Отступник

— Ты… Ты уверен, что нам непременно нужно проделать с ним это? Кшан в замешательстве взглянул на братишку и нетерпеливо взял Шепа за плечи. — Не спешим ли мы? Он отойдет немного, станет поспокойнее…

— Он никогда теперь не отойдет, — покачал головой Шеп. — И ты это знаешь.

Освободившись от рук Кшана, он достал из сумки свой превосходный острейший нож и провел пальцем по лезвию.

— В таком деле, как выживание, лучше поспешить, чем опоздать, проворчал Шеп. — Не трясись, я буду осторожен. Обещаю тебе, это не будет через чур мучительно.

Кшан передернулся:

— Цьев еще ребенок. Мне его жаль.

— Когда он в следующий раз не сможет сдержаться, а он не сможет, в этом я уверен, и его схватит Пряжкин и посадит на кол, твоя жалость его не спасет. Не думай, что все это доставит мне удовольствие, — насупился Шеп. Но если мы с тобой не будем сейчас немного жестоки, опасность разоблачения будет слишком велика. Ты уверен, что твой Цьев, вдохновленный сегодняшним успехом, завтра же не удерет в деревню мстить Пряжкину?

— Я не удеру! — встрял Цьев, но брат строго посмотрел на него и ответил Шепу:

— Нет, пожалуй, я в этом не уверен… Но, Шеп, мы лишим его самозащиты!

— Дополнительная сила станет для него не самозащитой, а самоубийством! — жестко сказал Шеп.

Цьев, молча слушал их, стараясь понять. Слова произносились очень странные: «через чур мучительно», «проделать с ним это»… С «ним» — это с Цьевом, ясное дело. А вот что такое «это» решили с ним проделать взрослые лешаки, малыш не мог сообразить, но чувствовал недоброе. Он никак не мог понять, что затеяли Кшан с Шепом. Да, они были рассержены и обескуражены тем, как быстро и отчаянно Цьев убил на реке человека. Но Цьев был уверен, что уж кто-кто, а Кшан никогда не причинит ему зла.

— Я больше не буду! — попробовал Цьев свой обычный прием.

— Не будешь, малыш, это верно, — вздохнул Шеп. — Держи его, Кшан!

Кшан шагнул к братишке, сел рядом и быстро, одним рывком пересадил его к себе на колени спиной к Шепу.

— Цьев, послушай меня, — торопливо заговорил старший брат. — Я очень люблю тебя, я хочу, чтобы ты уцелел. Поэтому не сердись на нас с Шепом, мы должны это сделать…

Малыш покосился на брата, вздохнул, пожал плечами и ничего не ответил.

— Мы постоянно бываем среди людей, — продолжал Кшан. — Нам нельзя выделяться среди них. Но человеческой одежды и обуви, и даже перчаток для этого мало. Нужно не выдавать себя поведением. А ты… Ты не можешь сдерживаться, это мне теперь ясно. По осени ты чуть не убил Валю, сегодня ты отыгрался на человеке, который совершенно ни при чем. Я тебя не виню, пойми. Но нам нужно сделать все, чтобы ты не смог повторить сегодняшнее, даже если бы захотел!

Цьев снова взглянул на брата в открытую и уточнил:

— Что вы хотите от меня? Я же сказал, что больше не буду!

— Надо сделать с тобой две вещи… Великий Нерш знает, как мне больно, но Шеп прав, и это нужно сделать… — с тоской произнес Кшан и руки его, держащие Цьева, задрожали.

Цьев посмотрел на брата повнимательнее. И его глаза раскрылись еще шире:

— Кшан, ох, Кшан, что ты такое задумал?!!

Кшан осторожно провел ладонью по волосам Цьева, по вытянутому кончику ушка и судорожно сглотнул слюну.

— Так нужно, Цьев, для твоей же безопасности… — выдавил из себя Кшан, силясь улыбнуться, но у него тряслись губы. — Ты должен стать похожим на людей. Это не будет очень больно…

Цьев не стал дожидаться дальнейших разъяснений. Ему стало ясно, что пришла пора удирать. Пользуясь тем, что разволновавшийся Кшан держал его слабо, Цьев соскочил с колен брата, сорвался с места и выскочил за дверь. Проваливаясь в снег, он побежал прочь.

За спиной он услышал гневный голос Шепа:

— Кшан, ты дурак! Разве так делают?! Сначала надо было сделать все, а потом оправдываться!

Шеп бросился следом, с легкостью догнал лешонка и подхватил его, сунув под мышку. Цьев отчаянно извивался, но Шеп притащил его в убежище. Донеся мальчишку до лежанки, Шеп сунул его Кшану и раздраженно бросил:

— Держи, да покрепче! — а сам потянулся за ножом.

Цьев выгнулся, напрягаясь всеми мышцами, но Шеп ловко собрал в один пучок длинные волосы лешонка, сжал их кулаком на самой макушке и отрезал их своим ножом. Когда он выпустил волосы Цьева, лешонок мотнул головой, но не почувствовал привычной тяжести прядей. Волосы не достигали даже плеч.

— Да вы что?!! — заорал он, не веря. — Как вы могли?!! Вы с ума сошли!

Но брат отвел полные слез глаза и еще крепче сжал Цьева.

И Цьев понял, что это еще не все. Увидев, что Шеп снова подходит к нему с ножом, Цьев завизжал, забрыкался, забился в руках Кшана. Наверное, брату пришлось подивиться, откуда в хрупком детском теле столько совершенно неодолимой силы. Кшан обхватил малыша покрепче и, развернув его голову, прижал к себе, подставляя Шепу правое ухо Цьева.

Шеп наклонился и поднес нож.

И полный боли детский вопль наполнил полутемную землянку.

Не медля, Шеп грубо развернул голову Цьева другой стороной и принялся за левое ухо. Нового крика не последовало. Шеп разогнулся и отступил, сжимая в кулаке отрезанные кончики ушей. Руки Кшана бессильно разжались, и Цьев соскользнул вниз…

Цьев лежал на коленях Кшана, дрожа всем телом. По его вискам сбегали вниз крупные, величиной с горошину, слезы. Он тихо, еле слышно скулил. Кшан едва сдерживался, чтобы не заплакать самому. Он поднял братишку, усадил его, прижал к себе его вздрагивающую головку, обнял худенькие, ослабевшие плечи.

— Я не хочу!!! Зачем вы это сделали?!! — отчаянно зарыдал лешонок. Зачем?!! Я не хочу быть похожим на человека!!! Я вас… ненавижу!!!

Цьеву так хотелось избить брата, но он слышал, что Кшан горько стонет: видимо сам не верит, что позволил так надругаться над братишкой.

Наклонившись над Цьевом, Кшан замер, осторожно, самым кончиком влажного языка касаясь кровоточащего края изувеченного маленького ушка…

Кшан стремился облегчить боль Цьева, а у малыша не было сил сопротивляться нежности брата, в искренность которой он больше не верил. Боль, конечно же, притихла, но не ушла совсем, она переселилась глубже, и девятилетний малыш в ту ночь впервые в жизни узнал, как болит сердце…

Тогда Цьеву казалось, что он теперь остался один. У него больше нет ни родных, ни друзей. Он позволил Кшану привести себя домой, но несколько недель подряд он не приближался ни к кому из старших леших, подпуская к себе только свою маленькую верную подружку Шелу. Она старательно вылизывала изуродованные ушки Цьева, пока ранки совсем не затянулись, и маленькие лешата сидели в углу землянки долгими зимними ночами, оберегая от всех свой растерзанный мирок.

Только потом, не сразу и не вдруг братья помирились. Сначала Цьев просто не выдержал потухших виноватых глаз Кшана и простил его. А потом, взрослея, он понял, что Шеп и Кшан искренне хотели уберечь его от роковых ошибок, и никогда бы не поступили с Цьевом так, если бы существовал какой-то иной способ… И лешонок уже больше не держал зла на тех, кого любил. Только нестерпимая горечь вспыхивала в нем до сих пор, когда он вспоминал ту сцену. Ему было так жалко себя!..

…Цьев проглотил старую обиду, возвращаясь в настоящее. Картофелина давно остыла у него в руке. Видно, пауза затянулась.

Цьев хотел съесть картошку, но почувствовал, что аппетит пропал. Забросив картофелину в костер, Цьев поджал ноги и обнял голые колени.

Волосы отрастали, и он безропотно позволял брату постригать его. Потому что верил, что старшие поступают правильно. Но вот уши-то нипочем не отрастут. И Цьев люто возненавидел свое отражение. Его внешность теперь была совершенно человеческой. Крошечные рожки были скрыты лохматыми короткими прядями, уши стали округлыми. И для юного лешака это было настоящей мукой!

Ведь у леших Шерша не росли ни борода, ни усы. Вместо них у лешего, становящегося мужчиной, щетиной покрывались удлиненные кончики ушей. А Цьеву теперь по милости Шепа с Кшаном никогда не суждено быть похожим на настоящего взрослого лешего… То-то девушки все время прячут улыбки… Ох, какой стыд все-таки!