Три новеллы

Сакико отошла от окна и присела в углу у небольшого зеркала в лакированной рамке. Не в силах унять охватившую ее тревогу, она думала о том, что отдала Цугами три лучших года жизни, а взамен обрела одни лишь переживания. Из зеркала на нее глядело осунувшееся бледное лицо с лихорадочно блестевшими глазами…

Первые дни нового года Сакико провела у себя дома. Ей никого не хотелось видеть, к тому же она простудилась. От нечего делать она листала газеты, обратив внимание, что сразу после новогодних праздников в «Новой осакской вечерней газете» заметно больше стало материалов, связанных с предстоящим боем быков: интервью нашумевшего певца — исполнителя роли Хозе в опере «Кармен»; статья о бое быков барона Ф. — известного любителя спорта; фотография старого скульптора, специализировавшегося на изображении быков; статья подающего надежды боксера о быках, опубликованная под привлекательным заголовком «С точки зрения профессионала»; материалы спецкора газеты под шапкой «Там, где выращивают боевых быков».

Сакико мало интересовал сам по себе бой быков, но сквозь все эти статьи, заполонившие полосы вечерней газеты, она ощущала холодные, но в то же время одержимые идеей глаза Цугами. На газетных полосах как бы отражались его планы, внезапно мелькавшие мысли. За типично рекламными материалами, информацией о съемках короткометражных фильмов на стадионе, где намечалось провести бой быков, она видела мечущуюся фигуру возлюбленного, ведущего переговоры, что-то предлагающего, отвергающего, спешащего осуществить свои замыслы.

Восьмого января Сакико решила обязательно повидаться с Цугами. А решив так, она уже не могла спокойно усидеть на месте. Тем более что на следующий день она должна была после болезни выйти на работу в ателье близ Синсайбаси, и времени у нее оставалось в обрез. Кроме того, ее по-прежнему не оставляла странная тревога, испытанная в ту новогоднюю ночь. И хотя давно уже наступил новый год, неприятный осадок все не исчезал.

Сакико позвонила в редакцию, но там ей ответили, что последние два-три дня Цугами днюет и ночует на стадионе Хансин. Цугами с самого начала запретил Сакико появляться у него на службе. И все же она отправилась на стадион, хотя сознавала, что это может выдать их отношения. Накануне сильно похолодало, и казалось, вот-вот выпадет снег. Сакико впервые вошла внутрь стадиона, огромную чашу которого прежде видела лишь из окна электрички. Она пересекла пустое безлюдное в это время поле и вошла в маленькую контору, напоминавшую корабельную рубку. Там было несколько человек — то ли журналистов, то ли обычных посетителей. Они сидели вокруг переносной печурки и курили. Чуть в стороне она увидала Цугами. Он стоял в пальто с поднятым воротником и что-то громко кричал в телефонную трубку. Его взгляд безразлично скользнул по Сакико, и в его холодных глазах она почувствовала укор. Закончив длинный разговор, он первым вышел из конторы и по темному зигзагообразному проходу стал подниматься на верхний ярус. Сакико последовала за ним.

— Зачем пожаловала? У тебя ко мне дело? — раздраженно спросил Цугами, бросив на нее быстрый взгляд. Щеки его запали. По всему было видно, что он устал до изнеможения.

— А разве нельзя просто встретиться с тобой, без всякого дела? — мягко возразила Сакико.

— Я ведь тебя предупреждал, что буду по горло занят.

— В новом году мы впервые встречаемся, и, пожалуйста, не делай такое страшное лицо… «Зачем пожаловала?…» Кто я тебе и какое ты имеешь право так со мной разговаривать?

— Опять за старое? Перестань! Говорю же, что страшно устал. — Зажав в зубах сигарету, Цугами говорил резко, не в силах сдержать раздражение. Сакико побледнела. Она собралась было что-то ему ответить, но раздумала и лишь молча глядела на его изменившееся лицо, развевающиеся на ветру волосы. Они стояли друг против друга, словно готовились вступить в поединок. Цугами первым заметил это и сказал:

— Давай присядем.

Он плюхнулся на ближайшую скамейку. Сакико опустилась рядом.

На запад и восток от стадиона до горизонта тянулась обширная равнина, куда во время войны эвакуировали военные заводы из Осаки и Кобе. Отсюда, с верхнего яруса, их здания походили на обрывки беспорядочно разбросанной бумаги. Там и сям врезались в небо металлические конструкции, напоминавшие остовы затонувших кораблей. Присмотревшись, можно было заметить вдали множество фабричных труб и поваленных телеграфных столбов, вокруг которых землю устилали провода, переплетаясь в странном узоре словно огромная паутина. Время от времени сквозь развалины не спеша проезжала электричка с казавшимися отсюда игрушечными вагончиками. Вдали на северо-востоке виднелась горная цепь Рокко. А над этим хаотическим скоплением творений рук человеческих низко нависло свинцово-серое небо.

Сакико молча глядела на неприветливый пейзаж и думала о том, сколь холоден и безразличен к ней сегодня Цугами. А ведь она специально приехала сюда, чтобы он уделил ей хоть малую толику их прежней любви, согрел ее сердце. Ах, как сейчас желала она этой любви — пусть обманчивой. Нескольких теплых слов Цугами было бы достаточно, чтобы успокоить ее. Она жаждала их — пусть лживых, бессовестно лживых слов любви! Сакико вглядывалась в профиль сидевшего рядом с ней мужчины, которому не было никакого дела до переживаемых ею сердечных мук. Внезапно в ней всколыхнулась жгучая ненависть к человеку, который не желает даже пальцем шевельнуть для того, чтобы обмануть ее. Тогда она, решив, что пора расплачиваться с долгами, с напускным безразличием предложила ему поехать вместе на чайную церемонию в храм Ниннадзи. Она тут же придумала, что получила приглашение от своей подруги из Киото.

Не обратив внимания на недоуменное выражение, появившееся на лице Цугами, она сказала:

— Церемония состоится четырнадцатого января. Поедем вместе, только на один день!

— Это невозможно, — воскликнул Цугами.

— Ну хотя бы на полдня.

— Не могу. Пока не проведем бой быков, я отсюда не могу отлучиться ни на один час.

— Значит, между нами все кончено, — сразу охрипшим голосом сказала Сакико. — Зачем, собственно, я это говорю — вот глупая! Разве не ясно, что ты меня уже бросил.

— Никто не собирается тебя бросать.

— И ты еще смеешь утверждать это! — Неожиданная ненависть к этому безразличному человеку всколыхнула все ее существо, и, уже не сдерживаясь, Сакико закричала:

— Так брось меня, брось по-настоящему, прямо здесь, чтобы я покатилась вниз по ступенькам. Падая, буду глядеть на твое лицо. Интересно, появится ли на нем хотя бы тень сочувствия…

Наступила тишина. Вспышка гнева прошла, говорить больше было не о чем, и Сакико ощутила безысходную тоску. Теперь уже ничего не исправишь, подумала она. Кто-то из них должен был первым подняться со скамьи. Цугами вдруг вспомнил, что у него неотложное дело, и, попросив ее подождать, поспешил в контору. Спустя несколько минут он вернулся и в совсем ином тоне стал объяснять, что сегодня, как и все ближайшие дни, он завален делами, но зато, когда все будет позади, они обязательно съездят вместе отдохнуть на горячие источники в Кисю. И, словно оправдываясь, добавил:

— Все идет из рук вон плохо, ничто из задуманного не получается так, как хотелось бы.

Он указал Сакико на площадку стадиона с обведенным белой краской кольцом в центре, внутри которого будет происходить бой быков, и объяснил, что его надо обнести бамбуковым частоколом, но даже эта работа не клеится: с трудом удалось найти человека, знающего, как возводить такой частокол, а когда тот приехал из В., оказалось, что бамбуковые колья еще где-то в пути. Наконец, сегодня утром их доставили на стадион, но человек этот со вчерашнего дня свалился в постель с простудой. Как раз когда Сакико вошла в контору, продолжал Цугами, он вел переговоры об организации фейерверка в парке Наканосима. Городские власти сначала согласились, но потом аннулировали разрешение, ссылаясь на то, что, мол, это первый фейерверк после войны, да к тому же сейчас чрезвычайные строгости в получении пороха. В общем, они со своей стороны постараются, но твердо обещать ничего не могут. И так со всем, за что ни возьмись.