Страница 46 из 88
В кухне ей стало легче, тело отпустил холод. Светка расслабленно осела на стул.
Но снова: как же деньги, если она ночью умрет? Прохор Прохорович же точно решит, что умерла она, потому что деньги украла и спрятала их для Вадика и Рудика, на пятьсот-то рублей они – ого! – сколько прожить могут! Да и вообще, как умереть, если приезжий останется без своей полтыщи. Не крала, а как бы украла. «Для Вадика и Рудика?!.» Значит – бросит их одних на свете? Господи, Господи, да как ей такое в башку влетело?..
…Со стены с тарелки слетел глазурованный петух, покружив по комнате, сел на край над раковиной. Кончик клюва у петуха был отломлен, что Светку крайне удивило, так как она знала, что тарелка целехонька. Но мгновенно все стало понятно. Петух был бойцовский, привез его Иван Прокофьевич Соконин из каких-то дальних стран, где в отважных битвах петух не пожалел собственного клюва для услады зрителей.
– Чего не сделаешь ради славы, – сказала Ирина Бекетова, – слава всегда – морда в клочья.
– Очень может быть, – ответил ей Соконин, – хотя полагаю, что петухом движет не жажда оваций, а инстинкт лидерства. Впрочем, если угодно, инстинкт лидерства и есть желание славы.
Ирина метнула на Соконина взгляд снизу вверх, по ее представлениям, взгляд должен был быть завлекательным и игривым. Но вышел он жалким, просящим. Так всегда получается, когда женщина любит безответно…
А Ирина Бекетова любила Ивана Прокофьевича безответно.
К десяти часам утра факиру подавали «Чайку».
Летом, когда брезентовый верх машины бывал откинут, «Чайка» плыла по улицам подобно сказочному фрегату со сложенными парусами, само течение асфальта несло ее. И чужая столица, выстроившись по берегам асфальтовых рек, с почтительным любопытством ловила лучики, расходившиеся из звезды надо лбом факира, где складки чалмы охватывала брильянтовая брошь.
Факир осанисто высился над бортом фрегата «Чайка».
Зимой верх откидывали только для съемок с движения. Ибо сказочный фрегат имел свой причал в гараже киностудии, коей машина и принадлежала. Для съемок. И факиру ее подавали не из почтения к его волшебствам, а потому, что в «Волгу» не влезали клетки с мангустами и змеями. А «рафик» все-таки не факирская машина.
Факира пригласил в Москву Соконин, который был научным консультантом на фильме «Рикки-Тикки-Тави». По Киплингу.
Как следовало из сюжета популярной книги, в фильме действовали мангусты во главе с отважным Рикки-Тикки-Тави, а также на съемочной площадке в усмирении путем дрессуры.
Для этого и требовался факир-дрессировщик. Факир и Соконин были знакомы по путешествию Ивана Прокофьевича в Индию.
Первый раз факир приехал на пару дней летом оговорить условия, заключить договор – тогда и очаровался поездками в открытой «Чайке». Теперь прибыл на весь съемочный период.
Нет ничего удивительного в том, что факира с его живностью ни в одну гостиницу не пускали: кто бы из администрации рискнул подвергать проживающих опасности быть ужаленным или оказаться в клещах морского чудовища, которым считали мангуста, путая его с лангустом. В гостиницу кошку-то контрабандой не пронесешь, не то что краба. Известно, что наш гуманный гостиничный сервис, стоящий на страже человека, такого безобразия не допустит.
Поэтому Иван Прокофьевич поселил факира в своей двухкомнатной квартире, расположенной в микрорайоне Орехово-Борисово. В соконинской квартире и без мангустов и кобр фауна была богатая. В основном из «Красной книги».
Когда по утрам факир шествовал из подъезда к своей «Чайке», население микрорайона заполняло всю улицу для созерцания невиданного зрелища. В толпе у факира уже были кореши, и стоило факиру возникнуть на ступеньках подъезда, как начинались приветственные крики:
– Здоров, Ромка!
– Ромка, одолжи гадюку – к теще подпустить!
– Чудо-муха, не застуди брюхо!
Факир Ромеш Сингх (по-московски, по-простому – Ромка), разумеется, ни бельмеса не понимал. Кричали не для него, а чтобы посостязаться в лихости, остроумии и показать, что с факиром – на дружеской ноге.
Факир Ромеш Сингх, укротитель гремучих змей, кобр и прочих гадов, облаченный в соконинскую куртку с завернутыми рукавами, служившую факиру длиннополым пальто, улыбался толпе. Когда куртка распахивалась, было видно, что национальные штаны-панталоны заправлены в валенки. (Газета «Индия-пресс» сообщала: «Факир Ромеш Сингх, 42 г., рост 154 см, вес 45 кг, приглашен для участия в съемках московской версии „Рикки-Тикки-Тави“).
Факир Ромеш Сингх кланялся толпе, блестя звездой из искусственных брильянтов, стягивающей складки чалмы. Чалма была кстати – сберегала от мороза уши и голову.
Факир Ромеш Сингх поклонился Ирине Бекетовой, сразу выудив глазом ее из толпы, поскольку из любого столпотворения мог выудить красивую женщину, тем более что недавно состоялось их знакомство.
– Чудо-муха! Почем постируха? – крикнул какой-то острослов с поэтической жилкой.
Вам теперь уже очевидно, что Мухой факира окрестили за мелкость («рост 154 см, вес 45 кг»). Что же касается непонятного сообщения о постирухе, то и тут был свой резон.
Тема для данного версификаторства не была, как говорится, взята с потолка, скорее (простите за каламбур) с пола. Именно пол в квартире Соконина и питал творческую энергию названного выше острослова.
А дело вот в чем. Факир любил предаться восточной праздности. Или по-московскому – «кайфу».
В часы этой философской праздности животные в доме Соконина обретали полную свободу и безнаказанность и умудрялись привести дом в состояние немыслимой антисанитарии. Даже соконинской куртке, служившей факиру пальто, оброненной как-то Ромкой в передней, был придан зверями вид совершенно непотребный.
Правда, среди жительниц Орехова-Борисова тут же нашлись добровольцы, готовые куртку постирать за показ Ромкой волшебных фокусов в их ЖЭКе.
Но всех обошла Ирина, навязав услуги собственные.
Факир подмигнул Ирине и слегка качнул чалмой в сторону двери, что означало: ключ под ковриком.
Первый раз она вошла в соконинскую квартиру, чтобы остаться там одной. Одной – впервые. Хотя знала уже все подробности обиталища Ивана Прокофьевича, так как в те две недели, что Ромеш Сингх квартировал в е-Борисове, а сам Соконин мотался по Каракумам, побывала тут неоднократно.
У Ирины была разработана система общения с факиром. Подруга Римма, писала ей русскими буквами английскую фразу, и Ирина зачитывала их по бумажке Сингху. После каждой фразы Ромка начинал быстро-быстро лопотать в ответ, что – неизвестно, но утвердительную или отрицательную интонацию Ирина улавливала.
Для знакомства фраза была: «Мир – дружба. Я очень люблю животных. Разрешите посмотреть их».
Вчера Ирина продекламировала: «Хозяин возвращается через два дня. У вас тут ужасный беспорядок». Ромка прожурчал длинную речь, Ирина свое: «Когда вы поедете на съемки, оставьте ключ под ковриком у двери. Я приберу в квартире». Этим Ирина Ромку и взяла: чистить квартиру за животными факиру было лень.
Огромный паук, любимец Соконина, суча лапками, вил паутину из спутанных серых узоров, припечатанных к пегому полотнищу обоев. («Обои-то, обои! Какие строители прилепили, в тех и живет», – подумала Ирина.)
Беркут когтил ошметки мяса на полу клетки, кося на Ирину презрительным глазом. (Ирина подумала: «А то без тебя не знаю, что в чужой дом ввалилась!»)
Заяц Ванька Грозный осушал кофейную лужу на полу. («Пей, пей… Я б сама с тобой взбодрилась».) Это уже Ирина сказала ему вслух. Но тот игнорировал предлагаемую компанию.
Живность была и другая, живности было много. А вот вещей: гардероб-кирпич, тахта, застланная пледом, и письменный стол с вертящимся креслом. И книги. Книги по всем стенам на простых сосновых стеллажах. Только кое-где пробивались полосы пегих обоев.
Во второй комнате никаких вещей. Но животных и там хватало.
– Разве б ты так жил, если б со мной! Я б тебе маршальский быт организовала! – опустившись на тахту, Ирина заплакала. Она плакала смачно, некрасиво, не так, как плакала в кабинете у Швачкина, когда слезы стекали деликатно, не размывая туши. Сюда же Ирина приходила смытая, без косметики, чтобы люди не узнали ее, а без грима она и вправду была другим человеком. Она горько и открыто оплакивала свою блистательную жизнь, о которой столько лет завистливо мечтала и ради которой пожертвовала бы многим.