Косталь-индеец

— Это еще что за молодцы являются мешать поклонникам Талока? — воскликнул Косталь с бешенством.

Негр, услышав, что его и Косталя опять называют по имени, с отчаянием ударил себя в грудь, так как неожиданные посетители до тех пор пустынного озера угрожали снова помешать им овладеть золотом. Голос, который он услыхал, принадлежал дону Сильве. Владелец гасиенды назвал дона Корнелио по имени, все еще сомневаясь, точно ли он видит перед собой своего бывшего гостя.

— Да, да, это я самый! — откликнулся капитан, с крайним удивлением увидев знакомых в этой пустыне.

Группа всадников, спасавшихся бегством, казалось, с минуту находилась в нерешительности, куда двинуться, и, быть может, не заметив за деревьями зрителей, помчалась прямо на них.

Индеец и негр едва успели отскочить, чтобы не быть растоптанными мчавшимися, как вихрь, конями. Но несмотря на быстроту всадников, зоркий глаз Косталя узнал между ними Арройо и Бокардо.

Не успел он сообщить об этом открытии своим товарищам, как мимо промчались преследовавшие Арройо.

Один из них, наклонившись к шее коня, скорее летел, чем скакал, и значительно опередил своих товарищей; другой занимал середину между передним всадником и остальными.

Когда первый из преследователей мчался мимо носилок доньи Гертруды, его конь, вероятно, испугавшись, бросился в сторону и хрипло заржал. Легкий возглас раздался за занавесками носилок, но всадник не слышал его. Не одна донья Гертруда узнала коня, а по нему и всадника. Ее отец тоже припомнил странное ржание лошади, которая так долго стояла в его конюшне. И Корнелио, конечно же, узнал своеобразные хриплые звуки, так напугавшие его в битве при Гуахуапане.

Косталь и Брут поспешно оделись и схватили оружие, чтобы быть готовыми на всякий случай, и все с нетерпением ожидали конца сражения, которое завязалось на берегу озера. Несмотря на лунный свет, они не могли разобрать, на чью сторону клонится победа. Пока дон Сильва, беспокоясь за участь дона Рафаэля, который был ему дорог как нареченный Гертруды, мучился, не зная, что теперь делать, девушка приняла решение. Сняв с себя шелковый шарф, она свернула тонкую материю в маленький шарик и подозвала к себе слугу.

— Кастрильо, — сказала она дрожащим голосом, — я знаю, что ты мне предан и не откажешься ни от какого поручения. Один из только что промчавшихся всадников — полковник дон Рафаэль, ты его знаешь. Поспеши к нему, передай ему мой шарф и скажи, что его владетельница находится здесь.

Кастрильо молча поклонился и поскакал к месту стычки.

…Дон Рафаэль довольно скоро достиг берегов Остуты. Увидев Арройо, он и его спутники пришпорили лошадей и с радостью заметили, что расстояние между ними и бандитами быстро сокращается. В свою очередь предводитель бандитов, который вопреки своей показной храбрости не на шутку струсил, увидев полковника, не мог скрыть от себя, что теперь наконец ужасная рука мстителя настигнет его.

Конечно, Арройо вполне мог бы приказать своим спутникам обернуться, окружить полковника, который значительно опередил своих, и убить его, прежде чем подоспеет помощь. Однако у него не хватило мужества на такую отчаянную попытку. Он предпочел при первом же удобном случае скрыться в лесу.

Но дон Рафаэль, казалось, понял его намерение, потому что уже в течение нескольких секунд удалялся от берега, чтобы отрезать Арройо путь направо. Когда Арройо внезапно повернул в сторону, было уже поздно.

Полковник мчался теперь рядом с бандитами: его тень уже достигла ног лошади Арройо. Тот резко повернул влево, но этого только и хотел дон Рафаэль. По-видимому, он намеревался поступить с бандитом так же, как охотник с ланью, которую он старается загнать к воде.

— Берегись! — крикнул Бокардо своему товарищу, видя, что полковник, миновав его, бросился на Арройо.

Арройо повернулся в седле и выстрелил из пистолета, невольно задержав при этом лошадь. Поспешный выстрел не причинил вреда дону Рафаэлю, и в то же мгновение Ронкадор со всего маха ударил грудью в круп лошади Арройо, которая вместе с всадником покатилась на землю.

Между тем Бокардо поравнялся с полковником и занес кинжал для удара, однако полковник с криком: «Назад, негодяй!» одним взмахом сабли сбил его с лошади.

Пока ушибленный и придавленный лошадью Арройо тщетно пытался встать на ноги, его окружили солдаты полковника. Остальные четверо бандитов, отпустив поводья, во весь опор мчались прочь.

С того места, где стояли зрители, видно было падение двух всадников, но нельзя было разобрать, на чьей стороне победа.

Косталь первый прервал молчание, так как ему хотелось остаться вдвоем с Брутом на берегу озера.

— Кто бы ни победил, — заявил он, — в любом случае дорога свободна, и дон Сильва может продолжать свой путь.

— Мы едем не в Лас-Пальмас! — решил дон Сильва и сделал несколько шагов вперед, как будто бы шум голосов, слышавшихся на месте сражения, мог разрешить его сомнение относительно исхода битвы.

— На вашем месте я бы не стал медлить, — сказал Косталь, — каждая минута дорога и… клянусь змеями Талока, — воскликнул он с гневом, — тут есть еще кто-то!

В самом деле, поблизости в тростнике послышался треск, вслед за тем появилась женщина в белом платье, с распущенными волосами, и бросилась в объятия дона Сильвы.

Между тем как донья Гертруда обнималась с сестрой, изливая свои чувства в поцелуях, слезах, отрывочных вопросах, а дон Сильва, осыпая поцелуями свое дитя, тщетно ломал себе голову, стараясь объяснить эту загадку, Косталь и Брут взглянули друг на друга с видом людей, обманутых в своих ожиданиях, и вместе с капитаном отошли, понурив головы.

— Ну, — спросил капитан полунасмешливо-полуучастливо, — вы все еще верите, что видели жену Талока?

— Я верю тому, чему меня учили верить мои родители, — отвечал индеец убитым тоном. — Я верю, что сын касиков Тегуантепека так и умрет, не возвратив блеска своих предков. Талок не захотел этого.

В то время как трое, не прощаясь с семейством Сильва, отправились в Оахаку, на месте стычки происходила ужасная сцена возмездия.

Пока Арройо старался выкарабкаться из-под своего коня, полковник соскочил с лошади и схватил железной хваткой бандита, который тщетно старался вырваться. Бешенство и страх отражались на его лице.

— Связать этого человека! — приказал дон Рафаэль.

В ту же минуту бандит был связан по рукам и ногам.

— Хорошо, — сказал половник, — теперь привяжите его к Ронкадору!

Как ни привыкли испанские солдаты к жестоким сценам мести, которые постоянно происходили после победы той или другой партии, но тут даже они неохотно повиновались.

Когда свободный конец лассо был прикреплен к седлу Ронкадора, полковник вскочил в седло, бросив презрительный взгляд в ответ на мольбы Арройо о пощаде.

— Не грязни наших ушей своим визгом, — сказал он. — Так умер Антонио Вальдес, так умрешь и ты, я поклялся в этом над телом отца!

Шпоры полковника воткнулись в бока испуганного коня, который поднялся на дыбы, сделал прыжок вперед и остановился, дрожа всем телом. Арройо с отчаянным криком тяжело ударился о землю.

В эту минуту показался Кастильо, скакавший во весь опор прямо к полковнику.

— Постойте минуту, сеньор, — крикнул он полковнику, — я имею к вам поручение… А! Дон Фернандо! И вы здесь? — обратился он к владельцу гасиенды, которого только теперь узнал. — Там, — он указал туда, где находился дон Сильва, — там вы найдете всех своих.

— Как, — удивился дон Фернандо, поворачивая коня в указанном направлении, — моя несчастная жена нашлась?

Последние его слова ветер донес уже издали.

Кастрильо, который, как мы знаем, оставил дона Сильву еще прежде, чем явилась донья Марианита, хотел было поправить ошибку дона Фернандо, но, к счастью, не успел.

— Прошу прощения! — снова обратился Кастрильо к полковнику. — Как я сказал, у меня есть к вам поручение, сеньор полковник, но оно сугубо личное!

По знаку полковника солдаты отъехали в сторону; тогда Кастрильо произнес вполголоса несколько слов и отдал полковнику шарф своей госпожи.