Страница 14 из 29
15
Кровь на губах
от израненных слов
вылечит боль.
Почему его вновь тянет в этот двор? Что для Черного Ягуара — старик Сванидзе? Один из многих клиентов, не более того. Может, дело все в том, что впервые ему довелось разговаривать с клиентом во время исполнения заказа? В третий раз за сегодняшний день уселся Черный Ягуар на скамью против окон Сванидзе, достал из кармана ком, набрал код диспетчера. С отчетом произошла некоторая заминка. Не умел Черный Ягуар врать. А тут пришлось долго и нудно объяснять, что пришел в квартиру, увидел постороннего, допросил, выяснил, что это местный сторож, что старуха к приходу Черного Ягуара уже умерла, сама, своей смертью, что была еще какая-то девочка, о которой в заказе не говорилось ни слова, он вообще не понял, что там такое с этой девочкой — сторож ждал ее почему-то в квартире. Он усыпил сторожа мараноксаном и ушел. Всё. Больше он ничего не знает.
Диспетчер начала бубнить, что если старуха умерла сама, то, вроде, как и заказ не выполнен. Надо бы еще один взять. Но Черный Ягуар твердо сказал, что в конечном итоге против фамилии Нургалиевой можно ставить галочку, так какой еще с него спрос? Диспетчер попросила не отключать до обеда служебную линию — ей надо обсудить эту ситуацию с Отморозком. Он вообще велел Черного Ягуара не отпускать сегодня, почему — она не знает. Ей лично — так все равно, пусть хоть в отпуск Черный Ягуар идет. Сколько лет уже, между прочим, не отдыхал. Возможно, не положены Черному Ягуару начисления за Нургалиеву. Разобраться надо. Нестандарт, сам понимать должен. Хотя кто знает: может, еще и прокатит? В общем, не подводи, дорогой, останься, будь добр, на линии, пока начальство не отпустит.
Раздражением наполнился Черный Ягуар, успел ведь уже настроиться на то, что свободен до завтрашнего утра. А тут — подвешенное состояние. Хуже ничего не бывает. Дали бы сразу еще один заказ — мигом бы слетал. А теперь — жди еще неизвестно сколько. И если в обед поступит новый вызов — значит, день полетел на х@й. И уж только бы, Земля и Небо, дали ему спокойно с Лордом пообщаться. Да не светит, похоже. Сумасшедший выдался день. Как завертелся колесом, так и не остановится никак.
Неподалеку раздался дикий визг. Черный Ягуар оглянулся. Метрах в тридцати от него отец тащил за руку упирающегося мальчишку. Тот визжал, как недорезанный поросенок.
— Купи! Ну, купи автомат!
Отец, близорукий очкарик, не спорил, просто волок мальчишку за собой. Видно было: это дается ему с трудом. Хлипкий у пацана папаша. Непонятно, как ему вообще позволили иметь детей.
— Я тебя ненавижу! — орал мальчишка. — Вот вырасту! Стану экологом! Будешь знать! — и опять истошный визг.
Весь подобрался Черный Ягуар, рука сама положила ком в карман, он не заметил, как это случилось, а ноги несли его уже наперерез папаше с сыночком.
— Кем ты, говоришь, станешь? — ласково спросил Черный Ягуар и хищно улыбнулся мальчишке. Тот резко замолчал. — Экологом?
Черный Ягуар взял мужчину за шиворот куртки, сбил с ног, ткнул лицом в поребрик. Очки с того упали и разбились. Мальчишка застыл, как парализованный, лицо его сковал страх.
— Смотри, как ты будешь обращаться со своим отцом, когда вырастешь, — и носом того в асфальт, еще, еще и еще. Нос хрустнул, кровь хлынула на мостовую, на руку Черного Ягуара с содранными ногтями. — Так кем, ты говоришь, хочешь стать? — Черный Ягуар отпустил мужчину и, взяв мальчишку за шиворот, поднял его — так что глаза его были на уровне его собственных глаз. — и жестким холодным хищным взглядом полоснул пацана по испуганному лицу. Мужчина, схватившись одной рукой за разбитое лицо, другой шарил вокруг себя — искал очки. Он явно при этом старался что-то выговорить — только не мог: нос и рот были разбиты. Не найдя очков, он попытался встать — кажется, хотел защитить сыночка. Черный Ягуар оттолкнул его ногой и равнодушно изрек: — Успокойся, папаша, ты мне еще благодарен будешь за это. — и мальчишке, висящему в воздухе. — Смотри, как бы за тобой самим не пришел эколог… — отпустил его и пошел.
Сзади раздались судорожные всхлипывания:
— Папочка… папочка…
Не выдержал, оглянулся Черный Ягуар. Ухмыльнулся презрительно: отец с сыном, измазанные кровью, сидели на асфальте, обнимая друг друга, и плакали.
16
Истину видит
сердцем слепец.
Послушай его.
От двери до поворота тридцать семь шагов полумрака. Каждый раз, выходя из кабинета, я на несколько секунд останавливаюсь, чтобы привыкнуть. Иногда там, впереди — в освещенном коридоре — проходят люди. Некоторые останавливаются, заглядывая во тьму. Словно в глаза смерти.
Очередная тень мелькнула на свету, на секунду застыла возле поворота, а затем медленно двинулась ко мне. Полумрак принял ее, и я скользнул в сторону, притаился, замер у противоположной стены.
— Не прячься, — неожиданно произнесла тень. — Я тебя вижу. Я хорошо вижу в темноте. Как кот.
По коридору шел молодой человек лет двадцати. В первый момент мне показалось, что он как-то странно одет. Но нет, одежда на нем была недорогой, но вполне добротной. Просто он не умел ее носить. Ни этот пиджак, застегнутый на все пуговицы и смешно облегающий большой живот, ни узкую светлую рубашку, упиравшуюся накрахмаленным воротничком в полные щеки, ни тем более галстук.
— Здесь запрещено ходить, — осторожно произнес я, пытаясь понять, что за странного типа занесло в наш отсек Департамента.
— Почему? — удивился он. — Потому что тебе мама запретила?
Он стоял и смотрел на меня. Глаза у него были распахнутыми и наивными. Не из этого времени. Не из этой эпохи. И я растерялся…. Умственно неполноценные, люди с ограниченными интеллектуальными способностями, подлежали принудительной отправке в хоспис.
— Ты как сюда попал? — спросил я.
— Оттуда пришел, — толстяк обернулся и показал на главный коридор.
— А в Департамент… в это зда… тьфу, в этот дом как ты попал?
— Плеваться нельзя. Может прийти эколог и забрать тебя на кладбище. Меня мама привела. Мы часто сюда приходим…
Мама его привела… всё-таки гнилая у нас система. С любой стороны гнилая. Взяточникам даже экологи не страшны — откупятся. Нет, не от рядовых боевиков — от высокого начальства. Когда-то ведь я тоже верил в Экологический кодекс. Пока не понял, что времена борьбы за идею давно миновали и настали совсем иные времена. Борьбы за место под солнцем.
— Ну что ж, удачи тебе, парень, — я похлопал толстяка по плечу. Пора было спешить к Желтопузому.
— Постой! — неожиданно сказал он. — Хочешь конфету? У меня есть одна — я тебе ее всю отдам.
И принялся суетливо шарить по карманам. Ему хотелось поговорить — ведь, наверное, Департамент — единственное место, куда его привозят из дома. А так четыре стены… или восемь… или двенадцать, но все равно лишь стен. Неожиданно меня уколола в сердце иголка. Больно уколола. Как в юности, когда я еще не был циником… Три минуты. Они ведь ничего не решают.
— Давай свою конфету, — сказал я. — С тобой никто не разговаривает?
— Только мама. Мама и Друг.
— Твой друг? Ты с кем-то дружишь?
Толстяк оглянулся по сторонам, словно собирался сообщить мне большой секрет и действительно наклонился и тихо прошептал:
— Только никому не говори! Мы часто с ним беседуем.
— И о чем же?
— Ну… о жизни. О том, почему меня во двор не пускают. О людях, которых из окна видно. О кошках. У нас раньше была кошка, но потом мама ее куда-то отнесла. Хочу, чтобы мама ее обратно вернула.
— И что твой друг говорит?
— Говорит, что нужно терпеть. Он добрый! Только он не человек. Вот, держи конфету, она сладкая.
И толстяк протянул мне липкую ириску. Она лежала на его толстой потной ладошке — с прилипшими нитками и волосками, грязная, замусоленная… Но иголка снова зашевелилась в сердце, я взял эту ириску и принялся ее жевать.