Аз воздам

– Оно очень срочное, гражданин Деруледе, однако после своего возвращения я, может быть…

– Но я сейчас должен оставить этот дом, мадемуазель, и мне хотелось бы проститься с вами.

Деруледе посторонился, давая ей пройти. В его голосе не было ни малейшего упрека, и это успокоило Джульетту. Она вошла в комнату Деруледе, выдававшую в хозяине энергичного, делового человека. На полу стоял чемодан, уже совершенно завязанный. На нем лежал кожаный портфель для писем и бумаг с маленьким стальным замком. Этот предмет приковал внимание Джульетты. Очевидно, в нем-то и находились документы, о которых Деруледе говорил накануне с Блейкни и которые упоминались в ее доносе.

– Вы очень добры, мадемуазель, что согласились на мою, может быть, самонадеянную просьбу, – мягко сказал Деруледе, – но сегодня я покидаю этот дом, и у меня появилось эгоистическое желание услышать, как вы своим милым голосом пожелаете мне счастливого пути.

Большие, лихорадочно горевшие глаза Джульетты различали теперь в полумраке комнаты фигуру Деруледе, лицо и поза которого выражали безграничное уважение, почти благоговение. Какая жестокая ирония! Пожелать ему счастливого пути – на эшафот! Сделав над собой невероятное усилие, виконтесса слабым голосом проговорила:

– Вы уезжаете ненадолго, гражданин депутат?

– В наше время, мадемуазель, всякая разлука может оказаться вечной. Я уезжаю приблизительно на месяц для надзора за несчастными узниками в Консьержери.

– На месяц! – машинально повторила она.

– Да, на месяц, – улыбнулся Деруледе. – Правительство, видите ли, опасается, что ни один из заведующих тюрьмой не устоит против чар бедной Марии Антуанетты, если долго будет находиться вблизи нее. Поэтому они меняются каждый месяц. Я пробуду там весь вандемьер. Надеюсь вернуться оттуда раньше осеннего равноденствия, но… кто знает?

– В таком случае, гражданин Деруледе, сегодня мне придется пожелать вам счастливого пути надолго.

– Вдали от вас месяц покажется мне целым столетием, – серьезно сказал он, – но…

Он остановился, пытливо вглядываясь в молодую девушку, в которой не узнавал веселой Джульетты, внесшей столько света в его мрачный старый дом.

– Но я не смею надеяться, что та же причина заставляет и вас назвать нашу разлуку долгой, – тихо закончил он.

– Вы не поняли меня, гражданин Деруледе, – поспешно сказала Джульетта, – вы все были так добры ко мне… но мы с Петронеллой не можем злоупотреблять вашим гостеприимством. У нас в Англии есть друзья…

– Я знаю, – спокойно перебил он, – с моей стороны было бы чересчур самонадеянно ожидать, что вы останетесь здесь хотя бы часом дольше необходимого. Но боюсь, что с сегодняшнего вечера мой дом не будет служить вам надежной защитой. Разрешите мне устроить все для вашей безопасности, как я делаю это для моей матери и Анны Ми. У берегов Нормандии стоит готовая к отплытию яхта моего друга Перси Блейкни. Паспорта готовы, и сэр Перси или один из его друзей доставит вас на яхту невредимыми. Он обещал мне это, а ему я верю, как самому себе. С вами поедут моя мать и Анна Ми. Потом…

– Стойте! – взволнованно перебила виконтесса. – Простите меня, но я не могу допустить, чтобы вы что-нибудь решали за меня. Мы с Петронеллой должны устраиваться сами, как умеем. Вы же должны заботиться о тех, кто имеет на это право, тогда как я…

– Нет, мадемуазель. Здесь не может быть и речи о праве.

– А вы не должны думать… – со всевозрастающим волнением начала Джульетта, быстро выдергивая свою руку из рук Деруледе.

– Простите, но вы ошибаетесь, – серьезно сказал он. – Я имею полное право думать о вас и за вас, неотъемлемое право, которое мне дает моя великая любовь к вам.

– Гражданин депутат?

– Джульетта, я знаю, что я – самонадеянный безумец. Я знаю о гордости вашей касты, о вашем презрении к приверженцу грязной черни. Разве я сказал, что надеюсь на взаимность с вашей стороны? Об этом я и не мечтаю! Я только знаю, Джульетта, что для меня вы – ангел, светлое, недосягаемое и, может быть, непонятное существо. Сознавая свое безумие, я горжусь им, дорогая, и не хотел бы дать вам исчезнуть из моей жизни, не высказав вам того, что превращало для меня в рай каждый час, каждую минуту этих последних недель, – не высказав вам своей любви, Джульетта!

В его выразительном голосе слышались те же мягкие, умоляющие звуки, как тогда, когда он защищал несчастную Шарлотту Корде. Теперь он защищал не себя, не свое счастье, а только свою любовь, и молил об одном – чтобы Джульетта, зная о его чувствах к ней, позволила ему до конца служить ей.

Деруледе тихо взял ее руку, которую она уже не отнимала, и покрыл ее горячими поцелуями.

– Не уходите сейчас, Джульетта! – умолял он, чувствуя, что она старается вырваться. – Подумайте, я, может быть, никогда больше не увижу вас! Помянете ли вы когда-нибудь добром того, кто так страстно, так безумно любит вас?

Виконтессе хотелось заглушить биение сердца, страстно рвавшегося к этому человеку, с благоговением склонившему перед ней свою голову. Каждое его слово находило отклик в ее сердце. Теперь она сознавала, что больше жизни любит человека, которого старалась ненавидеть и которого так жестоко предала. Она пыталась вызвать в памяти образы убитого брата и старика отца. Ей хотелось снова увидеть во всем случившемся перст Бога-Мстителя, указывающий ей путь к исполнению данной клятвы, и она призывала Его, чтобы Он поддержал ее в эту минуту тяжелого душевного страдания.

И она, наконец, услышала Его. С далеких не ведающих жалости небес до ее слуха донесся ясный, неумолимый, потрясший ее голос: «Мне отмщение, и Аз воздам».

ГЛАВА IX

ДАМОКЛОВ МЕЧ

– Именем республики! – послышался возглас. Когда испуганная Анна Ми отворила входную дверь, перед ней оказалось пять человек. Четверо были в мундирах национальной гвардии, пятый был опоясан трехцветным с золотой бахромой шарфом, что указывало на принадлежность к членам Национального конвента. Анна Ми тотчас поняла грозившую дому опасность. Кто-нибудь донес на Деруледе в Комитет общественной безопасности, и визит страшных гостей означал обыск в доме.

Человек с трехцветным шарфом прошел в гостиную, сделав знак своим спутникам окружить Анну Ми и лишить ее таким образом возможности побежать в кабинет и предупредить Деруледе. У двери кабинета человек с трехцветным шарфом остановился.

– Именем республики!

Деруледе не сразу выпустил руку, которую только что осыпал поцелуями. Он еще раз поднес ее к своим губам, как бы прощаясь на вечную разлуку, затем направился к двери, из-за которой в третий раз, согласно обычаю, раздалось: «Именем республики!» По пути Деруледе бросил быстрый взгляд на портфель с документами. Пакет был слишком велик, чтобы его спрятать, да и было уже поздно. В этот момент его взгляд встретился со взглядом Джульетты, и в нем он прочел столько любви, что его минутная слабость бесследно исчезла. Так как на третий призыв все еще не было ответа, то дверь распахнулась, и Деруледе очутился лицом к лицу с разъяренным Мерленом. Да, это был сам Мерлен, автор «Закона о подозрительных», который восстановил человека против человека, отца против сына, друга против друга, каждого превратив в гончего пса, бегущего по кровавому следу. В музее Карнавале хранится портрет Мерлена, написанный незадолго перед тем, как он сам искупил свои злодеяния под ножом гильотины, которую он точил для своих ближних. Художник удачно изобразил его нескладно скроенную фигуру с длинными руками и ногами, узкой головой и змеиными глазками. Подобно Марату, молочным братом которого он был, Мерлен одевался неряшливо и даже носил рваное платье.

Увидев спокойного, хорошо одетого Деруледе, Мерлен злорадно усмехнулся. Он всегда ненавидел его и целых два года безуспешно старался возбудить против него подозрение. Наконец-то Деруледе в его власти!

– Voyez-moi donc ça?[12] – начал он грубо. – Вы десять лет плели заговоры против народной свободы. Возмездие наконец настигло вас. Национальный конвент желает знать – какое преступление готовите вы под этой крышей!

12

Итак, не угодно ли? (фр.)