Тессеракт

Проходя мимо Розы, Корасон погладила ее по руке. Это была старая привычка, напоминание о прошлой жизни, знак поддержки и утешения, который казался неуместным после того, как Роза уехала из городка в Манилу. Даже когда Доминг умер, между ней и матерью не исчезло отчуждение, оно разделяло их невидимой стеной, как два магнита, если держать их на определенном расстоянии. Корасон обычно ощущала это как молчаливое соглашение, которое приходит, когда дети удивительно быстро взрослеют и начинают тяготиться обществом родителей. Иногда же ей казалось, что это была цена, которую ей приходится платить за то, что она отослала своего ребенка из родного городка, где ничего не стоило угодить в ловушку. Но временами Корасон чувствовала, что дело в чем-то другом.

Она помнила, что в последний раз смогла прикоснуться к дочери, не думая, что прикасается к ней, во время того ужасного тайфуна. Дождь шел несколько дней подряд, и каждую ночь Роза спала в ее объятиях. Она хорошо помнила, как у нее затекали руки и ей все время хотелось поменять позу. Но дело было совсем не в том, что у нее болели руки. С того времени не проходило и дня, чтобы ей не хотелось вновь пережить эти счастливые мгновения.

Но с тех пор как Роза уехала из городка и начала новую жизнь в Маниле, все ограничивалось поглаживанием по руке и другими подобными жестами. А ведь Роза уехала сразу после бури.

Странные и непонятные мысли, лучше гнать их от себя.

Впрочем, зачем задумываться о том, что и так очевидно? Тут все понятно: если кто-то и виноват в том, как сложились их отношения, то только Манила. Этот город меняет почти всех, кто в него попадает. Видимо, так произошло и с ее дочерью. Дело не в возрасте и не в цене, которую приходится платить. Просто это страшный город.

Как и следовало ожидать, блюдце из-под мороженого легко отмылось, и Корасон задумалась: что бы такое еще сделать? Нужно придумать какое-нибудь обычное и спокойное занятие. Уж если она не может обнять собственную дочь, то в состоянии хотя бы успокоить ее и окружить заботой.

Все еще в плену этих мыслей, Корасон подняла глаза от мойки и выглянула в окно. Тучи насекомых вились в свете уличных фонарей. Их было необычайно много, и они, как будто во сне, кружились в каком-то грациозном медленном танце.

А еще она увидела чью-то тень, которая, казалось, тоже пришла из снов, из детских страхов.

Не отрывая глаз от окна, Корасон на два-три шага отступила от мойки, так что Розе пришлось отодвинуться вместе со стулом. Наверху послышался какой-то шум. Это был звук шагов детей, которые выбрались из кроватей.

Роза спросила у Корасон, что она увидела в окне, и та прижала руку к щеке. Роза не ощутила особого беспокойства. Ей и в голову не пришло как-то связывать это с перестрелкой десять минут назад, тем более что лицо матери выражало скорее изумление, чем тревогу. Она почти улыбалась.

— Мне показалось, что я увидела… — сказала Корасон, но так и не закончила фразу.

— Мам! — позвала Лита.

Роза посмотрела в сторону детской, потом перевела взгляд на мать. Все еще держась рукой за щеку, Корасон снова как-то испуганно взглянула в окно.

— Мам! — Голос Литы шел сверху и звучал гораздо громче и требовательнее.

Роза встрепенулась:

— Дорогая, не выходи из комнаты!

— Ты придешь к нам?

— Да, — ответила Роза, но так и не двинулась с места. — Сейчас иду. Немедленно вернись к себе.

— Мне показалось, что я увидела…

Человек стоял на коленях, опираясь на руки, прямо посреди дороги. Его одежда и голова были покрыты коркой какой-то блестящей грязи. Он тяжело дышал, голова болталась из стороны в сторону, а в руке был пистолет.

Неожиданно он откатился в сторону, выбросив вперед руки. Пистолет описал дугу и уставился в какую-то точку позади него, откуда в ярком свете фонарей появились двое.

Имя твое никто

За девять лет, с тех пор как она уехала из городка, Роза всего пять раз возвращалась обратно через горы Сьерра-Мадре. Учась в колледже на медицинском факультете, Роза приезжала домой раз в год на Рождество и не задерживалась больше чем на три дня. Но после того как на первом курсе Роза познакомилась с Сонни, она больше ни разу не была дома. Свадьба состоялась через восемь месяцев в Ватангасе, где жила семья Сонни.

Дважды в год Корасон и Доминг навещали Розу в Маниле, останавливаясь у дяди Рэя. На это были две причины. Во-первых, они скучали по дочери, особенно Доминг, который так до конца и не понял, отчего Роза столь неожиданно уехала из городка; во-вторых, чтобы попросить дядю Рэя выделить очередную сумму денег на учебу Розы. Рэй никогда им в этом не отказывал, и именно по его настоянию Роза пошла на медицинский. Как правило, он переводил деньги уже за несколько дней до приезда Корасон и Доминга.

Если бы Доминг был жив, в шестой раз Роза не приехала бы в городок. Даже если бы отец жил вечно.

Многое изменилось за эти девять лет: лесопилка расширилась, уничтожив все леса вокруг Инфанты, и началась вырубка джунглей вдоль горной дороги. Река, вид на которую открывался с того места, где дорога начинает спускаться к побережью, была вся коричневой от оползней в районах сплошной вырубки. Участок между Синилоаном и Реалом был заасфальтирован, и там стояли японские и корейские седаны. В отличие от маршруток, объезжавших бесчисленные рытвины и ухабы и едва делавших пятнадцать миль в час, эти машины развивали скорость тридцать и даже сорок миль.

Но это было только начало.

Никто даже не смотрел на проезжавшие машины и не пытался проголосовать, потому что они мчались слишком быстро. Куда-то исчезли лошади, которые паслись на лугу сразу за крутым поворотом. Горные ручьи текли теперь в нужном направлении по бетонным трубам. Вся поездка заняла на два с половиной часа меньше, чем обычно.

— Прямо не узнать, — отметил Сонни, нажав на педаль «хонды», чтобы обогнать рейсовый автобус.

— Ты даже не представляешь, — отозвалась Роза. — Здесь кругом были джунгли, вместо шоссе шла грязная проселочная дорога, и не было линии электропередач.

— Зато представь себе! — Сонни осторожно взглянул на жену. — Олени паслись на лугах, заросших дикими орхидеями. Диковинные птицы клевали фрукты прямо из рук детей.

— Гмм.

— Мамонты спускались с вершин окрестных гор…

Никакой реакции.

— Роза, — сказал чуть погодя Сонни и погладил ее колено, протянув руку через рукоятку переключения скоростей. — Неужели ты так и не улыбнешься?

Роза помотала головой, хотя и погладила в ответ руку Сонни.

— Нет, не улыбнусь. Извини.

— Ну ладно, — быстро ответил он. — Не извиняйся. Я просто пытаюсь…

— Пытаешься меня поддержать.

— Я сделаю все, что смогу, если скажешь, что делать.

— Не надо ничего делать.

— И все-таки если передумаешь…

— Хорошо.

— Скажи мне.

— Скажу.

Рафаэль лежал на коленях у Розы, и его дергало и мотало на поворотах. Ему был год и два месяца, и он спал крепче, чем его старшая сестра, когда ей было столько же.

Роза почувствовала себя плохо, когда дорога пошла вдоль берега, а значит, до Инфанты и Сарапа оставалось каких-нибудь полчаса езды. Она попросила Сонни остановить машину, передала ему ребенка, вышла, и ее вырвало. Сонни тоже вылез из машины и встал сзади. Это напомнило ей о Лито, о дохлой свинье на берегу, и ее вырвало еще раз.

— Ты слишком разволновалась, — сказал Сонни. — Давай вернемся в Манилу, а к Корасон я завтра приеду один.

— Нет, — бросила через плечо Роза. — Я не могу не приехать на похороны отца. Дай мне немного побыть одной, и все пройдет.

Она спустилась к песчаному пляжу по заросшему травой склону. Чувствуя, что муж и дети смотрят на нее из машины, Роза выбрала место, где деревья и кусты на обочине скрывали ярко-голубую машину, и села у самой кромки воды.