Страница 18 из 19
Через несколько минут переодевание было закончено и грязные, полуоборванные мужиковатые фигуры отсалютовали своему не менее выразительному вождю.
– Колоссально! – сказал на это сэр Перси. – Теперь мадемуазель.
Едва он успел это произнести, как открылась дверь и на пороге появилась чудовищная фигура. Крики восхищения и восторга встретили появление страшилища.
Джульетта, будучи настоящей женщиной, приложила все усилия для маскарада, и лохмотья парижской трикотажницы изменили ее до неузнаваемости.
Теперь все пятеро ожидали новой команды Блейкни.
– Смешиваемся с толпой, – сказал тот, – и делаем все то же, что делает толпа. Потому что она делает как раз то, что нам нужно. Мадемуазель де Марни, я в восхищении! Я прошу вас взять гражданина Деруледе за руку и не отпускать его от себя несмотря ни на что. Это для вас не слишком трудно, не правда ли? – добавил он с веселой улыбкой. – А ваша задача, Деруледе, еще проще – охраняйте мадемуазель Джульетту до тех пор, пока мы не покинем Париж.
– Покинем Париж, – эхом отозвался Деруледе.
– Да, – твердо ответил сэр Перси. – Покинем. А главное, прошу запомнить, друзья: наш условный сигнал – троекратный крик морской чайки. Следуйте за ним до самых ворот. Когда окажетесь за воротами, вновь идите на этот крик, и в конце концов он приведет вас к свободе. С Богом!
Разве кто-либо смог бы усомниться и не последовать за этим магическим голосом?
– Итак, en route![17] Этот осел Сантерр сейчас выпустит целую свору гиен на поиски своей жертвы. Мы должны к этому моменту успеть. Amoi,[18] друзья! И помните – троекратный крик морской чайки!
ГЛАВА XVII
ФИНАЛ
Не трудно было догадаться, куда направилась толпа; крики и гиканье раздавались с самого отдаленного берега реки. До прибытия подкрепления Сантерру так и не удалось сдержать мятежников, которые в конце концов прорвали цепь солдат и обступили… пустую тележку.
– Они уже в Тампле! – со злорадным торжеством кричал Сантерр, забавляясь общим недоумением.
В эту минуту Сантерру грозила серьезная опасность, так как гнев обманутой черни готов был обрушиться на него и его отряд, но вдруг в толпе раздался громкий призыв:
– В Тампль! В Тампль!
Не прошло и двух минут, как вся местность по соседству со зданием суда очистилась от народа, устремившегося к улице Тампль с криками: «На фонарь их! На фонарь!» – и пением: «Ça ira![19]
И когда сэр Перси со своими санкюлотами вышел наконец из гостиницы, ближайшие улицы были совершенно пусты, только несколько бунтовщиков, отделившись от толпы, измученные и промокшие, возвращались по домам. Маленькая группа санкюлотов не привлекала ничьего внимания, и сэр Перси храбро обращался к прохожим с вопросами:
– Эй, гражданин, как пройти на улицу Тампль? Что, гражданка, уже повесили этих изменников?
На эти вопросы обыкновенно отвечали только бранью, и никто не обращал внимания ни на Ленуара, ни на его друзей.
На одном из перекрестков Блейкни обратился к своим спутникам:
– Мы приближаемся к толпе. Постарайтесь проникнуть в самую глубь ее. За тюрьмой мы опять сойдемся. Помните: крик морской чайки.
И он исчез в тумане.
– Вы не боитесь, дорогая? – обратился к своей спутнице Деруледе.
– Нет, пока вы со мной, – ответила она.
Через несколько минут они присоединились к ревущей толпе, горя страстным желанием жизни и свободы. Они также пели и кричали, стараясь ничем не отличаться от других.
Когда трое англичан, Деруледе и Джульетта вышли на площадь перед Тамплем,[20] где-то в стороне послышался пронзительный крик морской чайки. Затем в толпе чей-то резкий голос закричал:
– Будь я проклят, если арестованные действительно уже в Тампле! Граждане, нас опять провели!
Это предположение не замедлило найти себе сторонников и было встречено с дикой яростью. Толпа буквально обрушилась на громадную, мрачную тюрьму. Казалось, что страшный день 14 июля 1789 года повторится и что Тампль разделит судьбу Бастилии. Передняя часть толпы уже достигла портика и, громко крича, требовала смотрителя. Никто не появлялся. Положение становилось опасным.
– Черт возьми! – кричал во всю глотку тот же пронзительный голос. – Их нет в Тампле! Им позволили бежать, и теперь боятся народного гнева!
Эта новая мысль была также успешно воспринята толпой.
– Арестованные бежали! Арестованные бежали! – подхватывали голоса с новым озлоблением.
– И, вероятно, уже успели перебраться за заставу! – снова подсказал тот же самый голос.
– К заставе! К заставе! – вопила чернь.
Как табун диких лошадей, понеслась она по городу, не отдавая себе отчета в своих действиях, почти забыв о первоначальной причине гнева. Англичане, Деруледе и Джульетта не присоединились к бегущим, бросившимся кто куда. С восточной стороны раздался крик чайки, и маленькая группа санкюлотов направилась туда, откуда доносился призыв вождя. Огромная толпа собралась уже у Менильмонтанской заставы, за которой лежит кладбище Пер-Лашез. К этой толпе и присоединились переодетые беглецы.
Ворота Парижа охранялись отрядами национальных гвардейцев; во главе каждого стоял офицер. Но что это могло значить по сравнению с такой могучей толпой? У каждой из парижских застав собралась теперь по крайней мере пятитысячная толпа, осадившая охрану и с криками: «Quatorze Juille![21]» требовавшая, чтобы открыли заставу.
Между тем мелкий дождь превратился в настоящий ливень. То и дело раздавались удары грома, и яркая молния озаряла жалких, промокших людей.
Через каких-нибудь полчаса толпа была уже за заставой. Победа была полная – и офицеры, и солдаты должны были уступить силе.
А дождь все лил. За торжеством победы последовали разочарование и усталость. Мокрое платье, охрипшее горло – все это подавляло энтузиазм. Да и что же в конце концов было достигнуто?
Величавыми рядами тянулись темные памятники безмолвного кладбища. Громадные кедры, как бесчисленные привидения, расстилали над ними свои причудливые ветви, производя жуткое впечатление на толпу отбросов человечества. Молчаливое величие этого города мертвых как бы издевалось застывшей улыбкой над страстями города живых.
Мрачный вид кладбища заставил утомленную чернь остановиться. Содрогаясь, повернула она прочь от места вечного успокоения.
В этот момент за воротами кладбища раздался пронзительный крик морской чайки, и пять темных фигур, постепенно отделяясь от удалявшейся толпы, пробрались поодиночке через узкое отверстие в стене, недалеко от главных ворот. Остальные из тех, кто услышал крик, так дерзко нарушивший покой мертвых, позабыв пять лет безбожия и глумления над религией, набожно крестились, призывая Пресвятую Деву Марию.
И, поскольку мокрая земля заглушала все звуки, никто не услышал, как некто прошел по кладбищу, на мгновение задержавшись у каменного надгробия бессмертных любовников – Абеляра и Элоизы.
Еще не было полуночи, когда сэр Перси Блейкни и его спутники достигли маленькой таверны у самых отдаленных ворот кладбища. Английское золото легко подкупило голодного содержателя харчевни. Карета уже стояла наготове, и четверка здоровых лошадей нетерпеливо била копытами о землю. Из окна выглядывала заплаканная Петронелла. Джульетта и Деруледе вскрикнули от радости, и их взоры почти с благоговением обратились на удивительного человека, так чудесно спасшего их жизни.
– Ну, дружище, – начал сэр Перси, обращаясь главным образом к Деруледе. – Если бы вы только знали, как все это просто! Золото способно на многое, и моя единственная заслуга, по-моему, заключается лишь в количестве этого товара в моих карманах. Как вы позаботились о Петронелле, вы мне сами рассказывали, и я, пообещав ей, что здесь она встретится с Джульеттой, смог спокойно вывезти ее из Парижа. Она весьма отважно залезла сегодня утром в рыночную повозку. Все же остальное – и гостиницу, и лошадей, и прочее – вполне обеспечили эти желтенькие монетки. Для мадемуазель Джульетты нашелся паспорт некой английской леди, путешествующей со своей старушкой няней. А вы сами вполне можете воспользоваться собственным. Ваш арест был настолько неожиданным, что они еще не успели объявить ваш паспорт недействительным. Даю всем пятнадцать минут на переодевание. И вперед! Кукушкина мать! Раньше завтрашнего утра они не спохватятся.
17
В путь (фр.).
18
Здесь: За мной (фр.).
19
Вперед! (фр.).
20
Здание, некогда принадлежавшее ордену тамплиеров, после штурма Бастилии обращенное в государственную тюрьму. Теперь от него сохранилось лишь название улицы.
21
14 июля – день штурма Бастилии. (фр.).