Страница 37 из 57
Расположились на скамье под раскидистым старым вязом — Отец Иеремия устало вытянул ноги, а господин Вальтер достал из кармана лист бумаги и принялся аккуратно записывать показания слуг. Те стояли рядом, а Иоганн прохаживался вокруг дерева, внимательно слушая, о чем выспрашивают их жандарм со священником.
— Типун ему на язык, пьянице! — возмущенно охала Харибда. — Сказать о госпоже Шульц, что она больной притворяется!
— Горе-то какое, — причитала ей в тон Сцилла. — Да чтоб ему вино поперек горла стало! Какой он доктор после этого…
— Ну, хватит! — оборвал служанок Бауэр.
Вышло несколько грубовато, даже отец Иеремия поморщился, но жандарм не обратил на это никакого внимания.
— Значит, фрау Шульц действительно серьезно больна? — спросил он.
— Почти всю весну в кровати пролежала, — сообщила Сцилла. — Уж одних лекарств хозяин почти на пятнадцать марок выписал, а все без толку. А затем доктор сам и присоветовал: везите на воды. Вот они и собрались… не вовремя как…
Служанка снова всхлипнула и, вытащив из кармана маленький белый платочек, принялась утирать слезы.
— На двадцать семь, — неожиданно заявил садовник. — Ровно на двадцать семь марок лекарств. Лично в городе закупал.
Из последующего разговора выяснилось следующее. Некоторое время назад Феликс стал все чаще пропадать у чужаков. С отцом у него даже размолвка вышла, а затем и вовсе настоящий скандал, когда сын попросил крупную сумму. С какой целью и для чего слуги не знали, но отец денег не дал. Более того, грозил сына оженить, чтобы тот, наконец, остепенился. Несколько дней Феликс ходил, словно в воду опущенный, но затем заметно повеселел, а уж перед самым отъездом родителей о чем-то долго разговаривал с фрау Шульц наедине. После чего вновь запропал — то ли в лесу, то ли еще где — возвращался только ночевать, да и то не всегда. Весь вчерашний вечер он был взволнован, но однако весел и даже изволил ужинать за одним столом со слугами, пересказывая им разные веселые случаи из студенческой жизни в городе. Утром ушел рано и больше не возвращался.
— А к нему сегодня никто не заглядывал? — поинтересовался Бауэр. — Не спрашивал никто Феликса?
— Нет! — коротко ответила Харибда.
— Никого, — покачала головой Сцилла, по-прежнему всхлипывая в платочек.
— Вы их не слушайте, — вмешался садовник. — Оне обе в доме были, ничего не видали.
— Так, значит, кто-то все-таки приходил? — насторожился жандарм.
— Так точно, господин Вальтер, приходил. Точнее, приходила.
— Да кто же?! — рассердился жандарм. — Не тяни кота за хвост!
— А дочка докторова и приходила, Лаура. Утром еще. Ну не самым ранним, а часа эдак за полтора до того, как вы приблудыша кузнецовского схватили. Сначала у ворот постояла, а я как раз флигельком своим убирался — во-о-он за тем, выглянул — мнется, с ноги на ногу переступает, ну вроде как зайти не решается. Я ее окликнул, значит, а она меня о Феликсе и спросила.
— Как спросила? — быстро поинтересовался Бауэр. — Дословно рассказывай.
Длинноносый садовник почесал средним пальцем затылок и задумался.
— Феликс… нет, по имени не называла, точно помню… Сынок хозяйский дома, спрашивает. Я ей: Феликс что ли? А она засмеялась так истеврически…
— Истерически, — не удержавшись, поправил Иоганн, и его дружно придавили тяжелыми взглядами и отец Иеремия, и господин Вальтер.
— …ну да, — легко согласился садовник, — засмеялась как ненормальная и говорит: не хватало еще второго — двух таких земля не вынесет. Земле, мол, и одного много. И пошла, пошла…
— Куда пошла? — все также быстро, не давая садовнику перескочить с одной мысли на другую, поинтересовался жандарм.
— Виноват, — развел руками садовник. — Не усмотрел. Я ж повернулся сразу и за флигель пошел. Кабы знать-то, что спрашивать будете…
Бауэр и отец Иеремия переглянулись, и над скамейкой повисло тяжелое молчание. Даже служанки прекратили всхлипывать, только в воображении Иоганна всё еще звенел истерический смех обманутой Феликсом девушки. Наконец, священник тяжело вздохнул, достал ленту и показал садовнику.
— Не припомните, — мягко спросил он. — На Лауре не было этой ленты?
— Как же не помню, — удивился тот. — Прекрасно помню. Именно он и был.
— Она повсюду ее носила, — тут же подтвердила Сцилла.
— А вот и не ее! — не согласилась Харибда. — У докторской дочки вишневая была. А эта больше малиновая.
— Да какой же она малиновая? — изумилась ее подруга. — Да вы сами посмотрите, святой отец, разве это малиновая?
Но отец Иеремия смотреть не стал, а сунул ленту обратно, и встал со скамьи.
— Проводите нас в дом, — попросил он. — Мы хотим комнату Феликса осмотреть.
Вслед за священником поднялся и жандарм, и они вместе двинулись к дому, сопровождаемые Сциллой, Харибдой и садовником с картины Карла Шпицвега.
Окна комнаты, где жил Феликс, выходили на другую сторону дома, прямо на огород и большую клумбу цветов, посаженную садовником для хозяйки. Комната была просторной, с аккуратными полочками под книги — в основном учебники и разного рода словари и справочники. Пока священник и Бауэр осматривали жилище, Иоганн подошел к полочке и провел рукой по корешкам книг. Корешки оказались пыльными, словно учебники давным-давно не интересовали Феликса. Впрочем, судя по рассказам о его бурной жизни, так оно и было. Среди книг Иоганн заприметил стопку старых французских журналов о моде Harper's Bazaar и большой латинский словарь. Словарем явно не так давно пользовались — корешок его не был пыльным — и, взяв словарь с полки, Иоганн тут же услышал грозный рык Бауэра.
— Ничего не трогать!
От неожиданности словарь выпал из рук юного сыщика, раскрылся, и из него выпорхнул сложенный вдвое бумажный листок. Иоганн нагнулся, протянул к нему руку, но тут же отдернул ее. Ничего не трогать, значит, ничего. Не маленький, понимает.
— Что это у тебя там? — Бауэр поднял с пола листок и развернул его.
В центре листка красовалась фамилия лесника с жирным черным вопросом, от которого по кругу шли тонкие стрелки к нескольким именам. Учителя, доктора, священника, Иоганна и какого-то Иштвана.
— Что это? — нахмурившись, спросил жандарм.
Отец Иеремия подошел тоже и с интересом уставился на странный список. Потом полез в карман, вытащил записку и принялся сравнивать.
— Если это писал Феликс, — произнес священник, — то и записку, получается, писал он.
— Вот же поганец! — неожиданно хмыкнул жандарм. — Значит, сам и писал. Ну, а имена эти к чему?
— В словаре, — тихо, будто сам себе, произнес отец Иеремия. — Найдены в словаре. Но кто такой Иштван?
— Так то мадьяр и есть, — пояснил Бауэр. — который у чужаков… Вы считаете эту записку важной?
В ответ священник только посмотрел на жандарма долгим задумчивым взглядом. Он явно думал о чем-то своем.
— Я посмотрю пока в столе, — не дождавшись ответа, сказал тот. — Должны же быть у него еще какие-нибудь бумаги. Вот и посмотрим, Феликс писал это или нет.
Бумаг в столе оказалась целая кипа. Среди них какие-то недописанные учебные работы, конспекты, лекции, фривольные записочки, которыми перекидываются студенты на занятиях… Так что установить истинный почерк убитого не составило никакого труда. Именно Феликс и написал записку Себастьяну, выдав себя за отца Иеремию. Что совсем уж запутало дело в глазах Иоганна. Но еще более его запутала следующая находка. В отдельном маленьком ящичке лежала расписка учителя Рудольфа в получении двухсот марок.
— Неслабая сумма! — изумленно произнес Бауэр. Он обернулся к слугам, стоявшим в дверях и спросил:
— Так вы говорите, отец отказал Феликсу в крупной сумме денег?
Сцилла и Харибда одновременно кивнули.
— А потом он беседовал с матушкой… — вставил отец Иеремия.
— Точно! — указательный палец Бауэра взметнулся вверх. — А потом он поговорил с фрау Шульц и взял деньги у нее. Вы хорошо соображаете, святой отец, вам бы в полиции работать.