Убийство в Рабеншлюхт

18

К тому времени, когда выяснилось, что Иоганн и Мартин, не спросясь позволения, ушли в холмы, Генрих успел запрячь лошадь в телегу.

— Ну что поделать, поезжайте, — расстроенно произнес отец Иеремия. — Неизвестно, когда теперь мальчики появятся.

Кузнец недовольно нахмурил брови, повел плечами, сказать ничего не сказал, но уезжать, похоже, без священника не намеревался — пошел в сарай и стал греметь там какими-то железяками. Отец Иеремия заглянул к нему в дверь — в углу сарая валялось несколько ржавых капканов. Вероятно, неисправных. Генрих, напевая себе под нос, чинил один из них.

Окинув взглядом обширный сарай, отец Иеремия оценил хозяйственность лесничихи: здесь было все, что могло понадобиться в работе по дому, и все располагалось на своем месте: по стенам висели хомуты, посредине сарая стояли токарный станок и плотницкий верстак, сзади размещался садовый инвентарь, а в переднем углу были аккуратно разложены инструменты и всевозможная утварь. Всё больше — по полкам, поструганным и покрашенным. Только несколько топоров стояли на полу, чуть в стороне.

Отец Иеремия пригляделся к ним повнимательнее — топоры как топоры, ничем не примечательные, в отличие от алебарды, которой был убит Феликс. А ведь одним из них скорее всего зарубили лесника. Связаны или нет эти два убийства?

Священник, задумчиво потирая переносицу, побрел по двору. Навстречу ему двигался давешний чернобородый попутчик.

— Ганс! — окликнул его отец Иеремия. — Среди вас, говорят, есть мадьяр. Мне бы хотелось спросить его кое-о-чем, — священник надеялся, что если и не сумеет добиться от мадьяра образца почерка, то хотя бы поймет почему тот отказывается написать несколько слов. Может быть, как Йоахим, он попросту не умеет писать? А может… Надо бы, конечно, уточнить.

— Мадьяра нет, ушел сразу вслед за мальчишками, — буркнул Ганс. — Кажется, на кабана отправился, взял свой нож. Вернется — тогда поговорите. Только вряд ли вы от него добьетесь чего. Мадьяр зол, нем и нелюдим.

Отец Иеремия не представлял, как можно быть нелюдимее самого Ганса, но от одной мысли об этом содрогнулся внутри себя. Зачем этот неприятный человек ушел с ножом вслед за Иоганном и Мартином? Ганс говорил невозмутимо — может быть, такие походы были в порядке вещей у чужаков, а может, Ганс просто не осознаёт, что по округе разгуливает оголтелый бессовестный убийца и что мальчикам, возможно, угрожает опасность.

Отец Иеремия не на шутку взволновался, он собирался поговорить с чужаками, спросить их, кто где был сегодня в полдень. Но вместо этого с молитвой к Богородице на устах, мимо конюшни и хлева, мимо пустующей собачьей будки, поспешил к калитке.

— Осторожнее там! — крикнул ему один из чужаков. — Тут вокруг ловушки понатыканы. Попадетесь еще в какую, типун мне на язык.

Вот и забор. Но куда идти дальше? Священник не знал направления, в котором отправились юные искатели приключений, он растерянно посмотрел по сторонам и тут громко каркнула сидящая на ближайшем вязе ворона. Вслед ей ответила другая, через несколько секунд на отца Иеремию обрушился целый шквал требовательных надрывных звуков, большие птицы вылетали из кустов, а следом за ними — о счастье! — выскочили Иоганн с Мартином. Живые и здоровые, только до смерти перепуганные. Отец Иеремия не стал бранить племянника, так обрадовался его возвращению, но тут же поспешил к сараю за кузнецом.

— Мы на минутку вышли, — оправдывался, сопровождая его, Иоганн. — Время так быстро пролетело. Вы не думайте, дядя, мы не просто так гуляли, мы проводили расследование на местности.

Наконец телега могла отправиться в путь. Анна вышла проводить гостей, и они поехали обратно к кузнице.

— Вы чего-то испугались в холмах? — добродушно — ведь опасность миновала — спросил отец Иеремия. — Надеюсь, не призрака увидели?

— Призрак все больше к ночи является, когда темнеть начинает, — машинально обронил кузнец и дернул поводья. — Рано ему еще.

— А вы сами его видели?

Генрих недоуменно пожал плечами:

— Кто его знает — есть ли он, нет ли, я ни разу не видел, а у колодца Рэнгу он, говорят, появляется, ну, и в холмах… там даже чаще. Чужаки видели, и в деревне многие, почему я должен сомневаться?

Священник оживился:

— Вот мне интересно, а кто-нибудь знает, что нужно призраку? Ведь если он является людям, должна быть для этого какая-то причина. Неужели вы не хотели никогда разузнать, в чем тут дело?

— Я не любопытен, — сухо заметил кузнец. — Чем меньше лезешь в чужие дела, тем дольше живешь на этом свете. Анна считает, что призрак — это ее покойный муж. Боится дико. Что я мог сделать для нее — сделал: поставил вокруг хутора ловушки, капканы, собаку вместо убитой привез. Думаю, если не бояться, призрак не навредит. Человек бывает гораздо страшнее привидения.

— Это да, — охотно согласился священник.

— Не лучше ли не устраивать панику, а заниматься каждому своим делом? — укоризненно произнес кузнец.

Отец Иеремия покраснел до корней волос, это ведь была его обязанность — таким образом вразумлять невежественных, полных предрассудков, прихожан, но появление призрака, возможно, связано с убийствами, и, значит, ему следует разобраться во всём. И в этом вопросе тоже.

Лошадь доехала до глубокой вязкой лужи и понуро остановилась.

— Но! Но! — хлестнул кнутом Генрих, но лошадь стояла как вкопанная — так, словно перед ней расстилалась не лужа, а по меньшей мере море. Задумавшись и глядя вглубь леса печальными глазами, она прядала ушами и вовсе не собиралась трогаться дальше. — Но! Поехала! — снова гаркнул кузнец и уже хотел слезть с облучка, чтобы повести лошадь в поводу, но тут раздалось очередное громкоголосое карканье, на телегу налетела туча ворон, и лошадь, тяжело вздохнув, и выйдя из состояния глубокой задумчивости, потянула телегу вперед. В этот раз Иоганну было не так страшно проезжать топкое место, как по дороге к лесничихе — вероятно, на него подействовало добродушное спокойствие кузнеца.

— Мартин много раз видел призрака, — затараторил он, боясь, что дядя опять начнет задавать свои вопросы Генриху, а он не успеет высказаться. — А сегодня мы видели знаки. Рисунки на скалах. И еще был один знак — мы нашли отрубленные вороньи головы. Убийца не только людям головы отрезает, но и воронам.

— Топором? — хмыкнул кузнец. — Ну-ка, дружок, возьми там, под рогожей, топор, да попробуй им хоть одну из этих тварей зашибить.

Священник внимательно посмотрел на кузнеца. Он уже не раз думал об этом. И вправду — убить ворону налету топором не так уж просто, да еще вот так, чтобы голову ровно-ровно отрезать. Сколько, говорил Иоганн, он нашел вороньих обезглавленных трупов? Четырнадцать? Пятнадцать?

— Значит, убийца сначала ловит ворон, а потом отрубает им головы, — загорячился Иоганн. Он испугался, что его версия может быть сейчас отвергнута.

— Или их убили метательным оружием, — добавил кузнец, — кто-то, кто хорошо им владеет. Очень хорошо. Не хуже, чем я владею молотом и наковальней, — он задумался. — Я видел у графа Еремина книгу: в Австралии туземцы бросают изогнутые отточенные палки, их называют бумерангами. Такая палка вполне может снести вороне голову, если бросить ее со сноровкой. И в Индии местные воины бросают во врага круглые острые диски — их называют чакрами. Люди много придумали орудий, как убить себе подобного. Вот, скажем, топор. Полезная в хозяйстве вещь. Всегда можно дров нарубить. Так ведь нет, сразу найдется кто-то, кому придет в голову из этого сделать орудие убийства: секиру, лохабер, бердыш, алебарду, — кузнец осекся, и это не прошло мимо внимания отца Иеремии.

— Кстати, насчет алебарды, — тут же спросил он. — Для кого вы ее изготовили?

— Ох, Себастьян, ох, паршивец, — скрипнул в сердцах зубами кузнец. — Сколько раз говорил ему: никто не должен видеть мою работу, запирай дверь, если уходишь. А лучше — вообще ни шагу со двора.

— Если бы отец Себастьяна признал его сыном, он бы не ушел, уверяю вас, — мягко вступился за подмастерье священник. — А дверь он, наверное, забыл закрыть.