Мы встретимся вновь

— Флоретт лучше звучит для сцены, — согласилась Пегги.

— Все это очень интересно, — сказала я. — Надеюсь, тебе повезет.

Флоретт согласно кивнула головой, а Мэри Грейс произнесла:

— Виолетта хотела познакомиться с вами. Она думает, что вы интересные люди.

— Я не нахожу себя интересной, — ответила Пегги. — Старая я бедняжка.

— А я думаю, у вас была интересная жизнь, — возразила я.

Пегги, маленькой и худощавой крашеной брюнетке, было за сорок. На ее лице было написано, что она многое пережила, и каждому при виде ее становилось ясно, что жизнь нелегко сложилась для этой женщины.

Позже я узнала, что она рано вышла замуж — брак не был удачным — и родила двоих детей. Один из них за пять лет до войны эмигрировал в Австралию, другой женился и уехал на север. Ее муж пропивал всю зарплату, и Пегги, чтобы. содержать дом в порядке, приходилось подрабатывать уборкой в других домах. А сейчас, когда муж умер, а дети уехали и не очень-то желали навещать ее, она была очень рада, что нашла эту «работенку» в министерстве. Меня восхищало ней то, что она не сдавалась. Ее маленькое умное лицо то и дело освещалось улыбкой, поскольку почти в каждой ситуации она находила нечто забавное. Видимо, тяготы жизни научили Пегги ценить то, что имеешь. Флоретт была для нее идеалом, и она переживала все, что происходило с Флоретт так, словно это происходило с ней самой.

— Когда-нибудь, — мечтала Пегги, — я встану у театра, взгляну на ее имя и скажу: «Бывало, я говорила с ней в министерстве».

— Брось ты! — отмахнулась Флоретт. — Я проведу тебя за кулисы и дам три бесплатных билета в оркестровую яму. Кто знает, может быть, я познакомлю тебя с кем-нибудь, кто хочет иметь щенка.

Это была старая шутка. Пегги как-то рассказывала, как смотрела на собак, гуляющих в парке, и видела те ласки и заботы, которые расточали им. Маленькие пекинесы были подстрижены, одеты в бриллиантовые ошейники, и она потом говорила:

— Как хорошо живется этим собакам, не надо ничего делать — просто быть любимцем. Я не против стать такой собачкой. И кто-нибудь баловал бы меня и заботился обо мне. Вы знаете человека, который хочет иметь щенка?

Так появилась эта шутка.

— А ты знаешь такого человека? — спросила она меня.

И все, включая Пегги, заливисто рассмеялись. Легко было понять Пегги и Флоретт. Но не Мэриан. У нее было другое происхождение. Она сразу же дала понять, что она, Мэри Грейс и я — люди другого рода, непохожие на этих двоих. Ее волосы были, наверное, подкрашены, но незаметно, и речь ее была литературной.

Мэриан рассказала мне, что ее муж в свое время служил в армии и что она уже пятнадцать лет вдовствует. Она справлялась, но все шло не так, как она привыкла. У нее была маленькая квартира на Крауч-Хилл, и она привыкла к определенному образу жизни.

Я заметила, что Мэриан что-то скрывает, какая-то тайна тяготила ее.

— Ну как? — спросила Мэри Грейс, когда мы вышли из кафе.

— Очень интересно. И удивительно.

— Мне они очень нравятся. Вначале они были для меня просто незнакомыми людьми, но я видела их каждый день, гораздо чаще, чем своих близких друзей. В таких условиях можно хорошо познать людей.

— Забавная эта Флоретт, — сказала я. — Бедная девушка, как далеко заведут ее мечты. А Пегги… невольно становится жаль ее. У нее была тяжелая жизнь, но она не пала духом. Что касается Мэриан, то она загадочна.

— О, бедняжка Мэриан. Он видела лучшие дни. Мне всегда жаль таких людей. Они так много скорбят о прошлом, что не могут радоваться настоящему. Только бы она перестала волноваться, что мы не видим разницу между ней и другими. Такие не любят меняться… да и никто не любит.

— Спасибо, Мэри, мы очень интересно провели время.

— Рада, что тебе понравился пирог.

— Необыкновенно понравился… но больше понравилось общество.

Когда мы вернулись в Кэддингтон, мама захотела услышать подробный отчет о поездке.

— Не сомневаюсь, что каникулы благотворно подействовали на тебя, — подытожила она мой рассказ.

Мы с Дорабеллой помогали маме в Красном Кресте, но работа в доме для выздоравливающих отличалась от этой.

Мне захотелось вернуться обратно.

Когда я предложила это Дорабелле, та воспротивилась. Миссис Кантер и миссис Парделл вполне заменяли нас. Она не хотела возвращаться, но мы не могли оставаться без дела. Тем более, что Дорабелле нужно было работать, ведь за ребенком ухаживала нянюшка Крэбтри. Более того, капитан Брент предложил ей работу в одном из учреждений, связанных с его службой. Работать надо было не весь день, да и само дело не очень ответственное, Дорабелла должна была уехать в Лондон, хотя по выходным могла приезжать в Кэддингтон.

— Ну, а как Виолетта? — спросила мама.

— Возможно, Мэри Грейс предложит что-нибудь, — ответила я. — Ведь ее обязанности и заключаются в том, чтобы искать работу для других.

И я поняла, что тоже не хотела возвращаться в Корнуолл. Правы были те, кто говорил, что мне лучше уехать оттуда. Я могла остаться в Кэддингтоне и помогать матери, но я чувствовала, что мне надо делать что-то более важное.

Мы все находились в подвешенном состоянии, когда к нам на пару дней приехала Мэри Грейс. Мы поговорили с ней, и она сказала, что попробует устроить меня в свое министерство.

— В нашем отделе не хватает людей, — добавила она.

Я представила, как, сидя за столом вместе с этими женщинами, заполняю бумаги. Как иду с ними в кафе, ем «домашний пирог», пью кофе… И моя дорогая Мэри Грейс тоже будет там. Эта картина доставила мне удовольствие.

Перед Новым годом я была принята в министерство и проводила свободное время в Лондоне с Гретхен или у родителей в Кэддингтоне.

Дорабелла получила работу в Лондоне, что ее очень обрадовало. Большинство выходных дней мы проводили в Кэддингтоне, где основное внимание уделяли Тристану. Все сложилось удачно, и Дорабелла была счастлива.

Я виделась с Ричардом Доррингтоном довольно часто — когда ему давали отпуск, — и, признаюсь, эти встречи доставляли мне удовольствие. Кажется, он решил сохранить чисто дружеские отношения. Он вел себя совсем не так, как тогда, когда ухаживал за мной, надеясь жениться. Он всегда оставался в границах, никогда не вспоминал прошлое, не предлагал возобновить наши прежние отношения, и это меня устраивало.

Когда мы вступили в 1944 год, в воздухе витала надежда скорой победы. Германия терпела поражение на русском фронте, немцы столкнулись там с большими трудностями. Впервые стало ясно, что, сделав ставку на силу, Гитлер потерпит поражение.

Вторжение в Британию становилось нереальным. Хотя продолжались воздушные налеты и некоторые из наших городов были разрушены, но надежда пронизала все. Американцы стали нашими союзниками, и мы больше не были одни.

В министерстве меня тепло приветствовали подруги Мэри Грейс, которых я видела несколько раз до этого и обедала с ними. Мы сидели в комнате, где окна занимали две стены и было очень светло, хотя и опасно, если бомба упадет где-то рядом. За столом должны были работать шесть человек, а нас было пятеро, поэтому оставалось еще место для бумаг.

В центре комнаты находился стол мистера Бантера, «Билли», который руководил нашей деятельностью.

Работа была несложной, я освоилась буквально в считанные дни и быстро вошла в ритм здешней жизни, деля горе и радость с остальными. У Мэриан Оуэн был, оказывается, как она говорила, единственный порок: она играла на скачках.

— Шиллинг или два там, здесь… ну, чтобы жизнь не была так тосклива. Глядишь, иногда и выиграешь.

И когда такое случалось, нас всех приглашали в кафе «Рояль» или другое подобное заведение, где мы много шутили по поводу «ипподромных миллионеров». К сожалению, такие выигрыши были редки, но это делало их более ценными.

Флоретт принесла альбом с вырезками. Это были снимки актрис и описания их пути к славе. На первой странице была наклеена вырезка из газеты, в которой говорилось, что мисс Флоретт Филдс завоевала первое место на конкурсе певцов в мюзик-холле «Империя», и что огромное впечатление на публику произвело исполнение ею песен «Белые скалы Дувра» и «Когда кончился бал», и что ей присужден приз в пять фунтов. В конце заметки была написано: «Удачи тебе, Флоретт».