Вилла «Белый конь»

Она была права. Неясное, бледное изображение на темном, в наслоениях жирной копоти фоне было трудно разобрать: огромную комнату освещали только слабые электрические лампочки в абажурах из толстого пергамента.

– Та рыжеволосая молодая женщина, как ее, Джинджер... не помню фамилию, что гостила у Роуды. Она обещала отмыть все и отреставрировать, – сказала Тирза. – Наверное, и не вспомнит об этом, – продолжала она и добавила по ходу разговора: – Она, знаете, работает в какой-то лондонской галерее.

Мне странно было слышать, как спокойно и равнодушно упоминается имя Джинджер. Внимательно разглядывая картину, я проговорил:

– Наверное, живопись стала бы интереснее.

– Это вовсе не живопись, – отозвалась Тирза. – Так, мазня. Но очень к месту здесь – и к тому же трехсотлетней давности.

– Готово.

Мы резко обернулись. Из полумрака появилась Белла и поманила нас.

– Пора начинать, – сказала Тирза деловито.

Я последовал за ней в пристроенный амбар.

Как я уже говорил, из дома в амбар прохода не было. Пришлось выйти наружу. Стояла темная беззвездная ночь, небо затянули тучи. Из непроглядной тьмы мы попали в большую полуосвещенную комнату.

Вечером амбар смотрелся по-иному. Он не казался, как днем, уютной библиотекой. Лампы не были зажжены. Скрытые светильники давали холодный, рассеянный свет. Посередине находилась на высоком постаменте то ли кровать, то ли диван. Ложе было покрыто пурпурным покрывалом, расшитым каббалистическими знаками.

В дальнем конце виднелось что-то вроде бронзовой жаровни, рядом – медный таз, похоже старинный. По другую сторону почти у самой стены я увидел массивное кресло с дубовой спинкой. Тирза указала мне на него:

– Садитесь сюда.

Я послушно сел. Манеры Тирзы неуловимо, странно изменились, я не мог понять, в чем. Ничего общего с фальшивой одухотворенностью Сибил. Скорее Тирза утратила обычный повседневный облик, и открылась ее подлинная сущность. Она напоминала решительного хирурга у операционного стола перед трудной и опасной операцией. Впечатление усилилось, когда она подошла к стенному шкафу и достала нечто вроде длинного медицинского халата. На него упало пятно света, материя заблестела, словно сотканная из металлических нитей. Тирза натянула длинные перчатки из чего-то похожего на кольчугу – мне однажды показывали бронежилет из такой ткани.

– Нужно принимать меры предосторожности.

Фраза прозвучала зловеще.

Затем она, обратившись ко мне, произнесла особенным, глубоким голосом с многозначительной интонацией:

– Я должна предупредить вас, мистер Истербрук, – не двигайтесь с места. Сохраняйте полную неподвижность, иначе вам грозит опасность. Это не игрушки. Я вызываю силы, гибельные для тех, кто не умеет ими управлять. – Помолчав, она добавила: – Вы принесли, что вам было велено?

Не говоря ни слова, я достал из кармана коричневую замшевую перчатку и протянул ей.

Взяв перчатку, Тирза прошла к металлической лампе с повернутым вниз абажуром, зажгла ее, и в лучах тусклого холодного света красивая коричневая замша приобрела сероватый безжизненный оттенок.

Тирза выключила лампу и одобрительно кивнула.

– Очень подходит, – проговорила она. – Физические эманации владелицы достаточно сильны.

Она положила перчатку на какой-то аппарат в дальнем углу, напоминавший большой радиоприемник. Потом громко позвала:

– Белла, Сибил. Мы готовы.

Сибил вошла первая, одетая в черный длинный плащ поверх павлиньего платья. Театральным жестом сбросила плащ – он соскользнул на пол, где и остался лежать, как чернильная лужа. Сибил вышла вперед.

– Надеюсь, все пройдет удачно, – сказала она. – Заранее никогда нельзя сказать. Прошу вас, мистер Истербрук, не настраивайтесь на скептический лад. Это так неблагоприятно сказывается.

– Мистер Истербрук здесь не для того, чтобы насмехаться над нами, – сурово произнесла Тирза.

Сибил легла на пурпурное ложе. Тирза склонилась над ней, поправляя складки ее одежды.

– Тебе удобно? – осведомилась она заботливо.

– Да, благодарю, дорогая.

Тирза выключила несколько ламп, и все погрузилось в полутьму. После этого она подкатила балдахин на колесиках и установила это сооружение так, что на Сибил, скрыв ее во мраке, упала тень.

– Яркий свет вреден для глубокого транса, – сказала она. – Теперь, кажется, все готово. Белла!

Белла появилась из темноты. Они с Тирзой подошли ко мне, взяли за руки – Тирза за левую, Белла за правую – и сами соединили руки, левой Тирза обхватила правую кисть кухарки. Я ощутил ладонь Тирзы, горячую и крепкую; ладонь Беллы, вялая и холодная, вызвала во мне дрожь отвращения, словно в моей руке был зажат слизняк.

Видимо, Тирза нажала какую-то кнопку – сверху полилась тихая музыка. Я узнал похоронный марш Мендельсона. «Мизансцена, – презрительно подумал я. – Показная мишура!» Я оставался совершенно спокоен, настроен был критически, но помимо воли в душе у меня зародилось дурное предчувствие.

Музыка смолкла. Наступила долгая тишина, слышно было только тяжелое, с присвистом дыхание Беллы и глубокое, ровное – Сибил.

И вдруг Сибил заговорила. Но не своим, а низким мужским голосом, в котором слышался заметный акцент.

– Я здесь, – произнес голос.

Женщины выпустили мои руки. Белла скользнула в темноту. Тирза проговорила:

– Добрый вечер. Это ты, Макэндал?

– Я – Макэндал.

Тирза подошла к дивану и откатила в сторону балдахин. Казалось, Сибил спит глубоким сном. Лицо ее, освещенное неярким светом, стало моложе, разгладились морщины. Пожалуй, сейчас ее можно было назвать красивой.

Снова раздался голос Тирзы:

– Готов ли ты, Макэндал, повиноваться моим желаниям и воле?

– Готов, – ответил странный низкий голос.

– Готов ли ты защитить тело Досу, лежащее здесь и ставшее тебе приютом, от любой физической опасности и вреда? Готов ли отдать его жизненные силы на выполнение моей цели – той цели, что может быть достигнута с его помощью?

– Готов.

– Готов ли ты предать это тело на волю смерти, чтобы смерть, повинуясь законам природы, перешла через него к другому существу?

– Смерть должна вызвать смерть. Да будет так!

Тирза отступила на шаг. Подошла Белла и протянула хозяйке распятие. Тирза повернула его крестом вниз и положила на грудь Сибил. Белла подала Тирзе маленький зеленый фиал. Та капнула из него жидкости на лоб Сибил и начертала что-то пальцем – как мне показалось, снова перевернутый знак креста.

– Святая вода из католического храма в Карсингтоне, – объяснила она мне.

Голос у нее при этом был совсем обычный, но все равно странная колдовская атмосфера не изменилась, а, наоборот, стала еще тревожнее.

Появилась мерзкая погремушка, уже виденная мною. Тирза тряхнула ею трижды, вложила в руку Сибил, снова отступила назад и объявила:

– Все готово.

– Все готово, – откликнулась Белла.

Тирза обратилась ко мне тихим голосом:

– Вряд ли наш ритуал особенно заинтересовал вас, хотя некоторым из наших гостей интересно. Вам, наверное, кажется, будто перед вами разыгрывается сцена, подобная тем, что можно увидеть у африканских колдунов. Хочу вас разуверить. Ритуал – набор слов и фраз, освященный долгими веками. Он оказывает воздействие на человеческий дух. Откуда возникает массовая истерия толпы? Мы не знаем точно. Но это явление существует. Старинные обряды играют свою роль – особую роль, мне думается.

Белла, которая ненадолго выходила из комнаты, вернулась с петушком в руках. Он был живой и вырывался. Опустившись на колени, она стала чертить зажатым в пальцах мелом какие-то знаки вокруг жаровни и медного таза, потом посадила птицу на пол, уткнув клювом в кривую белую линию. Петушок застыл в неподвижности.

Белла все чертила и чертила на полу, напевая при этом что-то неразборчивое гортанным голосом; по-прежнему стоя на коленях, она начала раскачиваться и изгибаться, приводя себя, очевидно, в какой-то мерзкий экстаз.

Наблюдая за мной, Тирза проговорила: