. Вся их структура распалась, и не осталось ничего, кроме оболочки, земли, мудрости плоти. Иногда такую женщину удается создать, если ее разрушить…
Джон чувствовал, что Миша внимательно смотрит на него. Рейнбери быстро поднял глаза, но в комнате стало уже так темно, что глаз Миши он не рассмотрел. В Рейнбери ожил всегдашний страх перед Мишей, к которому прибавилось и раздражение.
— Ну, к чему ты несешь весь этот вздор, Миша? — не выдержал он. — Да еще и меня заставляешь высказываться. Если верить твоим словам, то женщины либо губительны, либо скучны!
— О, — произнес Миша, и Рейнбери увидел, как белоснежные зубы блеснули под усами, — всегда есть возможность обрести свободную женщину.
— Это еще что такое? — спросил Рейнбери. «Как же его отсюда выдворить?» — в бешенстве размышлял он.
— Начать надо, — вновь вступил Миша, — с разрушения сердца. Женщины, по простоте своей, обычно верят в него. Любовь женщины ничего не стоит, пока из нее не выметут весь этот романтизм. А это едва ли возможно. Если она переживет гибель сердца и у нее еще останутся силы любить…