Паутина любви

— Не знаю… — Наверняка это лучший выход! Если вы решились… относительно нас с вами… будет просто естественно, что ваша мать заберет этого ребенка.

— Видите ли, есть и другие соображения: в свое время это поместье будет принадлежать ему, и его дед хочет, чтобы он воспитывался здесь.

— А ваша мать сказала, что этот дед — довольно странная личность, и у нее складывается впечатление, что он просто привередничает. Она уверена, что в глубине души ему все безразлично.

— В любом случае следует считаться и с мнением отца Тристана.

— По словам вашей матери — это слабая личность: он смиряется с обстоятельствами.

— Это не совсем так, просто сейчас он очень тяжело переживает потрясение.

— Да, конечно. Хватит, впрочем, об этих людях, поговорим о нас. Скажите, вы что-нибудь решили… о нас?

— Я была не способна думать о чем-то еще, кроме того, что случилось!

— Вы уже пережили это, так что…

— Мы всю жизнь жили бок о бок с Дорабеллой, пока она не вышла замуж. Мне и сейчас не верится, что ее нет, и ни о чем другом я думать не могу!

Ричард пал духом и, по-моему, расстроился.

— Извините, Ричард! Я просто не могу сейчас заглядывать далеко вперед.

— Я понимаю, — примирительно ответил он. — Позвольте, я расскажу вам о событиях в Лондоне. Моя мать надеется, что вы приедете и некоторое время погостите у нас.

— Да, — вяло согласилась я.

— Что касается Мэри Грейс, то она очень скучает по вас…

— Она закончила тот портрет?

— Да, он вызвал восхищение, и уже двое претендуют на право позировать ей! Вот видите, как много вы сделали для нашей семьи? Ах, Виолетта, я уверен, у нас все будет хорошо! Пожалуйста, прошу… подумайте об этом! Я уверен, что это — самое лучшее решение!

Я не была так уж уверена в этом. Конечно, Ричард. судил здраво, считая, что моя мать вполне способна позаботиться о ребенке, но он понимал далеко не все. Конечно, я была рада видеть его, но здесь многие события выглядели по-иному, не так, как из Лондона. Ричард сообщил, что может задержаться всего на два дня: он обязательно должен быть в понедельник в Лондоне, так что выезжать следует в воскресенье. Жаль, что ехать сюда так далеко. — Вскоре я снова смогу приехать, а вы позвоните, когда решите что-нибудь определенное. Я буду ждать звонка!

Я чувствовала, что он слишком во многом уверен. Похоже, он считал почти решенным то, что я выйду за него замуж. Хотелось бы мне обладать его уверенностью. Казалось, он не понимал, что случившееся не давало возможности строить долгосрочные планы. Я продолжала думать о Дорабелле. Может быть, все обстояло бы иначе, умри она естественной смертью? Я никак не могла избавиться от странного ощущения, что она жива, — наверное, потому, что не видела ее мертвой. В общем, радостной встречи у нас не получилось, так что я не слишком жалела, когда настало время отправляться назад, в Трегарленд.

На следующий день няня Крэбтри забеспокоилась с раннего утра.

— Я хочу, чтобы пришел доктор и взглянул на Тристана! У него хрипы! Это уже не насморк, похоже, что-то с грудью. В общем, хочу, чтобы его посмотрел доктор!

— Мы немедленно вызовем его! Я сама позвоню.

Я отправилась проведать Тристана. Он был бледен и лежал в колыбельке с закрытыми глазами. Было ясно, что он очень болен, и я решила присутствовать при врачебном осмотре. Я позвонила Ричарду, поскольку мы договорились, что он заедет за мной в десять часов: я собиралась показать ему окрестности. Я сказала ему, что после визита доктора позвоню и сообщу, когда мы сможем встретиться.

Доктор прибыл лишь к одиннадцати часам, извинившись за задержку. Одна из его пациенток должна была рожать, и он задержался у нее. Он осмотрел Тристана.

— Довольно неприятная простуда! Берегите его от сквозняков, и через денек-другой он должен поправиться.

Присутствовавшая тут же Матильда заявила:

— Няня Крэбтри проследит за этим, я уверена!

— Сами знаете, как бывает с детьми, — сказал доктор. — Быстро заболевают и быстро поправляются, нужно только смотреть, как бы это не перекинулось на легкие. Закутайте его потеплей, пусть слегка попарится, и скоро все будет в порядке.

Когда доктор ушел, Матильда спросила меня:

— Что с вашим знакомым?

— Я отложила встречу с ним, надо позвонить.

— Сейчас подадут обед. Почему бы вам не пригласить его сюда?

Я позвонила Ричарду и передала ему приглашение Матильды. Он принял его, похоже, без особого удовольствия. Я постепенно узнавала Ричарда: он терпеть не мог, когда разрушались его планы.

Он приехал, и обед оказался очень приятным. Дермот отсутствовал: он был не в силах встречаться с людьми, зато Гордон с Ричардом быстро нашли общие темы.

Обед закончился в половине третьего, для дальней поездки не оставалось времени, так что мы решили посидеть в саду. Там было очень хорошо — позади нас стоял дом, впереди расстилалось море, а вниз к пляжу сбегали дорожки. Всякий раз, глядя на пляж, я представляла сбегавшую туда Дорабеллу… сбрасывающую халат вместе с туфлями на камень, так, чтобы их не унесло в море…

Нельзя было сказать, что день удался. Ричард наверняка остался недоволен изменением наших планов, которое, по-моему, он считал совершенно неоправданным: его краткое пребывание здесь было испорчено ракой-то простудой ребенка. Тем не менее, он был очень любезен и продолжил свой рассказ о событиях в Лондоне. Мы говорили про Эдварда и Гретхен, про спектакли, которые ему удалось недавно посмотреть. По-моему, он пытался дать мне понять, какой насыщенной и интересной может быть наша совместная жизнь. Рассказал он и о своей работе: сейчас он вел дело, где его клиента обвиняли в мошенничестве, и сам он сомневался в невинности подзащитного. — А что происходит, когда вы пытаетесь убедить суд присяжных в том, во что сами до конца не верите? — спросила я.

— Про себя я думаю, что лучше бы его признали виновным.

— Должно быть, вы многое узнали о человеческой природе, — сказала я. — Да, пожалуй.

Мы поговорили о ситуации в Европе, которая, по его словам, становилась все более серьезной. Англия и Франция совершили ошибку, не вмешавшись в австрийский вопрос. На этом дело не закончится, следующей будет Чехословакия. Гитлер уже проинструктировал Конрада Хенлейна вести там агитацию.

— Хенлейн — лидер немецкого меньшинства и устраивает демонстрации судетских немцев. Конечно, Гитлер планирует аннексировать Чехословакию. Очень неприятные предчувствия!

— Что, по вашему мнению, может произойти дальше?

— Гитлер захватит Чехословакию, и все скажут: «Ну, это далеко от нас, какое нам до этого дело?» Дальше собственного носа люди не видят, они умеют только зарывать голову в песок, а тех, кто видит опасность, называют поджигателями войны. Нам следует вооружаться, Чемберлен это понимает. Уверен, он отбросит политику миротворения, чтобы мы как можно скорее вооружались.

— Вы думаете, что будет война?

— Такая возможность есть, но, если бы она разразилась сейчас, мы оказались бы неподготовленными к ней. Даже сейчас есть такие, которые голосуют против вооружения. Лейбористы, либералы и несколько консерваторов проголосуют против, и тогда…

— Вы рисуете мрачную картину, Ричард!

— К сожалению, да, но она определяется развитием событий. Нельзя же верить в то, что Гитлер удовлетворится Австрией? Вскоре он захватит Чехословакию, потом попытается занять Польшу, а потом… что будет потом? Именно те, кто громче всех требуют мира, и являются причиной войн!

— Будем надеяться, что этого не случится!

— Ни одна из предыдущих катастроф не случилась бы, если бы люди были более дальновидными.

— Вы считаете, что еще что-то можно сделать?

— Уже поздновато, но если мы, французы и весь остальной мир будем держаться вместе, то это может положить конец гитлеровскому захвату.

— Я думаю о Гретхен…

— Да, бедняжка чрезвычайно озабочена.

— Я рада, что она здесь, с Эдвардом.

— Она думает о своей семье и о своей стране.