Бледное пламя

ПЕСНЬ ВТОРАЯ

Был час в безумной юности моей,Когда я думал: каждый из людейЗагробной жизни таинству причастен,170: Лишь я один — в неведенье злосчастном:Великий заговор людей и книгСкрыл истину, чтоб я в нее не вник.Был день сомнений в разуме людском:Как можно жить, не зная впрок о том,Какая смерть, и мрак, и рок какойСознанье ждут за гробовой доской?В конце ж была мучительная ночь,Когда постановил я превозмочьТой мерзкой бездны тьму, сему занятью180: Пустую жизнь отдавши без изъятья.Мне нынче шестьдесят один. По садуПорхает свиристель, поет цикада.В моей ладони ножнички, они —Звезды и солнца яркие огни,Блестящий синтез. Стоя у окнаЯ подрезаю ногти, и виднаНевнятная похожесть: перст большой —Сын бакалейщика; за ним второй —Староувер Блю, наш здешний астроном,190: Вот тощий пастор (я с ним был знаком),Четвертый, стройный, — дней былых зазноба,При ней малец-мизинчик крутолобый;И я снимаю стружку, скорчив рожу,С того, что Мод звала "ненужной кожей".Мод Шейд сравнялось восемьдесят в год,Когда удар случился. Твердый ротИскривился, черты побагровели.В известный пансион, в Долину ЕлейЕе свезли мы. Там она сидела200: Под застекленным солнцем, то и делоВ ничто впиваясь непослушным глазом.Туман густел. Она теряла разум,Но говорить пыталась: нужный звукБрала, застыв, натужившись, — как вдругИз ближних клеток мозга в диком танцеВыплескивались сонмы самозванцев,И взор ее туманился в стараньеСмирить распутных демонов сознанья.Под коим градусом распада ждет210: Нас воскрешенье? Знать бы день? И год?Кто ленту перематывает вспять?Не всем везет, иль должно всех спасать?Вот силлогизм: другие смертны, да,Я — не "другой": я буду жить всегда.Пространство — толчея в глазах, а время —Гудение в ушах. И я со всемиВ сем улье заперт. Если б издали,Заранее мы видеть жизнь могли,Какой безделицей — нелепой, малой,220: Чудесным бредом нам она б предстала!Так впору ли, со смехом низкопробным,Глумиться над незнаемым загробным:Над стоном лир, беседой неспешливойС Сократом или Прустом под оливой,Над серафимом розовокрылатым,Турецкой сластью и фламандским адом?Не то беда, что слишком страшен сон,А то, что он уж слишком приземлен:Не претворить нам мира неземного230: В картинку помудреней домового.И как смешны потуги — общий рокПеревести на свой язык и слог:Звучит взамен божественных терцинБессонницы косноязычный гимн!"Жизнь — донесенье. Писано впотьме".(Без подписи.)Я видел на сосне,Шагая к дому в день ее конца,Подобье изумрудного ларца,Порожний кокон. Рядом стыл в живице240: Увязший муравей.Британец в Ницце,Лингвист счастливый, гордый: "je nourrisLes pauvres cigales"[1]. — Кормит же, смотри,Бедняжек-чаек!Лафонтен, тужи:Жующий помер, а поющий жив.Так ногти я стригу и различаюТвои шаги, — все хорошо, родная.Тобою любовался я, Сибил,Все классы старшие, но полюбилВ последнем, на экскурсии к Порогу250: Нью-Вайскому. Учитель всю дорогуТвердил о водопадах. На травеБыл завтрак. В романтической канвеПредстал внезапно парк привычно-пресный.В апрельской дымке видел я прелестныйИзгиб спины, струистый шелк волосИ кисть руки, распятую вразбросМеж искрами трилистника и камня.Чуть дрогнула фаланга. Ты дала мне,Оборотясь, глаза мои встречая,260: Наперсток с ярким и жестяным чаем.Ты в профиль точно та же. Губ окромокТак трепетен, изгиб бровей так ломок,На скулах — тень ресниц. Персидский нос,Тугая вороная прядь взачесЯвляет взору шею и виски,И персиковый ворс в обвод щеки. —Все сохранила ты. И до сих порМы ночью слышим струй поющих хор.вернуться

1

"я кормлю бедных цикад" (искаж. фр.) - французское "cigale" (цикада) спутано с английским sea-gull (чайка).