Страница 59 из 89
Одно плохо — очень редко удается побывать дома. Припять извивается меж заболоченных берегов, дороги идут в стороне; она, словно нехотя, лишь изредка делает крюк, чтобы подбежать к деревне или селу, раскинувшемуся на косогоре. А Голованов, чтобы как можно меньше людей знало о бригаде, упорно избегает стоянок около населенных пунктов, норовит забраться в непролазную глушь. Вполне естественно, что тральщикам нет покоя ни днем ни ночью: они подвозят продовольствие, бензин, боеприпасы. Последние дни и вздохнуть некогда: флотилия вступила в бои, помогла освободить Петриково, Лунинец и движется к Пинску. Правда, ее движение задерживают армейцы, застрявшие где-то в болотах, но работы у тральщиков от этого не убавилось.
— Вы — мои транспортные суда. Справитесь с перевозками, не сорвете снабжения — считайте задачу выполненной. Будут перебои — пеняйте на себя, — так сказал Голованов.
Вот и бороздили тральщики Припять, слышали отголоски далеких боев, но сами пока к противнику и на орудийный выстрел не подходили. В первые дни надоедали только самолеты фашистов: они кружили над рекой, как пчелы над ульем, были готовы ужалить очередью. Однако скоро их прогнали наши истребители, и теперь фашисты осмеливаются появляться лишь поздними сумерками, чтобы в случае необходимости скрыться под покровом ночи.
— Полтора! — радостно крикнул матрос, стоявший на носу катера, и, взмахнув полосатой наметкой, снова опустил ее в воду.
Чигарев облегченно вздохнул и, прихрамывая, спустился в кубрик, подошел к зеркалу, потрогал рукой подбородок: Оленька терпеть не может щетины. Чигарев сбросил китель, быстренько побрился, освежил лицо одеколоном и снова вышел на палубу. Теперь он, вычищенный, сияющий, нетерпеливо вглядывался вдаль, отыскивал признаки близкой стоянки катеров.
Наконец тральщик вышел на прямой участок реки, сбавил ход и осторожно приткнулся к баржонке с маленькой будочкой на корме. Чигарев старался не смотреть на баржонку, умышленно отворачивался от нее, но взгляд невольно бежал туда и останавливался на Ольге. До чего она хороша!
Мотор заглушили. Стальные тросы прочно соединили катер с баржой. Больше притворяться занятым нельзя, и Чигарев ступает на трап. Первым налетает на него Чернышев. Он, как всегда в последние дни, возбужден, полон же» лания действовать.
— Как с продовольствием, товарищ капитан-лейтенант? — спрашивает Чернышев, загораживая дорогу. — < Привезли муки и крупы?
— Нет ничего, Василий Никитич. Армия все подчистила. Водки привез…
— Да мне муку надо, муку! Матросы второй день сидят на одних консервах. Бедная моя головушка! — Чернышёв действительно хватается за голову. — Дайте мне катер на одни сутки! Только на одни, и я всех мукой обеспечу! Засыплю по клотик!
— Не могу, Василий Никитич. Сами знаете, адмирал катерами распоряжается.
— Думаете, побоюсь обратиться к нему? — гневно бросает Чернышев, резко поворачивается и убегает.
Теперь путь свободен, Чигарев спешит навстречу Ольге. Она, улыбаясь, смотрит на него.
— Здравствуй, Оля. Все в порядке? — спрашивает Чигарев. Ему хочется обнять жену, но кругом люди,
— Зайдешь на минутку? — стараясь казаться спокойной, говорит Ольга.
Чигареву нечего делать в комнатке, нужно спешить с докладом к Голованову, но очень хочется приласкать жену, побыть с ней, и он перешагивает порог. Ольга входит следом, закрывает дверь и тотчас обнимает его. Чтобы не упасть, Володя делает шаг в сторону и опускается на узкую койку. Еле уловимое мгновение — и Ольга уже сидят у него на коленях, трется щекой о его лицо. Ее пушистые волосы лезут в глаза, в рот, но Володя не пытается отстраниться от встречи с ними: они мягкие и так приятна пахнут.
Наконец он взял Ольгу за голову, сжал руками ее щеки и чуть отстранил от себя. Глаза у жены радостные, ясные. Щеки горят, полуоткрытые губы так близко, что Володя не может удержаться и снопа целует Ольгу.
— Как жила, Оленька? — спросил он, переводя дыхание.
Ольга положила голову на плечо мужа и тихо сказала:
— Скучно без тебя, Вовик…
Голос звучал искренне, и Чигарев был счастлив. Он, чтобы еще раз услышать эти слова, готов хоть сегодня уйти в поход. Конечно, не надолго. На денек. В крайнем случае — на два.
— Что здесь новенького? — спросил он.
Ольга пожала плечами: «Какое мне дело до всего, если ты где-то далеко?» Чигарев поставил ногу поудобнее. Ольга освободилась от его объятий, встала и сказала, прижимая его голову к своей груди:
— Какая я глупая. Ведь у тебя нога болит…
— Мне пора, Оленька…
— Уже уходишь?
— Надо, милая, доложить начальству.
— Дай хоть подворотничок сменю, — предлагает Ольга и начинает расстегивать пуговицы его кителя.
— Не надо, он чистый, — слабо сопротивляется Володя. Откровенно говоря, он любит смотреть на хлопочущую жену, ему приятна ее забота, он рад под любым предлогом затянуть эти минуты.
Иголка мелькает в тонких пальцах Ольги.,
— Значит, ничего нового? — спрашивает Чигарев, причесываясь перед зеркалом.
— Ничего… Только Норкина и Селиванова орденами наградили… Почти всех, кто был на Березине, наградили.
Рука, державшая расческу, дрогнула и замерла. Опять обскакал Мишка! И невольно зависть подсказала мысль: «Везет дьяволу! Ну, да это и понятно: любимчик Ясенева и Голованова». Чигарев со злостью рванул спустившуюся прядь волос. Это не ускользнуло от внимания Ольги, она отложила китель в сторону, подошла к Чигареву, прижалась к нему и прошептала:
— Что взволновало моего мужа? Ведь я с ним. Нет, Чигарев больше не сердился и не волновался.
Разве он не счастливее Михаила? Орден, конечно, тот получил, но это ли главное в жизни? Кроме того, Мишка заслужил. Опять, наверное, себя не жалел. Да и голова у него стоящая. Соображает, не как у некоторых.
— Чем наградили?
— Не знаю, Вовик. Если бы тебя…
Вот именно: если бы его, Чигарева!
Чигарев снова нахмурился, надел китель и сказал:
— Ну, я пошел, Оленька.
— Скоро вернешься?
— Думаю, что не задержусь.
— Дай поцелую на счастье…
Поцелуй, действительно, оказался счастливым. Голованов и Ясенев встретили Чигарева тепло, подробно расспросили о походе, фарватере, настроении матросов, а потом и сказал Голованов, предварительно переглянувшись с Ясеневым:
— Сейчас обстановка изменилась, товарищ, капитан-лейтенант. Вы работали хорошо, обеспечивали бригаду, и мы представили вас к правительственной награде.
И если в начале разговора Чигарев сжался, приготовился внешне спокойно выслушать неприятное известие, то теперь он не выдержал и, чтобы скрыть радость, полез в карман за носовым платком.
— Радуйся, и жену обрадуй, — ободрил его Ясенев. Работал очень хорошо и наградой гордиться можешь… Говори лучше ты, Борис Павлович. Это ведь по твоей части.
— Так вот, Чигарев, — продолжал Голованов таким тоном, будто Ясенев и не прерывал нити его разговора. — Из вашего дивизиона делаем два. Норкин будет командовать бронекатерами, а тебя думаем назначить комдивом тральщиков.
Голованов замолчал, пытливо глядя на Чигарева. Чтобы не выдать торжества, захлестнувшего его и готового вырваться наружу, Чигарев прикрыл глаза веками. Вот когда сбылась давнишняя мечта! Комдив!
И Чигарев словно наяву увидел свой дивизтон, идущий длинной кильватерной колонной. На мачте головного катера реет брейд-вымпел комдива, его, Чигарева!
— Только не задирай нос! — оборвал его мечты строгий голос Ясенева. — Ты уже переболел этим. Смотри! Мы с адмиралом за каждым твоим шагом следить будем!
— Все ясно, товарищ капитан второго ранга… За доверие спасибо.
— Еще приказ не подписан, а ты уже глупость сказал, — поморщился Голованов. — За что благодаришь? Мы назначаем тебя комдивом, исходя из пользы дела, а не из личных соображений. Норкин идет сюда и здесь передаст тебе тральщики, а ты ему — базу.
— У меня базы не будет?
— Создадим. В Пинске, — сказал Голованов таким тоном, что Чигарев сразу понял: освобождение Пинска — дело ближайших дней. — Чернышев пускай сам выбирает, с кем ему служить. Между прочим, почему ты ему катера не даешь? Перед тобой приходил жаловаться.