Милорд и Сэр

Фигурки мелко закивали. У него даже зарябило в глазах.

– Да, господин…

– Хто… такие?

Перед глазами бликовало все сильнее. Нет, испугался он, нельзя. Нельзя терять сознание сейчас, он должен… Что он должен? Что-то такое, за левым ухом…

– Мы смерды, господин, холопы Великой Священной комиссии… При обслуге лагеря мы. Там… шатры убрать-поставить, дрова на нас, костры, обоз, уход за кормовой скотинкой и за лошадьми благородных…

– Так… – протянул он и попытался приподняться на локтях. Это ему не удалось. Но под спину и плечи тотчас же просунулись цепкие руки, потянули, приподняли, посадили… Он отдышался и попытался осмыслить ситуацию. Слава богу, то, что он должен суметь отсюда убежать и то, КАК он должен отсюда убежать, уже всплыло в памяти. Теперь оставалось только приступить к выполнению. – Почему вы сейчас здесь?

– Помочь вам хотим, милорд, – нестройно отозвался хор приглушенных голосов, – хоть как-то спасти. Вы убежите… А ежели и мы с вами… Бают, вы герцог Отсушенных земель. И бают, что ноне проклятие с них полностью снято. Мы вас, того, спасем. Но чтобы уж и вы с нами… по-божески. Наделы бы нам. На землях ваших. И милости вашей. Вы ж добрый господин. Свою жисть на муки за холопских детей! Да ни один из наших рыцарей такое б никогда! А здесь нам не жисть в последнее-то время. Священная комиссия стала ноне больно магией баловаться. А ее, магию-то, на ком же и пробовать-то еще? Вот и берут нас, как дичь – на жаркое… Тут из нас уж и костры горели, и такие прочие ужасы уделывались, что куда там тебе… Обещаешь, господин, наделы-то?

– А то як же, – сообщил он, про себя обмирая и вздрагивая от боли – встать, вернее, вздернуть на ноги себя после того, что было с ним проделано, оказалось не таким уж простым делом. Мучительным до холодного пота, до раскаленных белых искр в глазах…

– Бежим к городу. – Он нашарил раскрытой ладонью с левой стороны в волосах кровяной колтун. Размокший, к счастью, то ли от ночной росы, то ли от пота. Пальцы, распухшие и бесчувственные после пыток, не слушались. – Гребень есть?

Нашелся обломок гребня, очевидно подобранный после того, как кто-то из рыцарей выбросил пришедшую в негодность вещь. Серега знаком показал, где чесать, сипло сказал:

– Все волоски – на ладонь мне, вот сюда… – и протянул трясущуюся длань.

Вскоре горка волос, слегка шевелящаяся под предрассветным ветерком, уже лежала у него в руке. Рассвело достаточно, чтобы можно было отличить черные волосинки от пего-каштановых, его собственных. Холопы, бросавшие на него испуганно-настороженные взгляды, придвинулись ближе.

– Это что, господин… те самые заговоренные волосья? Кои в воинов обращаться могут?

– Нет, – буркнул он, – про те не знаю. Хотя здесь и они бы не помешали. Эти – с лиса-оборотня. Вложишь в рот, проглотишь, и оборотишься лисой. Затем бегом в город. Все понятно?

– Про оборотный волос мы слыхали, а то как же… Да только, господин, не надо к городу бежать. Там стража так наставлена, что мучач – и тот не пробежит. В лес надо, господин, А там, глядишь… И народец лесной вдруг да поможет. И искать нас там никто не станет, решат, что с помощью Преждеживущих ты, господин, в город перенесен, куда ж тебе еще… Да и рассветет скоро. Лес близко, а до города – бежать и бежать, и все по ровному полю среди стражи…

В лес так в лес. Главное – унести сейчас отсюда ноги. А уж потом, там, поразмыслим, пораздумываем…

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

А для нас сто верст – не крюк…

Как ни странно, тело, оборотясь в лисье, сразу же ожило. Исчезли боли, ушла слабость… Рядом радостно роилась стайка таких же, как он, лисов, телом и запахами зовя его туда, к лесу. На свободу.

И они ушли. Просочились через охранение, скромное со стороны леса (ну конечно же, как иначе – ведь все враги у Священной были спереди, а сзади только свои). Стайка лисов ужами проскользнула через кусты на лесной опушке. Понеслась дальше – через лес, через лесные овраги, вглубь, подальше. Гнал инстинкт, а не сознание. Впрочем, какой мог быть у них инстинкт, они же не звери, в конце концов. Просто было у каждого из них настойчивое ощущение того, что там, позади – враги. Враги, которым вполне может взбрендить в голову и за ними погнаться, за простыми-то бедными зверями…

В какой-то момент они нашли нечто вроде убежища и остановились. Именно там Серега и пришел в себя – в неглубокой норе, то ли отрытой, то ли промытой ручьями в стене глубокого лесного оврага. Пришел в себя, лежа на боку и свернувшись калачиком на сырой земле, приятно холодившей кожу. Воздух был знойным даже здесь, в относительно затененном месте – в овраге. И, что самое приятное, лисья личина, уйдя, вернула Сереге его человеческое обличье целеньким и невредимым. Ни единой ранки не оказалось на пальцах (исколотых иглами в самом разном ассортименте – от простых холодных до сверлообразных и раскаленных). Четыре пальца на левой руке, которых палачи из Священной долго и вдумчиво лишали ногтей (сперва надрезав прямо на месте полосками, а потом сдирая их с живого тела пофрагментно – для большей результативности), сейчас сияли новехонькими ногтевыми пластинками – гладенькими и нежно-розовыми. Чудеса в решете… Впрочем, дружище-оборотень об этом так и говорил – “и буду я снова жив-здоров”. Мелочь, а приятно…

Он сел на земле, с интересом огляделся. Спутники, вместе с ним покинувшие не слишком гостеприимный лагерь Священной и Нетленной, сидели кучкой поодаль. Нагишом, как и он. Но к нему не подходили, только кидали издалека благожелательно-приветливые взгляды – мол, здрасьте, ваше сиятельство… как почивали? Ну да, он же теперь их герцог, а они – его подданные. Намерения встать и подойти к нему запросто никто из них не выказывал. Видимо, без прямого на то волеизъявления его светлости сие было недопустимо.

Он встал, смущенно прикрыл ладошкой причинное место и зашагал к ним сам. Где-то на полпути его новые подданные вскочили на ноги, так же, как и он, поприкрывались ладошками, и толпой ринулись к нему.

– Ваше сиятельство… Господин наш светлейший. Вы, никак, к нам изволите подойти? Дык крикнуть надо было, мы б и сами, мухами к вам…

Он отрицательно мотнул головой, оглядел местность. Узрел неподалеку поваленное дерево, горизонтально лежащее на склоне оврага, рядом кусты и пенек. Указал подбородком (по причине занятости рук):

– Не пройти ли нам туда, господа?

У бедолаг как по команде отвисли челюсти.

– Щас… Дык мы щас, господин…

Его новые подданные, как отметил про себя Серега, были сплошь мужчинами старше среднего возраста. Иногда и много старше. Все, как один, были низкорослыми, худыми до изнеможения, в рубцах и шрамах по бокам и спине – зримые свидетельства частых порок. Частых и жестоких. Может быть, плетками, а может, и еще чем. Честно говоря, их манера держаться Серегу несколько отталкивала. Этакая смесь торопливой угодливости и благоговения вместе с суетливой дрожью. Вот то ли дело надменно-достойные манеры рыцарей из замка Дебро… Впрочем, одернул он себя, их плеткой никогда и никто не бивал. Конечно, ехидно ответил внутренний голос, попробовал бы кто такое с ними сотворить – сразу же бы и в зубы прилетело кое-что… И потом, достойные-то они достойные, но терпели же право первой ночи и прочую муть, которая, если разобраться, в иных случаях и понеприятнее порки будет.

Усаживаясь, его новые подданные оставили ему сразу два места – на выбор, как понял он. В начале поваленного ствола и на пеньке. Он, на мгновение задумавшись, выбрал пенек:

– Э-э… Все, кто там были возле меня… и хотели уйти, все здесь?

Люди отчаянно закивали головами.

– Чудесно! – Что бы им еще сказать по этому поводу? Надо было хоть как-то приободрить их. – Я рад этому. И.. и очень благодарен вам за то, что вы…

– Что вы, господин, – прошептал один из тех, кто сидел к нему поближе. И преданно, почти молитвенно, посмотрел на него. – Вы бы и сами, и без нас смогли бы… И волосками своими с нами поделились, и сюда нас привели, а волоски эти немалых деньжищ стоят, спаситель вы наш, век благодарны будем…