Аз воздам

– О, только не сегодня, дружище, – со смехом остановил его сэр Перси. – Час поздний, да и матушка ваша уже беспокоится. А с бумагами, уверяю вас, ничего не случится, если вы их доверите мне.

Деруледе, казалось, заколебался. Блейкни говорил, по своему обыкновению, весьма легкомысленно, и теперь, в ожидании ответа, сосредоточенно поправлял жилет.

– Что, вы не доверяете мне? – игриво усмехнулся сэр Перси. – Я показался вам слишком равнодушным на этот раз?

– Нет, это здесь ни при чем, Блейкни, – наконец отозвался Деруледе. – Недоверие сидит не во мне, а в вас.

– Черт! – начал сэр Перси.

– Нет, нет, объяснять не надо. Я все понимаю и очень ценю вашу дружбу, но… Неужели вы не понимаете, что недоверием своим оскорбляете самого достойного из Божьих ангелов, когда-либо ступавших по нашей грешной земле?

– Ого, ничего себе, дружище Деруледе! Однако вы, несмотря на то что всегда были весьма равнодушны к женскому полу, теперь, по-моему, влюблены.

– Увы, влюблен, безумно и слепо, – вздохнул Деруледе. – И, боюсь, безнадежно…

– Почему безнадежно?

– Она – дочь покойного герцога де Марни, роялиста до мозга костей…

– То-то вы теперь так переполнены симпатиями к королеве!

– Нет, мой друг, вы не правы. Я занялся бы спасением королевы даже если бы никогда не встретил Джульетту. Так что, видите – ваши подозрения безосновательны.

– А разве они у меня были?

– Не отрицайте. Вы только что советовали мне сжечь бумаги, называя их бесполезными и опасными, а теперь…

– Но я и продолжаю считать их таковыми и хочу прочитать их лишь для того, чтобы придать больше веса моим аргументам.

– Если я их сейчас отдам вам, то тем самым выкажу ей недоверие.

– Вы сумасшедший идеалист, мой дорогой Деруледе.

– Тут уже ничего не поделаешь. Я три недели живу с ней под одной крышей, и лишь теперь начал понимать, что такое святость.

– Но лишь тогда, когда вы поймете, что ваш идол ступает ногами по земле, вы получите настоящий урок любви, – серьезно заметил Блейкни. – Разве это любовь – обожать святую на небесах, до которой вы даже не решаетесь дотронуться, которая парит над вами, как облако, и убегает даже от вашего взгляда? Любить – это значит чувствовать себя неразрывно связанным с другим существом, быть равным с ним, как в грехах, так и в добродетели. Любить – это значит заключать в объятия женщину, чувствуя при этом, что она живет и дышит так же, страдает так же, думает так же, любит так же и, более того, – так же грешит. Ваша лжесвятая, стоящая в нише, не женщина, если она не страдала, и еще более не женщина, если не грешила. Падайте на колени перед своим идолом, если вам так угодно, но затем стащите ее оттуда, ибо единственный уровень, которого она действительно сможет когда-нибудь достичь, – это ваше сердце.

Вся речь была пронизана каким-то магнетизмом. Этот роскошно одетый фат на самом деле оказался апостолом великой любви. История его собственной глубокой любви к женщине, однажды так сильно оскорбившей его, казалось, ясно читалась на сильном лице, сменившем теперь ленивое выражение на одухотворенную страстность.

Деруледе, похоже, передался его магнетизм, и депутат не обиделся на легкие намеки в адрес той, которую бесконечно обожал.

У него, мечтателя и идеалиста, занятого социальными проблемами огромной страны, до сих пор не было времени на сладкие уроки любви, которыми природа одаряет своих избранников. И Джульетта представлялась ему воплощением самых фантастических грез.

Однако слова Блейкни впервые, пожалуй, пробудили в нем желание чего-то большего, чем просто преклонение и обожание, чего-то более земного и более решительного.

– Не пора ли нам присоединиться к дамам? – нарушил наконец несколько затянувшуюся паузу сэр Перси. – Вы, конечно же, теперь оставите эти бумаги в столе. Затем передадите их вашей святой, рассказав ей лучше все, чем ничего, и если вашей небожительнице однажды все же придет срок спуститься на землю, то, прошу вас, не лишайте меня радости оказаться свидетелем вашего счастья.

– Вы все еще не верите, Блейкни. Но если вы скажете еще хотя бы одно слово, я тотчас же отдам эти бумаги мадемуазель де Марни для сохранения.

ГЛАВА VII

АННА МИ

Когда Блейкни вышел на улицу, кто-то осторожно тронул его за рукав.

– Месье, – робко обратилась к нему закутанная в платок до бровей Анна Ми, – не сочтите меня слишком назойливой. Мне нужно всего пять минут…

Он посмотрел на уродливую фигуру девушки, на ее детское беспомощное лицо и мягко ответил:

– Конечно, мадемуазель. Вы окажете мне честь. Прошу вас, располагайте мною. Жаль только, эта улица – не самое удобное место для приватных бесед. Быть может, мы попробуем выбрать более удобное место?

Блейкни провел девушку по направлению к Люксембургскому саду, который еще совсем недавно служил местом развлечений французских королей, а ныне был превращен в огромный литейный двор, на котором отливали пушки для республики.

Повсюду были развешаны плакаты: «Народ Франции, вооружайся!» Франция и в самом деле была в опасности: с севера угрожала Англия, с востока Австрия и Пруссия – и над тулонским Арсеналом развевался флаг адмирала Гуда.

Сад был переполнен беспрерывно чертыхающимися людьми, и от тяжелого дымного чада невозможно было дышать.

Блейкни отвел перепуганную Анну Ми подальше от этих толп к площади Сен-Мишель, где было поспокойнее.

– Как они изменились, эти люди! Какими стали ужасными, – с дрожью в голосе сказала она.

– Я думаю, что нам лучше не останавливаться, – предложил Блейкни, – и, кроме того, будет гораздо лучше, если вы перестанете прятать лицо. Вы хотели говорить со мной о Поле Деруледе? – продолжил он, заметив, что девушка никак не решается начать. – Вы же знаете – он мой друг.

– Да. И именно поэтому я хотела бы задать вам один вопрос.

– Какой?

– Кто такая Джульетта де Марни? И зачем ей понадобилось проникнуть в дом Поля?

– Так она там не случайно?

– Да. Я видела всю эту сцену с балкона. Поначалу я подумала, что она просто очень глупа. Но позднее я вдруг поняла, что она специально спровоцировала эту толпу и именно у дверей нашего дома. Она рассчитывала на его благородство, прекрасно зная, что он заступится за нее.

Анна Ми говорила теперь быстро и возбужденно, отбросив всякую застенчивость.

– Хорошо. И что дальше?

– И вот она уже сколько времени живет в нашем доме и все не уходит и не уходит, день за днем. Почему она не уедет? Ей опасно оставаться во Франции, ведь она принадлежит к самому ненавистному для всех здесь классу. Поль несколько раз предлагал ей уехать в Англию. С ее стороны это было бы намного благоразумнее. Но она все остается и остается. Почему?

– Возможно, потому…

– Что она любит его? – горячо подхватила Анна Ми. – Нет, нет, она не любит его. Наконец, о… Я и сама порой не знаю. Когда он приходит, ее глаза вспыхивают, а когда его нет, она грустит. А когда готовится выйти к обеду, то очень много времени тратит на туалет… Но если это любовь, то любовь какая-то странная, не женская. Любовь, которая не может принести ничего хорошего…

– Почему вы так думаете?

– Не знаю. Но мне так кажется.

– Боюсь, что вы все-таки ошибаетесь.

– Почему?

– Потому что вас ослепила ваша собственная любовь к Полю Деруледе… О, простите, мадемуазель. Но вы сами искали этого разговора. Я ранил вас. Но я очень хочу, чтобы вы знали, как велика моя симпатия к вам и как велико мое желание хотя бы чем-то помочь вам.

– У меня есть только одна просьба, месье.

– Прошу вас, располагайте мной.

– Вы друг Поля. Предупредите его, что присутствие этой женщины в доме опасно.

– Он не послушает меня.

– О, мужчины всегда прислушиваются друг к другу.

– За исключением одного предмета – когда речь идет о любимой женщине.

Твердым, уверенным голосом Блейкни сказал последние слова, стараясь смягчить их. Ему было глубоко жаль эту бедную горбунью, но он знал, что в настоящий момент все-таки более милосердным будет – сказать правду.