Страница 18 из 80
И сам он старался не думать о будущем. Может быть, потому, что оно рисовалось ему похожим на уже пережитые поиски и разочарования. Он знал, что переход к будущему лежит через некое понятие «устроиться», которое утратило для него условный абстрактный смысл и превратилось в символ бесконечных звонков и изматывающих разговоров. В то же время он и мысли не допускал, что осядет здесь, в цирке, надолго. Легче было обманывать себя надеждой, что подвернется случай, который сам собой все и разрешит.
Кроме того, нужно было осуществить тот эксперимент, единственно ради которого он, как ему теперь казалось, пошел сюда. В успехе эксперимента было заложено многое. И прежде всего, от него зависела вера в себя.
Иногда просачивалось темной водой сомнение: «А может быть, все правы, и никакой я не физик, а просто возомнивший о себе юнец, отлынивающий от настоящей работы?» Но работал он много. Едва успевал спать и торопливо, кое-как ел. И нужно было следить за научной литературой. Не реже одного раза в неделю он ходил в зал периодики Ленинской библиотеки, просматривал реферативные журналы, выписывал на карточки названия научных статей.
И все же иногда такая жизнь представлялась ему странным запутанным сном. Тогда хотелось куда-то немедленно пойти, что-то кому-то объяснить, чтобы раз и навсегда поставить все на свои места. В ту или иную сторону разрушить, наконец, мучительное метастабильное равновесие.
«Как хочется жить просто», — подумал он однажды, и эта мысль показалась ему одновременно мудрой и легковесной. Ом придумал эффектный трюк с твердой углекислотой, брошенной в аквариум, наполненный красной водой. Иллюзионист вынул такой аквариум из-под плаща. Клубился густой алый дым. Это было удачной заменой традиционных золотых рыбок…
«Интересно, что делает сейчас Иван Фомич в отделе кадров? — пришла в растревоженную воспоминаниями голову мысль. — Наверное, исподволь ведет дело к тому, чтобы меня не взяли… Ну и пускай! Мне и в цирке неплохо. И зарплата высокая…» Но стало обидно.
— Задумались? — спросил Иван Фомич. — Приказ уже на машинке. Так что можете приносить трудовую книжку.
— Спасибо, — смутился Михаил.
— Ну, за что тут благодарить! К Урманцеву заходили? Нет? Тогда идите сейчас. Евгений Осипович хотел, чтобы вы сразу же начали думать над его заданием.
«Оказывается, он очень милый человек, — решил Михаил, выходя из кабинета Орта. — А я бог весть что надумал… Или у меня успел развиться какой-то комплекс неполноценности?» Сейчас он впервые поверил, что будет работать в этом большом теоретическом институте. До сих пор, из чувства самосохранения, он смотрел на это как на мыльный пузырь, который вот-вот лопнет. В нем поднялось радостное волнение, и чтобы как-то выразить нахлынувшее чувство, он быстро-быстро пошел по коридору и, что-то напевая, взлетел по лестнице на третий этаж. Но тревога не проходила. Она затаилась глубоко-глубоко и мешала безмятежно ощутить неожиданную радость…
…Урманцев встретил его приветливо, но сдержанно-деловито. Достал стопку белой бумаги и стал объяснять задание.
— Вы знакомы с современными представлениями о структуре вакуума как некоего средоточия виртуальных частиц?
— Очень отдаленно. Кое-что читал о творящем поле и довольно смутно представляю себе осциллирующий вакуум.
— Для начала этого вполне достаточно… Так вот: мы хотим получить максимально чистый вакуум…
— На меня ложится криостатирование объема?
— Не перебивайте меня… Евгений Осипович хочет осуществить в таком вакууме мощный энергетический разряд… Он рассчитывает, что после этого свойства вакуума существенно изменятся. Понимаете?
— Вакуум перестанет быть вакуумом за счет эквивалентности энергии и массы?
— Дело не только в этом… Точнее, совсем не в этом. Вопрос стоит гораздо шире: о дуализме пространства-времени и массы. Это вам что-нибудь говорит?
— Н-нет… Честно говоря, нет.
— Не беда. Не все сразу. Пока от вас требуется только экспериментальное искусство и дьявольское хитроумие… Нужно убить сразу двух зайцев или поймать двух коней, хотя, если верить пословицам, это порочные методики… Вообще, поскольку глубокое охлаждение вакуумной камеры превращает ее в сверхпроводник, интересно попытаться использовать парение магнита для регулировки. Это дает жесткую взаимосвязь параметров тока сверхпроводника, объема камеры и напряженности конденсатора. Понимаете?
— Нет.
— Простите… Я-то уже над этим думал и формулировки у меня отштамповались… Смысл же ясен только посвященным… Просто камера будет представлять собой конденсатор. Одна обкладка — сверхпроводник, другая — магнит, пустота — диэлектрик. Отсюда напряженность есть функция объема, то есть по сути пространства.
— Ясно! Понял!! Вот это да!
— Мне тоже это кажется интересным… Помните у Киплинга? «Пора подаваться в свою стаю».
Михаилу стало так хорошо, как давно уже не было. Даже чуть-чуть щекотало ноздри. Он с трудом заставил себя следить за нитью рассуждений Урманцева. Радость искала выхода и мешала сосредоточиться.
— Как у вас прошел разговор с Иваном Фомичом? — неожиданно спросил Урманцев.
— Разговор? Ничего… прошел. А что?
Урманцев ничего не ответил. Михаил почувствовал себя уже не так радостно и безмятежно. Но был не в состоянии анализировать причину внезапного спада настроения. Чтобы преодолеть какую-то беспокойную внутреннюю паузу, он поспешил задать вопрос:
— До какой температуры придется охлаждать камеру?
— Одна тысячная градуса Кельвина.
— Ух ты!
Урманцев улыбнулся и как-то снисходительно и вместе с тем весело посмотрел на Михаила. И это было совсем не обидно, а скорее хорошо, по-свойски.
— Та-ак… — протянул Урманцев. — Ну, да ладно, продолжим наши игры. Чертить вы, конечно, умеете?
— Умею.
— Вот и набросайте эскиз. Думайте, коллега, думайте, как говорил мой учитель Мандельштам. Кстати, имейте в виду, что полученное вами задание не сложнее, чем то, которое Рентген дал при первом знакомстве Абраму Федоровичу Иоффе. Но и не проще, — после недолгой паузы сказал Урманцев. — И это должно страшно льстить нам обоим. Усекли?
— Усек! — улыбнулся Михаил.
— Тогда вам повезло.
— Да, здорово повезло, что я встретил Орта и вас!
— Ну, в этом-то вы ошибаетесь! И вообще, вы мне кажетесь закоренелым индетерминистом. Что у вас было в институте по философии? Четыре? Очевидно, к вам были слишком снисходительны. Учтите раз и навсегда, молодой человек, Орт лишь ускоряет правильно текущие процессы, но никогда их не инициирует. Вы все равно пришли бы в настоящую науку… Вопрос только во времени, то есть мы не можем с достаточной вероятностью судить об очередности событий А и В, где А — время вашего первого соприкосновения с настоящим делом, а В — время вашего исчезновения как биологического объекта.
Они рассмеялись.
— Нет, кроме шуток! Орт в людях не ошибается.
— Но он же меня совсем не знал! Он просто искал… создателя этого злополучного циркового номера!
— Правильно. Он видел отлично сработанный эксперимент и захотел заполучить экспериментатора к себе в фирму.
— А может, я склочник? Пьяница? Или… вообще подлец? Я, помню, хотел пойти к одному доктору в ассистенты, так он прежде чем дать окончательный ответ, обзвонил всех, кто имел со мной дело…
— И не взял.
— Не взял.
— Были блестящие аттестации?
— Нет. Хотел взять, но не смог.
— А!.. Ну, у Орта так не бывает! И вообще людей он подбирает только по деловым качествам, все остальные свойства проявляются потом… К сожалению! Имейте в виду, юноша, у Орта великая душа, но он беззащитен против сволочей. Он теряется в их присутствии. Но хороших людей лелеет и в обиду никому не дает. Будьте хорошим человеком, и у вас будет великолепный шеф и отличный друг. Вы ведь хороший человек, Подольский! — Урманцев без тени улыбки смотрел прямо в глаза.
— Кажется, хороший, — чуть помедлив, серьезно ответил Михаил.
— Ну, сами себе мы всегда кажемся хорошими.