Страница 27 из 57
Кузнец немного помолчал, а потом хмыкнул:
— Хитрый вы, святой отец, хотите, чтобы я мальчишку запросто так сыном признал. А если я в этом не уверен, что он мой сын, если…
— … если так, можно было бы усыновить его, — закончил за Генриха отец Иеремия. — Ведь не чужой он все-таки, а при том сирота.
— И дверь он не запер не потому, что забыл! Он наверняка поджидал этого проходимца Альфонса Габриэля. Стоит мне уехать, как он сразу этого пройдоху кормить-поить начинает.
— Себастьян — добрый мальчик, — мельком заметил отец Иеремия.
— А кстати, — встрепенулся кузнец, — вы узнавали, где был бродяга во время убийства?
Священник задумался. Нину с Йоахимом он об этом не успел спросить, а надо бы… А что говорил учитель? Он сказал, что не помнит, когда появился бродяга, но когда обратил на него внимание, тот торчал за забором.
— Вряд ли однорукий бродяга справится с алебардой, — сказал отец Иеремия.
— Но кинуть бумеранг он мог?
— Стоп-стоп-стоп, — запротестовал отец Иеремия. — Это уже вовсе досужий вымысел. Алебарда была воткнута в горло Феликса. Его ударили два раза. Это факт. А бумеранги — это всего лишь ваше предположение.
— А может, вправду бумерангом? — взволнованно подскочил Иоганн. — Мы с Мартином пробовали, как можно ударить человека топором по горлу! Так вот — это очень-очень несподручно, дядя! Надо низко, почти пополам изогнуться и стоять при этом сбоку от того, кого хочешь ударить. И надо чтобы противник еще при этом держал шею открытой и не пытался сопротивляться. Но если тебя хотят ударить топором, пока размахиваются, ты не будешь стоять столбом, ты десять раз успеешь поднять руки, чтобы как-то защититься.
— Вы — что, баловались с топорами? — нахмурился отец Иеремия.
— Да нет! Это был «судебный эксперимент», — затараторил Иоганн, не забыв вставить почерпнутое из газеты модное выражение. — Мы палкой сражались. Вот давайте я вам покажу…
— Потом-потом, — отмахнулся священник. — Сейчас есть вопросы поважнее. Я все-таки хочу узнать, для кого Генрих делал алебарду.
— Я не могу разглашать тайну заказчика, — пробурчал кузнец. — Мой клиент никак не связан с убийством. И вот что я хочу сказать насчет удара по горлу. Такую рану алебардой можно нанести только лежащему человеку. И ваш племянник прав: лишь при отсутствии сопротивления. Значит, тот, кого убивают, должен быть без сознания.
— Или мертв? — подскочил Иоганн. — Феликса могли отравить, дождаться, когда он умрет и тогда убийца совершенно безопасно для себя мог ударить его алебардой. Чтобы замести следы!
— Ну, если человек мертв, то от удара топором не будет много крови, — уточнил кузнец.
Священник вспомнил залитую кровью рубашку Феликса и причитания доктора Филиппа.
— Много было крови, — сказал он. — Но все-таки, давайте вернемся к алебарде. Я не ошибусь, если предположу, что вы делали ее по заказу графа Еремина?
Генрих нахмурился, помолчал, а затем отрицательно мотнул головой:
— Нет! Граф Еремин тут ни при чем.
— Ну хорошо, — добродушно согласился отец Иеремия. — Тогда позвольте мне задать еще несколько вопросов. Кто знал о вашем отъезде, Генрих?
— Себастьян знал. А вроде, никто больше. Себастьян наверняка проговорился Альфонсу Габриэлю.
— А Феликс?
— Феликсу я говорил, да. Он заходил вечером насчет ограды узнать, вроде как отец до отъезда приказал ограду поправить. Но насколько я понимаю, вы ведь его не подозреваете в самоубийстве?
— Нет, конечно, нет! Но Феликс договорился с убийцей о встрече в кузнице. И убийца специально выманил Себастьяна. Мне не хочется думать на Рудольфа… Но Рудольф наверняка знал что-то важное, чему сам не придает особое значение. Феликс делился с ним всем, даже своими любовными секретами, наверняка и здесь без него не обошлось. Если Феликс сказал учителю о вашем отъезде, тот мог нечаянно проговориться об этом при встрече с убийцей.
— Или убийца мог услышать этот разговор, — добавил кузнец.
— Да, это так, — вздохнул отец Иеремия. — К Рудольфу каждый день наведывается Йоахим. По идее, он мог услышать.
— Зачем ему убивать Феликса? Мне вообще не хотелось бы плохо говорить про молочников, — насупил брови Генрих. — Мне дико неловко перед ними за крашеную свинью.
Вспомнив полосатую пиратку-хавронью, напугавшую его несколько часов назад, отец Иеремия с трудом погасил невольную улыбку.
— Нет, я не говорю, что Йоахим убийца, но если такой разговор между Феликсом и Рудольфом состоялся, он вполне мог его услышать и передать кому другому. Это надо все разузнать.
В это время телега подъехала к колодцу Рэнгу. В отличие от чужаков, кузнец не стал торопить лошадь, напротив, остановил ее, слез с облучка и пошел к колодцу напиться воды. Мрачное было это место. Заброшенное и жуткое. Иоганн, котором было немного не по себе, смотрел на Генриха с нескрываемым восхищением.
— Все боятся колодца Рэнгу, а вы нет! — такими словами он встретил вернувшегося к телеге Генриха. — Чужаки, как его увидели, так припустили во всю прыть.
— Кстати, откуда вы знаете чужаков? — спросил священник. — Ведь это вы их отправили на постой к Анне?
Генрих задумчиво пожевал губами.
— Я о них слышал еще в городе, — вспоминая, ответствовал он. — Говорили, что это безобидные чудаки, почитатели древнего местного языческого культа. Я вот всю жизнь в Рабеншлюхт живу, а ничего такого не слышал об этой Вороне-Матери. — на эти слова громким обиженным сварливым хрипом отозвалась взлетевшая с тропы ворона. — Только и осталось от этого культа — одно название у деревни. Да еще эти шкодлы всюду летают, — он хлестнул кнутом в сторону, где сидели на ветке, нахохлившись, несколько больших серых птиц. — А потом чужаки пришли ко мне. Им надо было идти в холмы, искать там что-то собирались, знаки какие-то. А мой дом в деревне — крайний к ним. Только Анна ближе, поскольку совсем в лесу живет. Я и подумал, что мне лишние люди — суета, ни к чему, а Анне — какой-никакой доход. И мужики при хозяйстве будут. А чтоб не шалили по бабской части — так я за этим слежу.
— Генрих, Анна говорила вам что-нибудь о бумагах мужа?
— О каких бумагах?
— Написанных на латыни.
— Нет, ничего такого не слышал, — покачал головой кузнец.
— Ну хорошо, а что вы знаете о том, что связывало Феликса и чужаков? Он часто у них появлялся?
— Да, этот бездельник, мерзавец и вертопрах, Царствие ему Небесное, бывал на хуторе Анны. Но не сразу он там появился. Не сразу. Потом присоединился. А недавно ушел от чужаков. Или они выгнали его. Не скажу, не знаю.
— А мадьяр?
Кузнец сплюнул.
— Этот — вообще чёрт, злой, странный, смотрит косо, ходит криво, молчит. Сегодня попросил пару слов написать — так зыркнул, что до сих пор мурашки по коже.
— Мы его в лесу встретили! С ножом! — воскликнул Иоганн.
— И что он там делал?
— Крался за нами! Когда мы его увидели, то сразу побежали назад, на хутор. Но мы вовсе не испугались, а просто вдруг вспомнили, что пора вернуться.
— Ну да, конечно, — согласился отец Иеремия. — Мадьяр очень странный тип, как о нем отзываются. Хотелось бы на него взглянуть.
— Не приведи Господь, — пробормотал кузнец. — Не хотелось бы мне, чтобы этот тип мной заинтересовался. Если ему будет надо, он ни перед чем не остановится. Будьте осторожнее, святой отец! Если убийца решит, что вы что-то знаете… и не дай Бог, это мадьяр! Любопытство наказуемо.
— Я всего лишь хочу спасти Себастьяна, — сухо напомнил кузнецу священник.
— Если вы хотите знать мое мнение, — произнес кузнец. — то я думаю, что все дело в политике. Феликс долго жил среди городских, у студентов волнения часто случаются. Почему он отсиживался в деревне в последнее время? Кто говорит: шашни, — а я так уверен, что дело это политическое. И, кроме того, не забывайте! Отец Феликса — местный староста. Многие им были недовольны. Сами знаете, он взяточник, хапуга и бабник. Ничем не лучше своего драгоценного сыночка! Не убили ли мальчишку в отместку отцу за какие-нибудь его темные делишки?!