Страница 2 из 131
Странно, но легкой и не слишком вежливой болтовней своей гость словно бы успокоил хозяина. Казалось, слова гостя обволакивают сознание, проникают в мозг и — вот оказия! — раскрепощают, заставляют мыслить ясно и легко. Привычно мыслить.
Черный человек тоже улыбнулся, сверкнув иссиня-белыми — своими собственными пока! — зубами, сказал:
— О чем? Об искусстве мгновенных превращений, естественно. Вы же специалист в нем, Мессия… Да, пользуюсь моментом и благодарю вас за спасенных в Нью-Йорке детей и, конечно же, за воду, которую вы привели страдающей Эфиопии. Или, по-вашему, сотворили?
— Какая разница, Maggiore! Люди просто умирали от голода и обезвоженности. Подачки стран, которые вы считаете развитыми, не могли решить проблемы, они только латали дыры, а язва росла, и люди продолжали умирать. То, что вы называете словом Божьим, тем более ничего не решает. Поэтому я и вмешался…
— Отдаю должное: вы решили проблему кардинально, по крайней мере для Эфиопии. Как вы это сделали? Белый человек засмеялся:
— Вам ли спрашивать, Maggiore? Обыкновенное чудо… Знаете, ваш древний предшественник — тот, кого вы зовете первым, апостол Петр, — тоже всегда любил спрашивать: как я сделал то, как сотворил это. А потом понял: не важно — как, важно — что. Вас же не волнуют объяснения чудес Ветхого иди Нового Заветов… Но, похоже, это стало дурной традицией у моих званых и незваных последователей: пытаться непременно соединить «что» и «как». Или иначе: «верю» и «знаю». Но, Maggiore, вы же умный человек, вы дважды доктор — математики и философии. Неужели я вам должен объяснять, что эти понятия — синонимы для тех, кто действительно верит в Бога. Ибо «верю» — значит «знаю». И наоборот. Так было и так будет, не нам с вами вмешиваться в логику Господа нашего.
Хозяин кабинета уже чувствовал себя уверенно и легко, непрошеный и нежеланный гость невольно или сознательно повел разговор так, что черный человек оказался в своей стихии — в стихии слова произнесенного, мысли изреченной, которая — вопреки однажды заявленному — не есть ложь, но есть утверждение истины. Всегда — даже если это что-то самое простое, низменное, ну, например, изреченное желание есть, спать, не думать об опасном, изгнать гостя и больше никогда не слышать о нём. Разве все перечисленное не истина?
— Конечно, истина, — снова засмеялся белый человек. — Извините, я вас не предупредил: я слышу чужие мысли. Любые. Даже не очень истинные… Я с удовольствием послушаю все истины, которые вы изречете, опровергая мое нехитрое и, кстати, абсолютно истинное замечание — о вере и знании, но прежде хочу, чтобы вы запомнили раз и навсегда: я никуда не исчезну, и меня невозможно изгнать никому. Я вернулся на вашу и мою землю надолго, и лучше бы вам стать моим союзником, если даже не партнером, потому что я тот, кем назвал себя, я тот, чье скверное изображение висит вон там, на стене… — он кивнул в темноту, где, знал хозяин, висело старинное деревянное распятие Иисуса Христа, Сына Божьего, — я не выбирал это время для своего возвращения, но Господь дал мне силы и возможность вернуться именно сейчас, в ваши дни, Maggiore, и чем просто терпеть меня, лучше стать рядом. Дел у нас впереди — многое множество. Хозяин молчал. Ему не просто декларировали способность слышать мысли, ему наглядно продемонстрировали ее, и эта демонстрация вновь выбила хозяина из только-только обретенного равновесия. Да, умение читать мысли — факт не веры, но знания, это подтверждалось наукой, к которой черный человек относился с любовью и почтением. Ведь он сам, прежде чем прийти верховным пастырем, понтификом, Maggiore, как метко придумал пришелец, в Римско-католическую церковь, одолел немыслимую для деревенского мальчишки из задрипанной Кении дорогу. Ему удалось окончить школу в Найроби, с блеском окончить, и получить от британцев, все еще имеющих влияние и интересы в своей давно уже бывшей колонии, стипендию в Кембридже. Он стал математиком, одолел докторантуру, научная карьера впереди лучше не придумать, а он вдруг поступает на философский факультет Грегорианского университета в Риме, всерьез уходит в теологию, начинает параллельно посещать Папскую академию…
Сейчас ему было пятьдесят девять. Он оказался первым в истории Церкви черным священником, ради которого над Сикстинской капеллой взвился в римское небо столб белого дыма — сфумато…
— Синонимы? — задал он осторожный вопрос, риторический, впрочем. Ему сейчас необходимо было всего лишь начать говорить, мыслить — да, но обязательно вслух, это его стихия, повторим, она утишит нервы, организует сознание. Синонимы — вряд ли. Слова-партнеры — так будет точнее… Но, к сожалению, во все времена знаниями пытались убить веру…
— Разве удалось? — быстро спросил пришелец.
— Нет… — Хозяин помедлил. Гость ждал. — Нет, — повторил хозяин, — убить не удалось. Убить. Но как же она искалечена, наша вера!..
— Я здесь и поэтому, — мягко, словно успокаивая, произнес гость, и хозяин сразу же ощутил успокоение, словно гость, помимо умения читать мысли, умел и внушать их.
Наверно умел.
Философ-теолог и ученый-математик трудно уживались в одном человеке. Никто вокруг не подозревал о тайном — о том, что математик постоянно заставлял философа искать аргументы в защиту того дела, которому черный человек в итоге посвятил жизнь. Ему мешал математик, он был бы рад убить его в себе — как ни кощунственно звучит этот термин! — но не мог, не получалось, и душевное равновесие обреталось в постоянной борьбе. Хозяин кабинета слишком много слышал о громких делах человека, назвавшего сегодня себя Мессией, и дела эта — вопреки обязанности, даже предназначению философа-теолога поверить в них, подвергались жесточайшим сомнениям математика: слишком большое место занимало там чудо.
Вот ведь сам вспомнил об Эфиопии! Но как в безводной пустыне в намертво сухих руслах рек проснулась и ожила вода?..
— Опять «как»… — не без горечи сказал гость. — Когда-то давно, очень давно я говорил своим ученикам: чем сильнее хочешь и чем меньше знаешь, тем крепче Вера… Ничего не изменилось! Знающий по-прежнему точно знает: нельзя, невозможно заставить подземные воды выйти на поверхность земли и образовать поток, постоянно ими подпитываемый. Нет таких знаний у современной науки!.. А поток-то — вот он. Не иссякает. Что это? Чудо? Можно назвать и так. А можно остановиться и задуматься: а вдруг есть знание больше и выше, нежели твое? Есть, пусть даже ты никогда не слыхал о нем!.. Как же вам мешает ваше математическое образование, дорогой Maggiore! He обижайтесь на меня: кому, как не мне, говорить правду пришедшим вслед за мной. Я и скажу ее. Вот вы понтифик, а Вера ваша ничтожно мала. Что же тогда говорить о Вере вашей паствы?.. Вы как понтифик и ученый-теолог утверждаете, что сила и могущество Веры в Господа неизмеримы и неисчерпаемы, а всезнающий математик внутри вас немедленно вопрошает: а кто и чем их измерял? Ответьте ему раз и навсегда: никто не измерял, и никто не может измерить. Господь непостижим по определению. Да, Он — Знание, но Знание такого уровня, до которого человеку не добраться. Но значит ли это, что проще остановиться, никуда не идти, бросить науки, поскольку цель недосягаема? Ни в коем случае! Высшее Знание — или Высший Разум, если хотите, есть, я слышал, и такое определение, — это как линия горизонта. Вот она, до нее рукой подать — ан нет, она опять отодвинулась. И жизнь человеческая — во всех ее проявлениях: в научном ли опыте, в нравственном ли, — это вечный путь к линии горизонта. Остановившиеся — погибнут страшно.
— Я всегда повторяю это своему математику. — Черный человек говорил серьезно, хотя ирония, как всегда, жила в его словах. Ирония — по отношению к своим проблемам. — Я говорю ему: лишь истинная Вера даст человеку знания, о которых он не подозревает. И в первую голову — знания о самом себе, о своих возможностях. Вот формула-ключ: я могу, потому что Бог во мне… Я повторяю формулу, но математик не верит мне. И в каждом из нас, увы, живет свой маленький математик, который мешает нам развиваться так, как полагал Господь, создавая пусть даже не нас самих, большой привет Дарвину, — но начальные, базовые условия нашего развития во Вселенной и, как следствие, на планете Земля. Они куда как сильны — эта проклятые маленькие математики… А на самом деле, множа знания, они всякий раз сочиняют собственных маленьких божков, чтобы башня знаний невзначай не обрушилась. Они заполняют лакуны в своих теориях замечательных, умных, много объясняющих! — словами-артефактами: ложный вакуум, иллюзорная Вселенная, Большой взрыв, бут-стрэп… У них тоже есть прелестная формула: «условимся считать, что…»! И ведь уславливаются. Как в детской игре. Но все эти бут-стрэпы и ложные вакуумы так же необъяснимы, как и Бог…