Отступник

Вальке было не так уж и все равно. Но поскольку существовало созвучное человеческое имя, он и не думал возражать.

Первые сутки прошли почти прекрасно. Юша была спокойна, утверждала, что чувствует себя хорошо. И Валька уже почти уверился в благополучном исходе. Но на вторые сутки Юша заметно ослабела, почти не разговаривала, и было заметно, что ей очень трудно кормить малыша. Шеп и Кшан принялись по очереди поить ее кровью, но улучшения не наступило. На третье утро она даже не смогла поднять рук, чтобы взять младенца. Шеп готов был отдать сестре всю свою кровь, но лешуха не смогла даже сосать, ее губы почти не шевелились. По каплям Шеп вливал сцеженную кровь в рот Юше, пока она еще могла хотя бы глотать. Но все было тщетно. Юшу охватил сильнейший жар, отнявший у нее последние силы. К вечеру третьего дня Юша тихо умерла, без единой жалобы, без единой слезинки. Просто затихла, закрыла глаза, и все было кончено…

… У Валентина было еще о чем порассказать брату. Но для этого нужно было много времени и немало сил. Проговорить все, что камнем залегло на сердце, было очень тяжело, и Валентин не решился продолжить.

Резкий скрип замученного стула окончательно вывел его из оцепенения воспоминаний. Валентин уставился на Сергея, который встал над ним:

— Ну что тебе, Сережа? Я сегодня не могу больше говорить…

— Ладно, ладно… И правда, на сегодня достаточно. Но меня мучает один малозначащий, но любопытный вопросик… Я не очень понимаю, как ты получил на мальчика документы…

Валентин усмехнулся:

— Так Шеп обещал, что не будет возражать против человеческих обрядов. Я не настолько рехнулся, чтобы попытаться окрестить лешонка. И мне осталось только заняться обычными бумажками. Правда, я приступил к этому, когда Мироше было уже года три. Мне несколько месяцев пришлось подъезжать с ухаживаниями к секретарше сельсовета. Тетка она была одинокая, молодящаяся и не дура выпить… И я старательно изображал из себя страстного донжуана, не способного перенести свидание даже на несколько часов. Я набрасывался на нее прямо в приемной после того, как сельсовет опустеет. Приносил ей время от времени пол-литра… После нескольких неудачных попыток, мне удалось напоить ее в конце свидания до бесчувствия. И я влез в сейф, взял бланки свидетельства о рождении и свидетельства о смерти, поставил на них подлинные печати. Документ на Мирошу я заполнил сам, и в свой паспорт вписал его сам. Никакой актовой записи, разумеется, не существует, да разве кому придет в голову когда-нибудь проверять это? Свидетельство о смерти Юши может потом пригодиться, чтобы не было заморочек и вопросов о матери Мироши. Но сам заполнять его не стал, потому что там требуются медицинские термины. Нет у меня здесь знакомых врачей…

— Ну это не беда, я заполню тебе эту бумажку, — сказал Сергей и вдруг хитренько улыбнулся. — Говоришь, изображал донжуана, набрасываясь на бедную женщину? Ты, конечно, отменный артист, Валяй, но тут мало одного таланта. Как же ты умудрился быть страстным в плановом порядке? Видно, тетка все-таки была ничего?

— Ага, ничего. Хорошего. Была она чуть симпатичней крокодила, засмеялся Валентин. — Просто Шеп дал мне настой одной удивительной травки. Если вдруг у тебя случатся проблемы по этой части — поделюсь…

Сергей тоже засмеялся, но внезапно его лицо перекосила болезненная гримаса, он наклонился, взял Валентина за шею жесткими сильными пальцами и легонько сжал:

— Ох, елочки-палочки… Как же тебя угораздило во все это влипнуть, нерадивая твоя душа?..

Сергей повернулся и присел на край кровати рядом с Валентином. Пружинная сетка под ним просела почти до пола, и Валентин ухватился за никелированную спинку кровати, чтобы не сползти вниз.

— Ты уж не серчай на старого упрямого простака, но я опять с бесполезным упреком, — пробормотал Сергей, и его тяжелая рука легла на колено Валентина.

— Я могу понять, почему ты ни слова не хотел объяснить родителям. На нормальную реакцию с их стороны надеяться не приходилось. Но я, честно говоря, до сих пор не пойму, почему ты обошел меня своим доверием? Неужели тебе не хотелось рассказать мне обо всем? Или ты боялся за своих друзей? Ты что, думал, что я побегу тесать колья? Я что, похож на этого самого Пряжкина?

И привязанность, и благодарность к брату испарились в мгновение ока. Валентин, привыкший, что его душевные порывы бывают приняты и поняты без всяких объяснений, отпустил на волю свою досаду. Вспыхнула злость на этого проклятого тугодума, который не может пошевелить собственными заплывшими жиром мозгами и найти какое-нибудь объяснение, кроме глупых намеков. Ну почему Сергей непременно хочет все услышать ушами, и никак не желает просто почувствовать?! Толстокожий недоумок!

— Нет, на Пряжкина ты не похож! — завопил Валентин. — Нисколько не похож! Он ведь леших убивает, не глядя! А ты не стал бы этого делать. Ты ведь так любишь всех животных! Ты так крепко их любишь! Да и как же тебе их не любить, вон какое ты пузо наел на собачьих клизмах!..

Лицо брата побледнело и вытянулось. Такого перехода, Сергей, видимо, никак не ожидал. Да и Лида, тревожно вскинув голову, в изумлении раскрыла рот…

— Валька, да ты что, свихнулся?.. — беспомощно прошептал Сергей.

— Нет, я здоров! Я в полном порядке! Не можешь понять, почему я до сих пор молчал? Так я тебе скажу! Мне тебя, идиота, расстраивать не хотелось! Ты ведь не думал, что твой брат стал лешаком?!

— Валька, замолчи сейчас же… — Сергей попробовал не то обнять, не то взять Валентина за руку, но тот резко отскочил в сторону:

— Не пачкай руки, Сереженька, не утруждайся! Не стоит чесать меня за ушком, я мяукать не стану! Я привык ко всему и так сносно жил все эти годы без твоего невыносимого участия! Так что отправляйся-ка отсюда, любитель животных!

Валька задохнулся от крика, отвернулся и заговорил тише, но все так же горько:

— Расстроил я тебя, уж извини, но ты сам меня вынудил. Хотел правды глотай, как есть. Хороший ты человек, Сереженька, чувствительный, заботливый, жалостливый… Над всякой раненой животиной рыдаешь. Но мне твоя жалость не нужна! Хоть я и не человек больше, но я и не пациент твоей лечебницы…

— Ты заткнешься, или нет? — немного растерянно вставил Сергей.

— Нет. Ты же всей правды хотел!

— Я тебя убью, Валька… — покачал головой Сергей, но сказал это таким тоном, словно умолял одуматься.

— Точно-точно. Это все, что ты можешь теперь сделать. И не притворяйся больше передо мной добреньким. Меня, такого, каким я стал, ты любить не сможешь… Да и не захочешь. Резона тебе нет, братишка, любить меня, я ведь не ротвейлер и не пекинес. Я же тебе ни рубля в карман не добавлю!

— Валька, опомнись, при чем тут деньги?

— Как при чем? — Валентин всплеснул руками. — Не строй из себя альтруиста, Сереженька! Вот ведь как прибыльно, оказывается, любить собачек да кошечек! Состояние сколотил, квартиру купил, машины и женщин каждый год меняешь, и щеки со спины видать! А тут кошечек и попугайчиков нет, братишка! Тут надо любить леших! Как тебе это? Не очень устраивает, верно? Ведь за любовь к лешакам баксами не платят! За нее платят кольями в бок!!!

Голос Валентина сорвался на высокой визгливой ноте, он торопливо сглотнул, прогоняя твердый комок, и закончил:

— Так что нечего тут нюни распускать и жалеть меня! Я тебе совершенно серьезно заявляю: я давно уже не человек. Я один из них, я лешак, хоть и безрогий! Самый настоящий лешак! А леший, Сереженька, это не животное! Мы дети этой проклятой реки, и они, и мой сын, и я! Мы не попадаем в сферу твоей любви… Ты мне не нужен, Сергей! Выгнать тебя из этого дома я не имею права. Хочешь оставаться — оставайся, уедешь — на здоровье! Но чтобы я от тебя больше не слышал ни сочувствия, ни упреков, ни советов! Никогда!

— Ты не услышишь больше от меня ни слова. И я никуда не уеду, — сухо произнес Сергей. — Устроит тебя такой вариант?

Валентин оглянулся. Сергей затравленно смотрел на него снизу вверх, сжавшись в замешательстве. Но неожиданно он криво усмехнулся и губы его заплясали: