Страница 248 из 340
— Нырять? – спросила она.
— Нет, это будет перебор. С дайвингом на сегодня все. Сейчас спокойный финальный заплыв вокруг мото–рафта. Радиус 200 метров. По дороге все время разговаривай. Это развивает рефлексы контроля дыхания… Раз–два… Поехали по часовой стрелке.
— А я поеду на своем мужчине, — сообщила Пума, уцепившись за плечо Рона, — мне уже лень плавать, а ему это хорошо для аппетита. Да!
— Олаф, может, ты меня тоже покатаешь? – спросила Фрис, — Для хорошего аппетита.
— Я так и знал, — вздохнул швед, — Ладно, буду работать ездовым дельфином и слушать лекцию Ахети про реакцию Юн Чун на реакцию Ромара на Туманность Андромеды.
— Юн Чун до сих пор реагирует, — проинформировал Рон, глянув в сторону мото–рафта.
Учебно–тренировочный рафт – 7–метровый вытянутый надувной бублик, до середины накрытый куполом также надувной рубки–камбуза, неподвижно стоял на воде в паре сотен метров от них. На округлом бортике сидели две фигурки. Та из них, которая была поменьше и посветлее, то и дело начинала интенсивно жестикулировать.
Ахети Уи, перевернувшись на спину, ритмично заработала руками, как медленными гребными колесами древнего пароходика, и объявила в порядке предисловия.
— Ну, типа, я историк техники, а не экоисторик, так что мне эти фишки с социально–экономическими формациями слегка пофиг, но Туманность Андромеды это про все.
— Вообще про все? – удивилась Фрис, комфортно буксируемая Олафом.
— Там все баги футурологии, — уточнила Ахети, — Но если это лекция, то рулим от пирса. «Туманность Андромеды» это футуро–роман советского геолога, биолога и историка Ивана Ефремова. Более ста лет назад он ходил по северу нашего океана в сайберской акватории. В конце W–War–II он написал новеллу про наш атолл Факаофо–Токелау, а «Туманность Андромеды» — на 10 лет позже, за 14 лет до первого лунного десанта.
— Роман про космос? – спросил Керк.
— Роман про будущее, — снова уточнила она, — Примерно в 40–м веке. За 2 тысячи лет от начала космической эры люди освоили «кротовые норы» в пространстве, добрались до звезд и, между делом, построили на Земле всеобщий коммунизм.
— Только на Земле? – перебила Фрис, — Можно было бы и еще где–то что–то построить.
— По ходу, там как–то непонятно, — ответила техноисторик, — Описана куча внеземных цивилизаций, все похожи на человеческую на разных исторических фазах, но чтобы земляне занимали ничейные планеты и что–то там строили… Короче это выпало.
— Странно, — заметил Керк, — Какой тогда табаш от всех этих звездолетов?
— Культурный обмен с соседями — пояснила она, — а так, чисто спортивный интерес. В практическом аспекте, футуро–люди больше занимаются тем, что хабитируют нашу планету до консистенции «фруктовое пюре с кремом под толстым слоем шоколада».
Пума отцепилась от плеча Рона и подплыла поближе:
— Как они там поместятся? Если все шоколадное, то много детей, так? А где жить?
— Детей мало, — ответила Ахети, — Они планируют, чтобы не было перенаселения.
— Пфф, — возмутилась африканка, — Глупо, да! Вокруг столько планет пропадает зря!
— Ага, — согласилась Ахети, — но я объясняю, как у Ефремова. У него есть роман «Час быка», продолжение «Туманности Андромеды», про планету Торманс около другой звезды. Планету колонизировали люди, улетевшие с Землю из несогласия с земным коммунизмом. Колонисты все засрали, устроили диктатуру, колбасят друг друга по–черному. Потом земляне всех спасают, но смысл в том, что нефиг колонизировать.
— А что из себя представляет этот земной коммунизмом? – спросил Олаф.
Теперь про коммунизм. Рулит «Совет Экономики». При нем несколько групп консультантов. Типа, ученые…
— А как формируется этот Совет? Как у вас, или как у нас? Конкурс или выборы?
— Там непонятно. По ходу, глобальные вопросы ставятся на интернет–референдум.
— А кто определяет, какие вопросы глобальные?
Ахети вздохнула, взяла тайм–аут, сделав ленивый переворот под водой, и ответила:
— Te i reira, te oere hamani. Там дело темное. Откуда берутся эти умники в Совете и по каким принципам они управляют… В романе считается, что они хорошо управляют.
— Хорошо для кого? – поинтересовался Керк, — И, кстати, кто воспитывает детей?
— Два пинка, оба нокаутирующие, — оценила Ахети, — В романе считается, что есть такие принципы этики, которые все решают наилучшим образом. Если их внушить каждому хабитанту с детства, то все будет классно. Отсюда — приоритет педагогики. Как только ребенка отнимают от груди, так сразу отдают в учебные лагеря, где он воспитывается и учится под контролем педагогов до 17 лет, потом он еще 3 года выполняет спецзадания педагогов, и освобождается только в 20 лет, если педагоги поставят ему зачет.
— А кто не получил зачет, того убивают, — добавила Пума.
— Откуда такой вывод? — поинтересовалась Ахети.
— Знаю, — ответила африканка, — Когда я была маленькая и жила на Замбези там рядом были лесные племена, совсем дикие. У них так. Кто сдал зачет, тому педагоги режут каменным ножом узор на лице и мажут золой. Это он взрослый, может строить дом и брать себе женщин, а до зачета он служит педагогу. А потом, кто не сдал зачет, тому режут горло и съедают. Если ты не хочешь сдавать зачет, то бьешься с педагогом на копьях. Если убьешь его, то сам будешь педагог, а если педагог убьет тебя, то тебе не повезло. Если кто–то старый, сильно раненный или больной, то ему режут горло, для экономии, чтобы не кормить. Лесные люди сильные, здоровые, но очень глупые, да!
— А откуда у них берутся педагоги? – спросила Фрис.
— Педагоги берутся оттуда, что они убили старых педагогов. Я же понятно сказала.
— Ну да, — согласилась шведка, — А почему ты называешь их педагогами?
— Это не я, это Ахети их так назвала. Они рулят, пока их не убьет тот, кто сильнее.
Развеселившийся Рон подплыл и слегка хлопнул Пуму по попе.
— Хей, черная кошка, а экономический совет у лесных людей есть?
— Типа того, — ответила она, снова уцепляясь за его плечо, — Есть такие старики, которые падают, дергают ногами и у них пена идет изо рта. Совсем ебнутые. Им не режут горло, потому что боятся: дух мбембе, который у них в голове, выскочит и будет плохо. А так, педагоги говорят другим лесным людям: У! Это мбембе дает нам совет через ебнутого старика! Он советует то–то и то–то. Делайте так! И лесные люди слушаются, да!
— Ничего такая демократия, — оценил Олаф, — только немного готичная, да Ахети?
— Угу. Но ты не путай, где Ефремов, а где люди из леса на Замбези рядом с fare Пумы.
— Я не путаю. Просто, если к Ефремову добавить Замбези, то появляется логика.
— Верно, — согласилась она, — Это футуро–общество 40–го века подозрительно похоже на застывшую ритуально–кастовую систему городов–государств эпохи ранней бронзы. Но Ефремов совершенно не имел это в виду. Он описывал замечательный, благополучный мир с энергичными, красивыми, открытыми людьми вроде Ромара. В этом и проблема.
— Ромар классный, — согласилась Пума, — только он… Хрупкий. Как все элаусестерцы.
— Хрупкий? – удивилась Фрис, — А, по–моему, он здоровый, как черт.
— Пума верно сказала, — вмешался Керк, — Они очень креативные и коммуникабельные ребята, поэтому с ними надо обращаться бережно. А вообще, им цены нет.
— Значит, — заключил Олаф, — на Элаусестере люди похожи на тех, про которых писал Ефремов, а вот их коммунизм совершенно другой… Кстати, как у них с сексом?
Ахети остановилась и разлеглась на воде, выражая мечтательность всем своим телом.
— Обалденно! Правда, я сужу по одному случаю с одним представителем, но…
— Wow! — сказал швед, — Рад за тебя. Но я спросил про секс в «Туманности Андромеды».
— А–а… Там закручено. С одной стороны, открытая эротичная эстетика тела, с другой – полное отсутствие эротики in–action. Можно подумать, что женщины беременеют от взгляда на мужчину… Хотя, ни одной беременной женщины в романе нет. И ни одной кормящей. Только одна женщина упоминает, что не так давно вскормила ребенка. Да, маленьких детей и стариков тоже нет. Странно, не так ли?