Капкан для оборотня

— В Нижнем Тагиле есть единственная колония, — продолжал тем временем Крастонов, — где отбывают срок наказания работники правоохранительных органов: милиции, суда, прокуратуры и других. Я решил создать особую группу, для выполнения специфических задач, из бывших работников милиции, которые содержались в этой колонии.

— То есть сформировать свое собственное подразделение из преступников?

— Некоторые из них, — не преступники. Напротив, это оперативники, честно исполнявшие свой долг, искренне верившие в справедливость и в полезность милицейской службы. И, тем самым, зачастую, они становились поперек горла криминалу, а иногда — и собственному начальству. И их попросту «подставляли», сдавая правосудию по сфабрикованным ложным обвинениям. В основном, провокации устраивались воровскими авторитетами, чтобы слепить уголовное дело против неподкупного и принципиального мента по обвинению его во взятках, должностных злоупотреблениях и других преступлениях. Начальство, обычно не любящее строптивых подчиненных с такими качествами, легко сдавало своих сотрудников. А иногда и способствовало фабрикации дела, находясь на подкормке у криминалитета. Вы хотите сказать, что такого не бывает?

— Бывает, — вынужден был признать Барсентьев.

Уже в его бытность, прокуратуре удалось доказать невиновность двух работников милиции и одного прокурора по подобным подложным делам, и Генеральным прокурором были принесены протесты в Верховный Суд. Суд протесты удовлетворил, и необоснованно осужденные были освобождены.

— Я направил Легина в Нижний Тагил для сбора предварительной информации и через неделю отправился туда сам, — продолжил Крастонов. — По сведениям Легина, тамошний «кум», то есть заместитель начальника колонии по оперативной работе, всем остальным напиткам предпочитал неразбавленный спирт. Поэтому две тридцатилитровых канистры чистейшего ректификата проложили путь к его сердцу, и он охотно поделился с нами нужными сведениями.

— Но это же должностное преступление!

— Какое преступление… Я объяснил ему, что мы испытываем трудности с опытной агентурой, и эти люди нам понадобятся для внедрения в криминальную среду в качестве агентов. Все это для пользы дела. Тем более, мы их действительно внедряли в преступную среду, и они оказали нам неоценимую помощь в ликвидации проституции, наркомании и организованной преступности в городе.

— И как же вы их вербовали?

— Очень просто. «Кум» подобрал нам шесть человек с необходимыми качествами, которые должны были вскоре освобождаться. Он прекрасно, как, впрочем, и положено по его должности, знал свой контингент. Кто сидит за дело, а кто — жертва спланированных преступниками обстоятельств. Кто чем сейчас дышит. Кто сломался в колонии, а кто по-прежнему оставался настоящим ментом, даже в этих условиях. Он составил нам список с их краткими деловыми характеристиками и с датами выхода этих людей на волю.

Полковник налил еще воды и залпом выпил. На его синей форменной рубашке, на груди, стало проступать темное пятно пота. Лоб также заблестел крупными каплями.

«Нервничает все же, несмотря на всю свою железную выдержку», — отметил про себя Барсентьев. Сам он, наверное, просто не успел по-настоящему испугаться ждущей его участи. Как ни странно, Барсентьев не утратил самообладания, не запаниковал, несмотря на безвыходность положения и, будучи уже, по сути, приговоренным к… К чему? К смерти, это понятно. Но к какой смерти? Крастонов должен понимать, что еще одно бесследное исчезновение московского следователя приведет в город целую комиссию с чрезвычайными полномочиями, которая, даже если не раскроет сути происходящего, все равно заменит всю верхушку правоохранительных органов Белокаменска. Как не справившуюся со своими должностными обязанностями. А, может быть, и отдаст под суд. За проявленную преступную халатность.

— Как это было на практике? — поинтересовался Барсентьев.

— Что? — не понял Крастонов, вглядываясь во что-то за окном.

— Ну, вам известен подходящий человек, сообщена дата его освобождения. А дальше?

— Дальше, в день освобождения у ворот колонии его уже в машине ждал Легин. И делал предложение о возвращении в ряды милиции.

— Кто же его возьмет с судимостью?

— Судимость убиралась из личного дела. Она же все равно незаконная, не так ли? выправлялись соответствующие бумаги, подправлялась биография, и человек продолжал служить. Кто это будет проверять? Ведь принимал на работу фактически я, а начальник управления лишь подписывал соответствующий приказ.

— И как освобожденные относились к предложению? Все соглашались?

— Все. А куда им было деваться? Кому нужен бывший мент, побывавший в колонии? Кто возьмет на какую-то стоящую работу освободившегося преступника? Государству он сто лет не нужен. Обратиться к бандюкам? Так еще и порешить могут, да он и не обратился бы по своим убеждениям. Никакой другой профессии у него нет. Семья и жилье, зачастую, уже к тому времени были потеряны, сроки-то давали серьезные. А здесь предложение вернуться на службу, со всеми вытекающими последствиями. Кто же откажется?

— Значит, они делали за вас всю черную работу? В том числе и убивали?

— Да. Легин, а затем и я, сразу объясняли им, что придется выполнять весьма рискованную работу. Связанную, возможно, с тем, что доведется и убивать. Но «мочить» нужно будет только отпетых подонков из криминальной среды. Заслуживающих такой кары уже по сути своих преступных дел. Которых и суд, доведись ему быть, осудил бы их к В. М.Н., то есть — к высшей мере наказания. Согласились все, ведь их судьба, смысл их жизни, по сути, были уничтожены преступниками, поэтому наличествовало и чувство мести при принятии решения.

— То есть, им сразу же выдали форму и оружие?

— Не сразу. Во-первых, факт длительного отсутствия, их уход с милицейской службы не скроешь. Ведь за это время им должны были бы присвоить очередные звания и так далее. Поэтому в их личных делах были пометки, что они увольнялись из милиции по собственному желанию. По семейным обстоятельствам, например, или нашлась другая лучшая работа, или в связи с длительной болезнью. С ними заключался официальный секретный контракт, что определенное время они будут заниматься только агентурной работой, в тылу врага, так сказать. Находиться непосредственно в среде организованной преступности. Этим как бы давался испытательный срок при приеме на работу. Человек, тем самым, доказывал, что он способен нести наиболее опасную ношу. Ежечасно рисковать своей жизнью. И в будущем никакой кадровик не стал бы дотошно копаться в их предыдущей биографии.

— Убит шилом в сердце был один из них?

— Да. Его наверняка вычислили и потом замели следы. Но мы сразу же подыскали ему замену.

Крастонов вновь подошел к окну и посмотрел по сторонам. Затем он вышел из комнаты, предварительно буркнув:

— Я ненадолго. Не дурите только. Скрыться вы все равно никуда не сможете…

Барсентьев, низко опустив голову, обреченно сидел на стуле в наручниках, пристегнутых к стулу. Бежать он действительно не мог. Ему оставалось лишь тянуть время, рассчитывая на помощь из Москвы и ждать дальнейшего развития событий.

Он прекрасно понимал, с чем связана такая откровенность собеседника. Для Крастонова он был уже вычеркнут из списка живых, его уже не существовало. Полученная информация ничему и никому уже не послужит. Она умрет вместе с ним. Какая же смерть ему уготована? И тут до него дошло. Он спокойно думал о себе, как о каком-то третьем лице. Но ведь это именно он скоро умрет! Это он приговорен неизвестно к какой смерти! Сколько ему осталось жить? Страх липкой паутиной опутал его сознание. Спина разом стала мокрой. Пот тек с висков, из-за ушей, спускался по ложбинке в основании черепа на спину…

Он вспомнил, как знакомый прокурор, по долгу службы присутствовавший при исполнении приговоров, рассказывал о последних минутах приговоренных к смертной казни…