Страница 4 из 20
Почтмейстер только вручает письма. И телеграммы. Ни на что больше его удивительные часы оснований ему не дают. Он не в состоянии помочь господину Куроцу, выжившему в огне войны, дожившему до старости и пославшему в Прошлое эту отчаянную телеграмму. «Я только Почтмейстер, — думает он, — обеспечил своевременную доставку, а большего сделать не…не… Не взыщите, — думает Почтмейстер. — Я… Я бы… Если бы это было возможно… Для себя, например, я меньшего хочу… Всего лишь написать жене, что Гоша… что он… Поскольку похоронки на него так и не было, может, он жив? Можно было бы и самому Гоше написать, узнать, где он, как… Но нельзя, не имею права…» — поклонившись еще раз в ответ на бесчисленные поклоны госпожи Куроцу, Почтмейстер уходит. Он бредет среди бумажных домиков-шкатулок — как недолго, но как ярко будут они пылать! — усыпанных ягодами вишен, в ветвях которых гудят заблудившиеся, пьяные от сладкой воды пчелы. Почтмейстер поглядывает на небо, со страхом ждет… Снежные вершины конусовидных гор, медленным хороводом плывущие вокруг города, едва заметны в бледно-голубом воздухе, как бы парят в нем, вот-вот спустятся на землю. «А ведь мог же я, мог написать Тамаре или Гоше раньше, при Фуке, мог же… — казнился Гавриил Васильевич, — мог бы, если бы верил… если способен был бы поверить в Почтмейстера. Каким же я был пнем, дубиной! Все это сказочки, думал, мифы, фольклор… Выжившим из ума опасался себе показаться, пустым мечтателем. Значит, мало любил Гошу и Тамару, если свои собственные сомнения и опасения поставил выше их счастья. Ничем, ничем нельзя пренебрегать, если желаешь послужить другому человеку, ни самым малым и скромным деянием, поклоном, улыбкой, кивком, ни самой немыслимой, сумасшедшей сказкой! А вдруг… Вдруг сказка эта поможет? — у старика защемило сердце, остановившись, он потер ладонью левую сторону груди под пиджаком. — И надо же, чтобы именно мне, Фоме неверующему, доверили мою нынешнюю должность… Вот как наказала меня судьба…» Вздыхая, он переводит стрелку на часах, нажимает на кнопку… И оказывается в 1914 году, в большом купеческом городе на берегу Волги. Окраина… А вот и серый, с узкими окошками дом, где помещается приют. А вот и Таня. Бледная, худая. Как свечечка. Сидит на подоконнике и невидящим взглядом всматривается в кирпичный брандмауэр дома напротив. Медленно ходят по двору, развешивают на веревках полотенца еще несколько девочек с одинаково заплетенными косицами, в одинаковых серых платьях и неуклюжих тяжелых башмаках.
— Эй, старик! — Почтмейстер оглядывается. Его манит к себе городовой. — Подойди! Кто таков?
— Девочка, — торопливо окликает Гавриил Васильевич одну из сирот. — Ты Таню Лагоду знаешь? Нет? Ах, да, это она по мужу Лагодой будет. Ну, вон ту девочку, на подоконнике? На, передай ей письмецо. Поздравь ее от имени и по поручению… От ее внука… — Почтмейстеру следовало тут же перевести стрелки и нажать на кнопку, но он растерялся почему-то, забыл вдруг все инструкции, часто, тяжело дыша, держась за сердце, бежит по вымощенной булыжником улице вниз, к реке. Сзади свистки, топот сапог.
— Эй, образина! Босяк! Стой, говорят!..
В ужасе чувствует Почтмейстер на своем затылке сивушное хриплое дыхание. Но тут он вспоминает о часах, о кнопке…
«Уфффф!..» — держась за сердце, несколько минут стоит с закрытыми глазами. Отдышался чуть, осмотрелся… Англия, восемнадцатый век! Какая-то сухопарая дама с выпирающими под платьем на спине лопатками — похоже на маленькие крылья — поливая из лейки куст с не совсем еще распустившимися розами, жалуется на что-то лениво помогающему ей джентльмену с квадратными очками на длинном сизом носу. Почтмейстер ищет в своей сумке адресованное крылатой даме письмо и прислушивается.
— Было бы бессмысленно, Джеймс, пытаться в наше время уловить нежный аромат роз. Хвала богу, что мы еще можем ими любоваться по крайней мере. С тех пор как по всей Англии мчатся эти смрадные паровозы, а по Темзе, изрыгая тучи дыма, движутся паровые корветы, воздух у нас оставляет желать лучшего. Мало паровозов и пароходов, так некий янки наводнил мир еще и автомобилями! Запах керосина и нежный аромат роз никогда не уживутся вместе, Джеймс!
Как назло, по улице в этот самый момент, грохоча двигателем и стреляя синими выхлопами дыма, катит автомобиль. Он очень похож на дилижанс, силуэт которого украшает найденный наконец в одном из отделений сумки конверт. Но только на дилижанс без лошадей. Или с лошадьми, но невидимыми.
— Подумать только! — восклицает дама. — По нашему богоспасаемому городу уже носится чуть ли не пять или даже шесть этих чудовищ! Я убеждена, Джеймс, что в будущем люди откажутся от услуг техники, они поймут — я верю в это, Джеймс! — что чистый воздух куда приятнее. О, как бы я хотела перебраться отсюда в будущее!
…К Изольде Гавриил Васильевич попадает во время вечерней дойки. Десятка два мосластых коров, черные носы которых похожи на маскарадные маски с прорезями для глаз, ожидая своего череда, невозмутимо что-то жуют. Почтмейстер прихлебывает из эмалированной кружки парное теплое молоко и следит за тем, как меняется у девушки по мере чтения лицо. Вот она улыбается, вот покраснела, вот испуганно сдвинула белесые бровки… Наверно, дочитала до того места, где говорится о поединке.
— Чокнутый! — восклицает Изольда. — Опять драку с каким-то рыцарем Эдиком затеял! Ох, плохо он кончит, не своей смертью помрет… — Она кусает губы, вот-вот расплачется. — Я должна быть с ним, — говорит она твердо, — я должна на него положительно воздействовать!
Почтмейстер кивает девушке, он с ней целиком и полностью согласен. Тристан и Изольда должны быть вместе. Но как же это сделать?
— Думаете, не добьюсь? — запальчиво восклицает она. — Не думайте! Съезжу в центр, напишу там объяснительную записку…
— Изольда, а как вы с ним познакомились, с Тристаном? Я еще тогда не работал, не знаю…
Пристраиваясь к вымени очередной буренки, она рассказывает:
— Да как… Просто… Прочитала книжку одну, «Тристан и Изольда», в нашей школьной библиотеке брала. Я хоть два года уже как школу закончила, а книжки из школьной библиотеки беру, там книжки интересные, ни одной занудной. Ну, прочитала. И так мне этот Тристан понравился, прямо сил нет. Настоящий рыцарь!.. — Она покраснела. — Прямо, как чумовая стала. Гляжу и ничего не вижу. Ну, влюбилась, короче говоря, а первая любовь знаете какая сильная? Взяла и написала в двенадцатый век. У литературных героев всегда ведь прототипы есть, верно? Мы это еще в восьмом классе проходили. Ну, и написала. Так, мол, и так. Прошу вас, Тристан, отписать мне, если сочтете возможным, соответствует ли ваша биография содержанию романа и правда ли, что у вас с женой вашего непосредственного короля, то есть с Изольдой, несчастная любовь? И фото свое вложила. Я как раз сфотографировалась перед этим для Доски почета, симпатичная получилась, вот и… Подписала, конечно. «На память от Изольды Конопушкиной, Смотри на копию, не забывай оригинал». И что же вы думаете? Недели не прошло — ответ. Так, мол, и так. Очень, мол, вашему письму рад, и все такое… А насчет королевы — авторский, мол, домысел. Она, мол, уже старенькая, лет под сорок, и зовут ее вовсе не Изольда, а Маргарет. Так что сердце мое свободно… За первым письмом второе, третье… Всего я получила за год сто двадцать три письма. Почтмейстер кивнул.
— Около шестидесяти доставил вам я. Скажите, — улыбнулся он, возвращая ей пустую кружку, — как, по-вашему, кто же послужил прототипом для образа Изольды?
Задумавшись, девушка пожала плечами.
— Понятия не имею.
— А что, если это вы?
Она подняла на него расширившиеся от удивления глаза.
— Я?!
— Ну да! О любви Тристана к Изольде, то есть к вам, таинственной королеве из другого времени, наслышан был, вероятно, весь Корнуолл. Как-то, конечно, эта история трансформировалась… Ну, менялась в соответствии с тогдашними представлениями. Всякий рассказывал ее на свой лад. Что-то ушло, что-то забылось, что-то добавилось… А потом на основе всего услышанного автор и написал эту книгу… А?